— Понял, Остап Андреич, большое спасибо! — обрадовался Семеренко, — Дрон вчера дальние окрестности облетал, а ближних-то мы толком и не осматривали. Сегодня, значит, урочище Сагайдачного исследуем, а потом я, если интересное что-то увидим, ещё и патруль туда направлю уже для детальной разведки. И если мы в самом деле находим с северной стороны ответвления оврага, а в них — близкие к нам ручейки и ключи, то тогда, Остап Андреич, какие должны быть наши дальнейшие действия?
— Ваши, Сергей Николаич — предоставить мне помощников и аппаратуру. Вряд ли вы найдёте мне где-то нормальный геодезический тахеометр, но строительный уровень и хорошую лазерную указку — выньте мне и положьте. Ну, ещё вы мне тоже очень хорошо поможете, если найдёте точную и подробную топографическую карту нашей территории с указанием высот. Но если не найдёте, то обойдусь, просто будет труднее, а вот уровень и указку — берите, где хотите, но — шоб було.
— Хорошо, поищу. А что вы собираетесь с ними делать?
— После нахождения источников воды нашей первой задачей станет наметить трассу будущего акведука от них к нам, а для этого мы должны знать высоты источников относительно нас. Вот замером этих высот я и займусь. Без этого нам с вами не наметить дальнейших практических шагов, и нет пока смысла даже обсуждать их.
— Сергей Николаич! — снова оживилась Никифорова, — Когда ваши люди будут урочище смотреть с той основной переплюйкой, пусть ещё камыш, рогоз или тростник на ней заодно посмотрят.
— Неужто вам их с Днепра мало? — удивился майор.
— С Днепра — это с Днепра, а с оврага — это с оврага. В оврагах снег дольше не тает, а с ним и холод дольше сохраняется. Значит, и поросль речной травы там помоложе днепровской и сахару из своих корневищ высосала поменьше. У нас ведь сахару маловато.
— Стоп, Клавдия Семёновна! Вы хотите сказать, что мы можем получить сахар?
— Ну, для начала — выварить из них сладкий сироп. Это из той же книжки, где и рецепт камышового хлеба. И кстати, есть и ещё одна очень полезная нам по очень многим вопросам, но она у меня не на бумаге, а только в электронном виде на домашнем компе. А без электричества в розетке — сами понимаете.
— Это, типа, вымогательство восстановления интернета? — пошутил Зозуля, и за обоими столиками все рассмеялись.
— С этим, боюсь, придётся обождать до сооружения и запуска в работу нашего собственного мини-ДнепроГЭСа, — поддержал шутку Семеренко, — Но уж вымогательство зарядки мощного пауэрбанка Клавдия Семёновна произвела мастерски и успешно. Остап Андреич, вас это тоже касается. Если имеете полезные электронные книги, запитаем и вам ваш комп для копирования их на флэшку. Да, и все остальные — составьте списки, у кого что на домашних компах и смартфонах полезного или хотя бы кажущегося вам полезным, а мы рассмотрим и установим очередь на зарядку по приоритетам реальной полезности и срочности содержимого ваших электронных закромов.
— Опять всё этим! — прошипела себе под нос Аня, понявшая сходу, что модную музыку с её престижнейшего айфона едва ли кто-то расценит как приоритетную, — Ты тут втихаря заряжаешься и молишься, чтобы не спалиться, а этим лузерам прямо предлагается зарядиться открыто! Ну и где тут в этой жизни справедливость?
— Сергей Николаич! — подала голос бабка Меланья, — Это правда, что вы после обеда не пошлёте хлопцев новую дорогу доделывать?
— Да, это правда, Меланья Никитишна. После обеда у хлопцев другая задача.
— То есть, дорога сегодня готова не будет, и завтра нам опять воду будет возить только одна машина и только по пол цистерны? И завтра её у нас опять все будут таскать по своим домам вёдрами и бидонами? И сколько нам ещё терпеть такое безобразие?
— Я всё понимаю, Меланья Никитишна, но к сожалению, придётся потерпеть и завтра, а возможно, и послезавтра. Наши хлопцы — прежде всего призванные на военную службу солдаты, и после обеда они будут заниматься боевой подготовкой. У нас тут, если кто-то со вчерашнего дня подзабыл, появились опасные соседи, с которыми вопрос нашей обороноспособности не только назрел, но и, я бы сказал, даже сильно перезрел.
6. Оборона.
Тот же день, после обеда.
— По археологической классификации это типичная хазарская стрела, — сообщил Андрей Чернов, студент-историк старших курсов, — Ну, строго говоря, хорезмийский тип, но где тот Хорезм, а где наше Причерноморье? Поэтому для нас с вами это хазарский тип, который пришёл в Причерноморье во время господства в нём Хазарского каганата.
— То есть, где-то с шестого века и по десятый, до Святослава? — уточнил Зозуля.
— Да нет же, Владимир Геннадьич, какой тут в сраку шестой век? Это вы "Русь изначальную" Валентина Иванова натощак, что ли, перечитали?
— Даже не перечитал, а фильм пересмотрел, если честно, — признался капитан.
— Ну, фильм — это вообще клиника. И сабля эта, под углом изогнутая — турецкая пала, семнадцатый век. Но хрен с ней, с палой, которой советские киношники вообще всех степняков вооружать повадились, в том фильме же и меч каролингского типа — дичайший анахронизм, а уж его ковка в ихнем мухосранске — вообще как анекдот, кто понимает.
— А что не так с этой ковкой меча? — не понял Семеренко.
— Да всё не так, Сергей Николаич. Во-первых, каролинг — элитное оружие, и его ковали уж всяко не в таком захолустье. Во-вторых, две штуки только известны с клеймом на кириллице, оба — не ранее десятого века, а достовернее — одиннадцатого. А остальные в основном франкские, клеймо на латинице. Реже — скандинавские, клеймо руническое. Но и франкские появляются не раньше конца восьмого века.
— Ну, хорошо, ножики эти переростки — анахронизм, а по сюжету что там не так с его хронологией? Её-то фильм не переврал?
— По сравнению с книгой нет, но только ведь сам-то Иванов — если он историк, то держите меня четверо, а лучше — семеро. Типичный агитатор-заказушник. Реально на тот шестой век там могли кратковременно отметиться авары, которые бежали на запад от Тюркского каганата. Хазары как народ уже были, но это оседлые жители Прикаспия, ни о каком Причерноморье и не помышлявшие. Тюрки составили у них кочевую верхушку, но в силу их ханство вошло и объявило себя Каганатом только ближе к концу седьмого века, когда разгромило Великую Булгарию. Тогда же у хазар и связи с Хорезмом установились.
— То есть, нижняя хронологическая граница этой стрелы — век где-то восьмой? — резюмировал Зозуля.
— Не раньше, — подтвердил Андрей, — А скорее, даже поближе к девятому веку. Каганат тогда замирился с Халифатом и обзавёлся хорезмийской гвардией ал-арсиев, для которой и стрелы стали коваться хорезмийского типа. Но я думаю, что вот эта стрела и не раньше девятого — уж очень наконечник попользованный. Да и в Причерноморье хазары установили своё господство только где-то с середины восьмого века.
— Хорошо, нижняя граница пусть будет девятый век. А верхняя — десятый век, разгром Хазарского каганата Святославом?
— Я бы до конца десятого века её подтянул. Окончательно добил Каганат уже Владимир, а точнее — огузы вскоре после его похода. После Святослава хазары уже не те, но их оружие сохраняется у их бывших вассалов и союзников, а приток нового перекрыт окончательно только огузами.
— Значит, девятый и десятый века? — уточнил Семеренко, — Ну и с кем нам тогда предстоит иметь дело кроме самих хазар?
— С самими хазарами — вряд ли. С мадьярами, с печенегами, ну и с русами.
— Стоп, Андрей! Мадьяры — это же венгры? Они-то тут каким боком?
— Так ведь и они же с востока пришли. Угорские народы были тогда кочевыми, и мадьяры — один из этих народов. Булгары и башкиры — тоже из них. И если мы с вами в девятом веке, то наши степные соседи — вот эти самые ещё кочевые мадьяры. Осядут они на землю только в Паннонии, то есть современной Венгрии. Здесь они, если это ещё они, как вассалы и союзники Каганата. А если это уже десятый век, то на их месте и в том же самом качестве — уже печенеги. Как вассалы и союзники хазар, оружие от них получали и те, и другие, так что хазарская стрела вполне возможна и у тех, и у этих.
— Темир, ты своим титульным языком хорошо владеешь? — спросил Семеренко старшего лейтенанта Ахмедбиева.
— Сложные понятия предпочитаю обсуждать на русском, но на бытовом уровне говорю свободно. Проблема только в том, что в современном крымско-татарском много и арабизмов, и русизмов. Старые тюркские синонимы — какие-то вообще забыты, а какие-то употребляются настолько редко, что я их могу и не вспомнить. Да и меняются же языки с веками. Но это-то ладно, печенеги — это кангары, народ тюркоязычный. Хоть и с трудом, но кое-как объяснюсь с ними. А вот с мадьярами — не знаю.
— Среди них должны быть владеющие тюрко-хазарским, — подсказал Андрей.
— Да это я уже понял. А кто-то, возможно, и кангарским владеет, но для них-то они не родные, и значит, с ними будет ещё труднее объясниться, чем с печенегами.
— Ну, во-первых, мы не знаем ещё, мадьяры это или печенеги, — заметил майор, — А во-вторых, другого-то переводчика у нас один хрен нет. За неимением гербовой будем и на газетной писать, и на туалетной. Андрей, а что у нас с этими русами? Язык ихний от современного русского сильно отличается?
— А вот хрен его знает, Сергей Николаич. Во-первых, тот письменный язык, на котором написаны "Повесть временных лет" и прочие труды ранних русских церковников — это же не настоящий древнерусский, а церковно-славянский, тогдашний болгарский. Но местный-то, древнерусский разговорный, наверняка был другим. Во-вторых, мы даже и не знаем точно, был ли он вообще славянским. Официоз требует считать, что был, но строго говоря, по фактам и источникам это не доказано. Есть свидетельства, что русы и славяне — не один, а два разных народа, есть и свидетельства германоязычности русов, есть версия их скандинавского происхождения, есть — готского. Если я вам даже текущий век не могу точно определить, то откуда мне знать, в какой стадии сейчас процесс их ославянивания? Если есть среди них славяне — будем объясняться с ними примерно так же, как и Темир с печенегами, но если таких вообще не окажется — тогда мы в глубокой сраке. Дело-то ведь с ними иметь нам один хрен придётся.
— Однозначно, — подтвердил Зозуля, — Мы в аккурат на пути "из варяг в греки". Мимо нас — ну никак не проплывут. А с реки и с Хортицы прекрасно виден Дворец.
— Да, очень похоже на то, что вчера ты был прав, — кивнул Семеренко, — Первым вылетом гоним дрон к порогам и снимаем деятельность дикарей, а потом уже разведываем урочище Сагайдачного. Но кем бы ни были эти русы, это же не викинги в набеге, а купцы. Бойцов не так много, поскольку им нужно место под припасы и груз. Андрей, какой у них там должен быть груз? — он обернулся к историку.
— Ценные меха, мёд, воск и рабы. Византия всё это рвёт с руками.
— Рабы, говоришь? Уроды, млять, ущербные! Своими же людьми торгуют! Но нам сейчас это на руку — рабов они без охраны хрен оставят, чтобы не разбежались. Если и рискнут напасть на нас, то не сразу.
— Сначала высадятся на Хортице. Отдохнуть после прохождения порогов надо, богам благодарственные жертвы принести. Там и будут решать, нападать на нас или нет. Смотря сколько ладей и бойцов на них. Половина останется рабов и оставшиеся ладьи на приколе охранять, другая — смотря сколько её у них наберётся, — пояснил Андрей.
— Я тоже так думаю, — кивнул майор, — Если караван небольшой, то не рискнут.
— На следующий год уже большим пойдут, — мрачно предрёк Зозуля.
— И в этом тоже не сомневаюсь. Но это будет уже на следующий год, и у нас на подготовку к этому времени — вагон. И поэтому я считаю, что главная-то опасность сейчас для нас — не эти речные работорговцы, а кочевники. Наверняка уже наблюдают, и сегодня о нас наверняка уже будет знать и ихний хан или кто там у них вместо него. Ведь без него же рэкет на порогах не обходится? А у него и силы наверняка серьёзные. Я прав, Андрей?
— Абсолютно, Сергей Николаич. У хана — вся орда. Полноценных-то бойцов из них, вроде княжеских дружинников, вряд ли больше пары-тройки сотен, но уж чабанское ополчение со всей орды — это несколько тысяч легковооружённых конных лучников. Вся надежда только на то, что сразу всей ордой они не навалятся, а попробуют сначала нас на зуб только частью своих сил.
— Несколько сотен конных лучников?
— Да, скорее всего. Один или два коша.
— И на какой дистанции их стрелы опасны?
— Прицельно в конкретного человека — в пределах пятидесяти метров. Простой чабан — он ведь и сам ни разу не снайпер, и лук у него ни разу не профессиональный. Зато неприцельно навесом они нам и с двухсот метров стрел набросают. Наугад, на кого ихний бог пошлёт. А стрел будет до хрена, так что глядишь, на кого-то и пошлёт.
— Таких, как эта? — майор задумчиво взвесил на ладони наконечник.
— Да нет, конечно. Это же военная бронебойная. Такие — если только у ханской гвардии, да у родовой знати, а у простых чабанов — редко у кого такая одна или две.
— Я же говорил тебе вчера, Серый, — напомнил Зозуля.
— Помню. А теперь и второй независимый источник подтверждает. Нам с тобой под эти стрелы людей ставить придётся, если миром с дикарями не поладим. Ты, Андрей, говоришь, что до двухсот метров они опасны? Млять, хреново, у нас-то как раз эти двести метров и составляет прицельная дальность наших МП-5. Дальнобойных стволов с гулькин хрен, и хрен их хватит на то, чтобы не подпустить конницу на эти двести метров. Стрел до хрена будет, пускай даже и не таких, а бронежилет только туловище защищает.
— Серый, у нас людей под ружьём столько нет, сколько у тебя щитов и шлемов для спецназа. И самих спецов у тебя в дежурной смене отделение.
— Понял, Володя, спасибо. Да, снаряги на полный штатный взвод и ещё в запасе немного, и есть кому натаскать салабонов. Щитоносец прикрывает стрелка, и тот не бздит шальной стрелы, а целится спокойно, почти как на стрельбище.
— Сергей Николаич, хорошо было бы, чтобы уже сегодня хлопцы и постреляли, — предложил историк, — Дикари огнестрела не знают, и для них это как гром с молнией.
— Думаешь, перебздят тогда нападать?
— Не уверен, но очень надеюсь. Шпиены-то ихние, которые наблюдают за нами, точно перебздят, но для нас главное — и наверх по команде доложат, и от родни не скроют. Перебздит ли сам ихний хан, хрен его знает, но призадумается — мы на этом хоть день, да выиграем, а там и чабаны бездоспешные перебздят, которым первыми под гром и молнию подставляться, а сразу своей гвардией рисковать хана и самого жаба задавить может. Как знать, вдруг и в самом деле передумает воевать? А нет, так хоть время выиграем.
