Но никаких признаков погони не было. По общему признанию, машина Крозе была быстрой, но в тех немногих случаях, когда они преодолевали подъем, дающий им возможность оглянуться назад на пятнадцать-двадцать километров пути, позади них ничего не было.
Тем не менее, Рашмика по-прежнему беспокоилась, несмотря на заверения Крозе, что дальше по тропе нет более быстрых путей, по которым преследователи могли бы срезать путь. Время от времени, чтобы угодить ей, Крозе настраивался на деревенское радио, но в большинстве случаев слышал только помехи. В этом не было ничего необычного, поскольку прием радиосигнала на Хеле в значительной степени зависел от магнитных бурь, бушевавших вокруг Халдоры. Существовали и другие способы связи — узконаправленный лазер, связь между спутниками и наземными станциями, волоконно-оптические наземные линии, — но большинство этих каналов находились под контролем церкви, и в любом случае Крозе не был подписан ни на один из них. У него были возможности подключиться к некоторым из них, когда ему было нужно, но сейчас, по его словам, было не время рисковать и привлекать чье-либо внимание. Однако, когда Крозе наконец настроился на передачу Вигридских пустошей без искажений и Рашмика смогла послушать ежедневную службу новостей из крупных деревень, это оказалось совсем не тем, чего она ожидала. В то время как поступали сообщения о обвалах, отключениях электроэнергии и обычных перипетиях деревенской жизни, не было никаких упоминаний о том, что кто-то пропал без вести. В семнадцать лет Рашмика все еще находилась под опекой своих родителей, поэтому они имели полное право заявить о ее исчезновении. На самом деле, они нарушили бы закон, не сообщив о ее пропаже.
Рашмика была обеспокоена этим больше, чем хотела бы признать. С одной стороны, ей хотелось ускользнуть незамеченной, как она всегда и планировала. Но в то же время более ребяческая часть ее души жаждала какого-нибудь знака того, что ее отсутствие замечено. Она хотела чувствовать, что по ней скучают.
Поразмыслив еще немного, она решила, что ее родители, должно быть, ждут не дождутся, что произойдет в ближайшие несколько часов. В конце концов, она отсутствовала не более половины дня. Если бы она занималась своими обычными повседневными делами, то все еще была бы в библиотеке. Возможно, они исходили из предположения, что в то утро она ушла из дома необычно рано. Возможно, они умудрились не заметить записку, которую она оставила для них, или тот факт, что из шкафчика пропал ее скафандр для выхода на поверхность.
Но прошло шестнадцать часов, а новостей все еще не было.
Ее привычки были достаточно странными, чтобы родители могли не беспокоиться о ее отсутствии в течение десяти или двенадцати часов, но после шестнадцати — даже если каким-то чудом они не заметили другие довольно очевидные улики — у них не могло остаться сомнений в том, что произошло. Они бы знали, что она пропала. Они должны были бы сообщить об этом властям, не так ли?
Она задумалась. Власти пустошей не были известны своей безжалостной оперативностью. Вполне возможно, что сообщение о ее отсутствии просто не попало в нужное место. Учитывая бюрократическую инерцию на всех уровнях, оно могло попасть туда только на следующий день. Или, возможно, власти были хорошо информированы, но по какой-то причине решили не сообщать об этом новостным каналам. Было заманчиво поверить в это, но в то же время она не могла придумать ни одной причины, по которой они могли бы задержаться.
И все же, возможно, за следующим поворотом будет пост охраны. Крозе, похоже, так не думал. Он вел машину так же быстро и беззаботно, как всегда. Его ледоход так хорошо знал эти старые ледяные тропы, что, казалось, просто давал ему туманные указания, в каком направлении двигаться.
К концу первого дня путешествия, когда Крозе уже был готов остановиться на ночлег, они снова включили новостной канал. К тому времени Рашмика была в пути уже почти двадцать часов. По-прежнему не было никаких признаков того, что кто-то это заметил.
Она чувствовала себя подавленной, как будто всю свою жизнь фатально переоценивала свою значимость даже в незначительном масштабе жизни в Вигридских пустошах.
Затем, с запозданием, ей в голову пришла другая возможность. Это было настолько очевидно, что она должна была подумать об этом немедленно. В этом было гораздо больше смысла, чем в любом из маловероятных вариантов, которые она рассматривала до сих пор.
Она решила, что ее родители были прекрасно осведомлены о том, что она уехала. Они точно знали, когда и почему. В письме, которое она оставила для них, она была сдержана в отношении своих планов, но не сомневалась, что ее родители смогли бы догадаться о деталях с достаточной точностью. Они даже знали, что она продолжала общаться с Линкси после скандала.
Нет. Они знали, что она делала, и знали, что все это было из-за ее брата. Они знали, что у нее была миссия любви, или если не любви, то ярости. И причина, по которой они никому не говорили, заключалась в том, что втайне, несмотря на все, что говорили ей на протяжении многих лет, несмотря на все предупреждения о риске слишком близкого знакомства с церквями, они хотели, чтобы она преуспела. Они, по-своему, тихо и тайно гордились тем, что она решила сделать.
Когда она осознала это, до нее дошла вся правда.
— Все в порядке, — сказала она Крозе. — В новостях обо мне не будет никакого упоминания.
Он пожал плечами. — Почему сейчас ты так уверена?
— Просто кое-что поняла, вот и все.
— Ты выглядишь так, будто тебе нужно хорошенько выспаться, — сказала Линкси. Она сварила горячее какао, и Рашмика с удовольствием отхлебнула его. Это была далеко не самая вкусная чашка горячего какао, которую кто-либо когда-либо готовил для нее, но в тот момент она не могла представить себе напиток вкуснее.
— Я почти не спала прошлой ночью, — призналась Рашмика. — Слишком беспокоилась о том, как выбраться отсюда сегодня утром.
— Ты отлично справилась, — сказала Линкси. — Когда вернешься, все будут очень гордиться тобой.
— Надеюсь на это, — сказала Рашмика.
— Я все же должна спросить об одной вещи, — сказала Линкси. — Ты не обязана отвечать. Это только из-за твоего брата, Рашмика? Или за этим кроется что-то большее?
Вопрос застал Рашмику врасплох. — Конечно, это только из-за моего брата.
— Просто у тебя уже есть определенная репутация, — сказала Линкси. — Мы все слышали о том, как много времени ты проводишь на раскопках, и о книге, которую пишешь. Говорят, что в деревнях нет никого, кто бы так же интересовался скаттлерами, как Рашмика Элс. Говорят, ты пишешь письма археологам, спонсируемым церковью, и споришь с ними.
— Ничего не могу поделать, так меня интересуют скаттлеры, — сказала она.
— Да, но из-за чего именно такой интерес?
Вопрос был задан доброжелательно, но Рашмика не смогла сдержать раздражения, когда спросила: — Прости?
— Я имею в виду, в чем, по-твоему, все остальные так ужасно ошибаются?
— Ты действительно хочешь знать?
— Мне так же интересно услышать твою точку зрения, как и чью-либо еще.
— За исключением того, что в глубине души тебе, вероятно, все равно, кто прав, не так ли? Пока что-то продолжает всплывать из-под земли, какое кому-то дело до того, что случилось со скаттлерами? Все, что тебя волнует, — это достать запасные части для вашего ледохода.
— Соблюдай приличия, юная леди, — предостерегла Линкси.
— Прости, — покраснев, сказала Рашмика. Она отхлебнула горячего какао. — Я не это имела в виду. Но мне действительно небезразличны скаттлеры, и я действительно думаю, что никого не интересует правда о том, что с ними на самом деле произошло. На самом деле, это очень напоминает мне амарантян.
Линкси посмотрела на нее. — Что?
— Амарантяне были инопланетянами, которые эволюционировали на Ресургеме. Они были эволюционировавшими птицами. — Она вспомнила, как нарисовала одного из них для своей книги — не в виде скелета, а так, как они, должно быть, выглядели при жизни. Она видела амарантян своим мысленным взором: яркий блеск птичьих глаз, насмешливую улыбку на гладкой голове инопланетянина. Ее рисунок ничем не походил на официальные реконструкции в других археологических трудах, но он всегда казался ей более живым, чем те мертвые оттиски, как будто она видела живого амарантянина, а у них были только кости, на которые можно опереться. Это заставило ее задуматься, обладают ли ее рисунки живых существ такой же жизненной силой.
Рашмика продолжила: — Что-то уничтожило их миллион лет назад. Когда люди колонизировали Ресургем, никто не хотел рассматривать возможность того, что то, что уничтожило амарантян, может вернуться и сделать то же самое с нами. Кроме Дэна Силвеста, конечно.
— Дэн Силвест? — спросила Линкси. — Извини, но это тоже ни о чем не говорит.
Рашмику это взбесило: как та могла не знать таких вещей? Но она старалась не показывать этого. — Силвест был археологом, возглавлявшим экспедицию. Когда он узнал правду, другие колонисты заставили его замолчать. Они не хотели знать, в какие неприятности попали. Но, как мы знаем, в конце концов он оказался прав.
— Могу поспорить, что в таком случае ты чувствуешь к нему некоторую привязанность.
— Более чем, — сказала Рашмика.
* * *
Рашмика до сих пор помнила, как впервые услышала эту фамилию. Это было случайное упоминание в одном из археологических текстов, которые она загрузила на свой компад, в каком-то скучном трактате о жонглерах образами. Это было похоже на удар молнии, пронзивший ее череп. Рашмика ощутила волнующее чувство единения, как будто вся ее жизнь была прелюдией к этому моменту. Теперь она знала, что именно в этот момент ее интерес к скаттлерам из детской забавы превратился в нечто близкое к одержимости.
Она не могла этого объяснить, но и отрицать того, что это произошло, тоже не могла.
С тех пор, параллельно с изучением скаттлеров, она многое узнала о жизни Дэна Силвеста. Это было достаточно логично: не было никакого смысла изучать скаттлеров изолированно, поскольку они были всего лишь последними в ряду вымерших галактических культур, с которыми столкнулись исследователи-люди. Имя Силвеста занимало видное место в изучении инопланетного разума в целом, поэтому беглое знакомство с его подвигами было крайне важно.
Работа Силвеста по амарантянам продолжалась с 2500 по 2570 год. Большую часть этого времени он был либо терпеливым исследователем, либо в какой-то степени находился в заключении, но его интерес к амарантянам оставался неизменным даже под домашним арестом. Но без доступа к ресурсам, выходящим за рамки того, что могла предложить колония, его идеи были обречены оставаться спекулятивными. Затем в систему Ресургема прибыли ультра. С помощью их корабля Силвест раскрыл последний фрагмент головоломки тайны амарантян. Его подозрения оказались верными: амарантяне были уничтожены не в результате какой-то изолированной космической катастрофы, а в результате реакции все еще действующего механизма, предназначенного для подавления появления космического разума.
Потребовались годы, чтобы новость дошла до других систем. К тому времени она была передана через вторые или третьи руки, пропитана пропагандой и почти затерялась в суматохе войны человеческих фракций. Казалось, что конджойнеры независимо пришли к выводам, аналогичным выводам Силвеста. И другие археологические группы, изучавшие останки других погибших культур, пришли к такому же тревожному выводу.
Машины, уничтожившие амарантян, все еще были там, ждали и наблюдали. У них было много названий. Конджойнеры назвали их волками. Другие ныне вымершие культуры называли их ингибиторами.
За последнее столетие с реальностью ингибиторов стали мириться. Но большую часть этого времени угроза оставалась достаточно отдаленной: это была проблема, о которой стоило беспокоиться какому-нибудь другому поколению.
Однако недавно все изменилось. Долгое время ходили неподтвержденные сообщения о странной активности в системе Ресургем: ходили слухи о том, что миры разрываются на части и превращаются в непонятные машины инопланетной конструкции. Ходили слухи, что вся система была эвакуирована; что Ресургем теперь превратился в непригодный для жизни пепел; что с солнцем системы произошло нечто невообразимое.
Но даже Ресургем можно было какое-то время игнорировать. Система была археологической колонией, изолированной от основной сети межзвездной торговли, а ее правительство представляло собой тоталитарный режим, склонный к дезинформации. Сообщения о том, что там произошло, невозможно было проверить. И так в течение еще нескольких десятилетий жизнь в других системах заселенного людьми космоса оставалась более или менее незатронутой.
Но теперь ингибиторы появились у других звезд.
Ультра были первыми, кто принес плохие новости. Связь между их кораблями предупреждала их держаться подальше от определенных систем. Что-то происходило, что-то, что выходило за рамки общепринятых масштабов человеческой катастрофы. Это была не война или эпидемия, а нечто бесконечно худшее. Это случилось с амарантянами и, предположительно, со скаттлерами.
Число человеческих колоний, о которых было известно, что они стали свидетелями прямого вмешательства машин-ингибиторов, по-прежнему составляло менее дюжины, но волны паники, распространявшиеся со скоростью радиосвязи, были почти столь же эффективны при разрушении цивилизаций. Целые наземные поселения были эвакуированы или покинуты, поскольку граждане пытались достичь космоса или, как они надеялись, более безопасного убежища в подземных пещерах. Склепы и бункеры, заброшенные со времен мрачных десятилетий сплавляющей чумы, спешно открывались вновь. Людей всегда было слишком много как для эвакуационных кораблей, так и для бункеров. Происходили бунты и яростные маленькие войны. Даже когда цивилизация рушилась, те, кто не упускал главного шанса, накапливали небольшие, бесполезные состояния. Культы судного дня процветали на влажной, манящей почве страха, как множество черных орхидей. Люди говорили о конце времен, убежденные, что они переживают последние дни.
На этом фоне неудивительно, что Хела привлекла так много людей. В лучшие времена чудо Куэйхи привлекло бы немного внимания, но сейчас чудо было именно тем, что искали люди. Каждый новый корабль ультра, прибывающий в систему, привозил десятки тысяч замороженных паломников. Не все из них искали религиозного решения, но очень скоро, если они хотели остаться на Хеле, отдел анализа крови все равно добирался до них. После этого они начинали смотреть на вещи по-другому.
Рашмика не могла винить их за то, что они прибыли на Хелу. Если бы она не родилась здесь, она иногда думала, что вполне могла бы совершить такое же паломничество. Но ее мотивы были бы другими. Это была истина, за которой она охотилась: то же стремление, которое привело Дэна Силвеста в Ресургем; то же стремление, которое привело его к конфликту со своей колонией и которое, в конечном счете, привело к его смерти.
