— Ты любишь его?
Ив тут же замолчала и даже ее слезы, казалось, высохли.
— Нет, не люблю.
— Тогда к чему все эти мольбы?
— Он мой мужчина. Он мне нужен, — сказала она, поднимаясь с колен и глядя отцу прямо в глаза.
— Нужен? Зачем? Чтоб было кому согреть твою постель? — с издевкой поинтересовался Правитель.
— И для этого тоже, — дерзость быстро возвращалась к Ив.
Правитель перевел взгляд на крестника. Тот стоял, страдая от бессилия, кулаки сжимались и разжимались.
— Ты слышал, она сама сказала, что не любит тебя.
— Мне это безразлично, — ответил Филип. — Как и моя участь. Только решайте скорей, не мучайте Ив.
Правитель колебался. Он по-прежнему не мог принять конкретного решения. Сейчас ему снова больше всего на свете захотелось убить мальчишку, предпочтительнее своими руками. Но он столько раз испытывал подобное чувство в отношении дочери, что перестал считать его настоящим, осуществимым в реальности. К тому же слезы и мольбы Евангелины тронули какие-то глубинные струны его души, ему стало почти жаль дочь, особенно когда он представил ее возможную реакцию на смерть Филипа. Все эти сентиментальные материи тут же сменила практическая мысль о том, как ему после казни крестника придется уживаться с убитой горем разъяренной женщиной. "Надо пользоваться случаем и решить все проблемы сразу", — подумал он. — "Отправлю щенка на каторгу, там он все равно долго не протянет. А у меня будет время подумать и вернуть его, если сочту нужным. От нее же я быстро избавлюсь, выдав замуж. Ей придется выполнить обещание, раз я пощажу его. Пусть устраивает будущему мужу веселую жизнь, это будут не мои проблемы и не мой позор."
Он посмотрел на дочь и крестника: они снова стояли рядом, он обнимал ее за плечи, она вцепилась в его руку так, что у обоих побелели пальцы.
— Я принял решение, — сказал Правитель и намеренно сделал паузу. Молодые люди, казалось, перестали дышать. — Ты, мерзавец, отправишься на каторгу в копи Южной провинции. — Филип знал, что это равносильно смертному приговору с не слишком продолжительной, но мучительной отсрочкой. — А ты, похотливая дрянь, выйдешь замуж, как только я найду дурня, который избавит меня от тебя.
Ив снова не смогла сдержать слез. Она понимала: при таком раскладе выигрывает время, и сможет организовать и свой побег, и спасение Филипа, но мысль о разлуке повергала ее в отчаяние. Да и известные ей сведения о каторжных копях не добавляли оптимизма.
— Ив, не плачь, — утешал ее Филип, — не доставляй ему удовольствия!
Он бросил ненавидящий взгляд в сторону крестного. Девушка пыталась взять себя в руки, но безуспешно. Правитель смотрел на них если не с удовольствием, то с глубоким удовлетворением. Его ярость начинала утихать. Внезапно ему в голову пришла еще одна удачная мысль.
— Раз уж ты отправляешься на каторгу, — сказал он Филипу, — я прикажу поставить тебе клеймо. Пусть твоя подруга сама выберет, на каком месте оно будет лучше всего смотреться.
Это заявление тут же привело Ив в себя.
— Вы не посмеете! — закричала она. — Не посмеете снова издеваться над ним как тогда, когда поставили к столбу!
Она с неожиданной силой вырвалась из рук Филипа и отбежала подальше, оказавшись посередине между ним и отцом. Молодой человек остался на месте, опасаясь, как бы его перемещения не усугубили ситуацию.
— И кто же мне помешает? — усмехнулся Правитель.
— Я!
Ив стремительно метнулась к письменному столу и схватила маленький, но острый ножичек, предназначенный для вскрытия конвертов и разрезания бумаги. Усмешка Правителя стала еще шире.
— Зря смеетесь, отец. Я сейчас изрежу себе лицо, тогда вы не скоро сможете найти мне жениха, и нам придется долго жить вместе.
Она поднесла нож вплотную к щеке.
— Ив, — почти застонал Филип, — что ты делаешь? Брось нож, я переживу. Кого удивишь клеймом там, куда я отправляюсь?
— Нет, нет, нет! Я не позволю ему и дальше уродовать тебя.
Она прижала нож к щеке, из-под лезвия показалась капелька крови. Правитель понял, что девчонка не шутит, и нехотя произнес:
— Брось нож, его не будут клеймить.
— Вы даете слово?
— Да, даю слово: этого не будет здесь, я и отдам приказ, чтобы твоего драгоценного любовника не трогали и по прибытии на место.
Ив отшвырнула нож. Она знала: слову Правителя можно верить. Ее отец, к собственному удивлению почти остывший, бросил:
— Прощайтесь. Я сейчас позову стражу.
Филип двинулся к Ив, она бросилась к нему на шею и стала целовать в губы. Потом зашептала ему на ухо:
— Клянусь, что вытащу тебя, не знаю только, как скоро. Прошу, не умирай там, дождись, я все сделаю, чтобы добраться до тебя не слишком поздно.
Он немного отстранился и взглянул ей в лицо. Она была смертельно бледна, веки припухли, глаза покраснели от слез, на щеке алел маленький порез.
— Ив, я люблю тебя.
— Я же просила...
— Ты просила не портить приятные моменты, а этот вряд ли можно к ним отнести.
Она чуть улыбнулась.
— Что ж, спасибо. Я приду за тобой, ты мне нужен.
Он целовал ее в глаза и губы, а в комнату по приказу Правителя уже входили двое гвардейцев. По странному совпадению ими оказались Шон и Кайл, это их встретил Филип в коридоре и заставил давиться от смеха. Его друзья слышали кое-что через дверь, поскольку ни Правитель, ни его дочь, не сочли нужным понижать голос, но увиденное повергло их в полный шок.
— Возьмите его и отведите в темницу, пусть запрут в одиночке. В ваших интересах не разговаривать по пути.
Гвардейцы подошли к Филипу с обеих сторон, он попытался отстраниться от Ив, но та не отпускала его.
— Ив, пожалуйста, — прошептал он.
— Нет, нет, не надо, я не смогу без тебя!
Она продолжала цепляться за него. Правителю пришлось вмешаться: он подошел к дочери сзади, взял ее за локти и стал отрывать от любовника. Она начала вырываться, забилась у него в руках, но он крепко держал ее.
— Отпусти меня... Отдай его мне... Ты только издеваешься над ним, а мне он нужен, нужен! — повторяла она сквозь слезы, но отец молча продолжал удерживать ее. — Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!
Она безуспешно попыталась вырваться в последний раз и бессильно осела на пол. И Филип, и Шон с Кайлом, пожалуй, с одинаковым ужасом взирали на эту сцену, не двигаясь с места.
— Вы все еще здесь? — прикрикнул на них Правитель, поднимая голову от рыдающей на полу дочери. — Убирайтесь с ним отсюда!
Гвардейцы с некоторыми усилиями вытолкали Филипа из кабинета и закрыли за собой дверь.
Кайл с Шоном вели крестника Правителя по направлению к темнице, выбирая наиболее длинный и безлюдный маршрут. Гвардейцы не стали брать его под руки или обнажать мечи, просто шли по обе стороны, и никто бы не заподозрил, что эта троица — арестованный и два конвоира. Филип оценил тактичность друзей, но говорить об этом не стал.
— За что он так с тобой? Неужели из-за нее? — нарушил молчание Кайл.
— Он же запретил вам разговаривать, — сказал Филип, опасаясь за них.
— Тебе он тоже кое-что запретил, насколько мы помним, — проговорил Шон.
Филип решил, что играть в молчанку глупо и не стал тянуть время.
— Да, из-за нее, — ответил он. — Но она ни в чем не виновата. Сами видели, как он с ней обращается.
— Да уж... — с жалостью протянул Кайл, — Но почему, кого он для нее ищет? Чем ты-то плох?
— Ребята, — вздохнул Филип, — вы просто не все обо мне знаете...
— Ты не тот, за кого себя выдаешь? — с плохо скрываемым интересом спросил Шон.
— Я действительно герцог Олкрофт, по крайней мере, по рождению, — Филипу не хотелось говорить друзьям всю правду, но он собирался попросить их об услуге, а значит, они имели право знать. — Просто до того как появиться во дворце, я десять лет разбойничал на большой дороге.
Гвардейцы от неожиданности даже остановились. Кайл хотел что-то сказать, но впереди показался идущий навстречу важный пожилой придворный, и они отправились дальше в молчании. Поравнявшись со старичком, друзья церемонно раскланялись. Когда коридор снова опустел, Шон не выдержал.
— Разбойничал, говоришь? — сказал он со смешком. Ему не верилось, что друг говорит серьезно. — И как тебя тогда звали? Не Жеребец, часом? О нем как раз с весны ничего не слышно.
— Мне не до смеха, Шон, — вздохнул Филип. — Ты угадал, именно так меня тогда и звали.
Гвардейцы с еще большим удивлением уставились на него, потом Шон весьма длинно выругался, а Кайл не совсем по делу спросил:
— А она знает?
Филипа такой вопрос почему-то не удивил, и он ответил:
— Она знала с самого начала, как только я здесь появился.
Кайл от этого откровения снова встал как вкопанный. В этот момент из боковой двери выпорхнули четыре молоденькие служанки. Они увидели мужчин, заблестели глазами и захихикали, глядя преимущественно на Филипа. Он подмигнул им.
— Девочки, сейчас еще утро, идите, занимайтесь своими делами, о другом поговорим вечером.
Девушки расхохотались, а одна из них, самая бойкая, ответила:
— Мой лорд, для вас я свободна круглые сутки!
— Спасибо, красавица, вот только я уже не свободен, прости! — усмехнулся он.
Служанки еще больше развеселились, но молодой человек выразительно махнул им рукой, и они удалились.
— Что ты имел в виду, говоря ей про несвободу: темницу или свою подругу? — не сдержался Шон.
— И ту, и другую, — буркнул Филип.
— Старикан пощадил тебя в начале, потому что ты — сын его старого друга? — продолжил расспросы Шон, когда они снова двинулись по коридору.
— Да, и к тому же его крестник. Но он запретил мне подходить к дочери под страхом смерти.
— А ты не удержался! Но как ты ее уговорил, если она все о тебе знала?
Кайла, как обычно, интересовало все, связанное с его безответной любовью.
— Она сама ко мне пришла, — ответил другу Филип. — А я не смог ей отказать, даже под страхом смерти.
Кайл понимающе вздохнул.
— Что Старикан собирается с тобой делать? — спросил Шон. — Сошлет в замок Олкрофтов?
— Опять смеешься или просто запамятовал, кем я был? — хмыкнул Филип. — Он отправляет меня на каторгу в Южную провинцию.
— На каторгу?! — Шон был потрясен. — Ты стал шутить с горничными, и я решил...
— Девушки ни в чем не виноваты, к тому же хорошенькие, что же мне, рычать на них из-за того, что влип в очередной раз по своей же глупости? Они, наоборот, хоть немного мне настроение подняли.
Шон не нашелся с ответом и только покачал головой. Кайл, до сих пор переваривавший информацию, вдруг сказал:
— Дворян не отправляют на каторгу! Как ты будешь уживаться с этим сбродом?
— Я прекрасно уживался с ними десять последних лет, это как раз меньше всего меня волнует.
Гвардейцы молчали. Шон с сожалением покачал головой, Кайл похлопал Филипа по плечу. Тот видел, что эти двое по-прежнему остаются его друзьями.
— Ребята, я бы с радостью вам все подробно рассказал, но вижу, мы почти пришли. Хочу вас кое о чем попросить.
— Можешь рассчитывать на нас, — сказал Шон, Кайл кивнул.
— Помогите Ив выбраться из столицы, когда придет время. Потом она попытается вытащить меня. Имейте в виду, она может сразу не поверить, решит, что вы действуете по приказу Старикана. На этот случай скажите: я просил передать, что никогда не забуду нашу первую встречу у родника и ее слова про мои глаза.
— Хорошо, — закивали заинтригованные гвардейцы.
Они уже спускались по узкой каменной лестнице в тот сектор подземелья, где находились темницы.
— Спасибо, ребята, — сказал Филип. — Прощайте.
— Не за что! Спасибо тебе за уроки с мечом. Будем надеяться, еще встретимся.
— Если хотите, можете все рассказать остальным. И поменьше треплитесь об Ив, она постоянно подглядывает за всеми из потайных ходов.
Филип подмигнул им на прощание. Они завернули за угол, за которым стоял тюремный караул.
Как только дверь за Филипом и гвардейцами закрылась, Правитель опустился на колени перед лежащей на полу и сотрясающейся от беззвучных рыданий Ив. От его злости не осталось и следа, а в памяти всплыло необычайно счастливое лицо дочери, каким он видел его ночью. Сам не понимая, зачем он это делает, Правитель нерешительно положил руку ей на голову, будто желая приласкать. Она тут же почувствовала прикосновение и затихла, все ее тело напряглось. Правитель тут же отдернул руку. Его дочь села и, оказавшись с ним лицом к лицу, снова застыла. Он тоже не мог оторвать от нее взгляд: она осунулась, глаза были сухими и огромными, под ними залегли темные тени, кожа стала неестественно бледной.
— Ты же не любишь его, — растерянно прошептал Правитель, — или все же?..
— Нет! — с презрением оборвала его дочь и резко поднялась на ноги. — А если б я сказала, что люблю, вы бы его отпустили?
Ее отец встал вслед за ней.
— Нет. Вы оба виноваты и должны быть наказаны.
— Да, конечно. За то, что посмели быть счастливы без вашего позволения.
— Евангелина, — сказал Правитель, в его голосе слышалась усталость, — иди, пожалуйста, к себе и никуда не выходи, пока я тебе не разрешу.
Она молча повернулась и вышла.
Гвардейцы передали тюремщику Филипа и приказание Правителя запереть того в одиночной камере, что и было незамедлительно выполнено. Помещение оказалось крошечным и темным, тусклый свет факела проникал сквозь узкое оконце, расположенное под самым потолком и выходившее в коридор. Это было даже не окошко: строители просто не заложили часть самого верхнего ряда камней стены, то ли для вентиляции, то ли для освещения. Молодой человек рухнул на голую деревянную койку и остался лежать, глядя в низкий сырой потолок. Он не мог позволить показать свое отчаяние Ив, да и при друзьях раскисать не хотелось. Теперь можно перестать притворяться. "Со служанками пошутил... Шон наверняка решил, что я сумасшедший. Хотя девчонки действительно подняли настроение... А Кайл, бедняга, в таком шоке от того, что узнал про свою зазнобу, как ее Шон называет... Хорошие они ребята, у меня таких друзей никогда не было. Жаль, больше их не увижу. Возвращаюсь, наконец, в свой привычный круг, где и сдохну! Но за то, что у меня было с ней, это не такая уж большая плата... А вот кто точно не в своем уме, так это крестный: я вполне устраиваю его, как Правитель, страну он готов мне доверить, а вот как зять... Дочери его я не достоин, а ведь он готов любому ее отдать, сам сказал "найду дурня", только не мне!" Филип не выдержал и неслабо двинул кулаком в каменную стену. Боль пронзила руку до локтя, и "приятные" мысли на время отступили.
Он долго лежал, сосредоточившись на ощущениях в ноющей кисти и стараясь сохранить голову пустой. Спустя какое-то время в замкЕ загромыхал ключ, дверь открылась, и в камеру заглянул здоровенный тюремщик. Он швырнул на пол тряпичный сверток.
— Переодевайся, красавчик, да поскорее, я хочу забрать твои шмотки.
