Божественное вмешательство

Клеон пил вино, почти не разбавляя водой. Септимус решил, что для того, кто принимает работу, жалеть вина не стоит, и охотно подливал. Захмелевшего чиновника потянуло поговорить. Размахивая руками, чтобы привлечь внимание центуриона, он, пытаясь говорить как можно тише, на самом деле почти прокричал:

— А знаете, что сейчас происходит в Этрурии? — солдаты контуберния тут же затихли, а Клеон вначале поднял указательный палец вверх, затем приложил его к губам. — Цы-ы-ыц, никому не слова, — убедившись, что все его внимательно слушают, он продолжил: — В ночь после меркурия, помните, когда состязались только две манипулы. Ну, помните?

Друзья дружно закивали. Септимус подлил бенефециарию в кубок еще вина. Клеон тут же опустошил его.

— Что дальше-то было, Клеон? — спросил Руфус.

— Ну, так вот. Зятек сенатора Спуринны будто убил его, а сам сбежал. Но кое-кто в сенате подозревают в двойном убийстве консула Прастину. Ну, скажите мне — оно нам надо, когда проклятые сабины вот-вот вторгнутся в Этрурию? — друзья слушали, затаив дыхание. — С другой стороны, если Алексиус Спуринна сбежал, то почему Спуриния — дочь сенатора, разодрав лицо до крови, ходит по форуму, проклиная консула?

— Да она же ведьма! — воскликнули в один голос эквы, Мамерк и Нуберий.

— Цыц, я сказал! — совсем, как трезвый, приказал Клеон. — Не одни вы такие умные. Но ведь война неизбежна. Что скажешь, центурион?

Септимус ничего не успел ответить бенефициарию. Само проведение вмешалось: поднимая облака пыли, мимо пронесся всадник. Он кричал: "Сабины!"

Друзья из контуберния и толстяк Клеон услышали эту весть трижды, пока всадник не скрылся из виду.

— Запрещаю передвигаться по новой дороге верхом! — прокричал бенефициарий и завалился на спину.

— Клеон от страха обеспамятовал, — предположил Руфус.

— На телегу его, манипуле строится, — Септимус понял, что на этот раз боги на его стороне. "Война — это лучше, чем расследование гибели старшего центуриона Мариуса Кезона", — так он тогда думал.

Глава 14

В чистом небе без единого облачка солнце стояло высоко, и хоть роса на траве еще приятно холодила ноги, доспехи уже разогрелись. Септимус изнывал от жары и мечтал избавиться хотя бы от шлема.

Второй легион с ночи стоял на вершине пологого холма, сверху донизу покрытого маленькими желтыми цветами и чахлой травой. Под утро замерзшие, сейчас солдаты с грустью поглядывали на долину у реки. Слабый ветерок оттуда приносил свежесть. А младший центурион двенадцатой манипулы мечтал оказаться в сырой дубовой роще, где на мягком ковре из моха он смог бы отоспаться вдоволь.

— Хорошо сейчас первому. В лесу прохладно, — словно угадав мысли друга, мечтательно произнес Руфус.

— Хорошо. А еще им реку переходить. Я бы сейчас окунулся, — ответил Септимус.

— Как думаешь, нам сражаться придется с сабинянами или фалангой самнитов?

— Смотри! — Септимус указал на поднимающуюся вдали пыль. — Сабиняне скачут! Консул ошибся, ожидая атаки самнитов.

Всадников заметили не только друзья. Завыла буцина, манипулы легиона начали перестраиваться: гастаты выдвинулись вперед и приготовили хасты, воткнув их в землю перед собой. Септимус положил руку на плече Руфусу.

— Всадники на холм не пойдут, вот увидишь! Скоро подойдет фаланга самнитов. Командуй второй центурией. Нам всего-то нужно удержать этот холм. Первый легион переправится через Тибр и ударит в спину самнитам. Построимся, как учил Алексиус, в каре и будем держаться.

— Я понял тебя Септимус, но за такое самоуправство трибун Тулий может и наказать.

— Посмотри вперед, — всадники-сабины остановились у подножия холма, заняв долину вплоть до реки. — Их очень много, они обойдут холм и не дадут никому уйти. Холм же слишком пологий, фаланга самнитов ни за что не разорвет строй. Нам с этого холма только вперед и можно, пробив брешь в фаланге. Если отступим, то Этрурию больше не увидим.

— Так будем бить фалангу клином?

— Только так, Руфус. Если удастся разорвать их строй, иди на сближение со мной.

— Я понял, командир.

Руфус на счастье погладил гребешок на шлеме Септимуса и побежал на левый фланг манипулы, выкрикивая: "Вторая центурия! Всем слушать меня!"

Септимус проводил взглядом друга и громко крикнул: "Центурия! Каре!" Каждый в центурии уже знал свое место. Солдаты бежали к центуриону и становились, как на учениях перед меркурием.

Обе центурии ощетинились хастами и пила. Центурионы второй и десятой манипул, чьи солдаты стояли в три линии, поражаясь происходящему, поглядывали на построение двенадцатой.

Рядом с Септимусом стали верные друзья из контуберния. Нумерий, чтобы избавиться от волнения воскликнул: "Какого демона им нужно?!"

— Ты тогда еще не родился, — начал отвечать Мариус Мастама — сын сенатора, — никто из нас еще не родился. То было во времена Ромула. У римлян было много мужчин и мало женщин. Вот и решили они похитить женщин у сабинян. Решили и сделали. А когда сабиняне пришли за своими женщинами, началась кровавая битва. И вышли к сражающимся сабинянки с младенцами на руках, и с тех пор римляне и сабиняне жили как один народ. И бились вместе против царей Этрурии.

— И что с того? Рим-то сейчас в руинах, — возразил Нумерий.

— Сабиняне в прошлом году присылали послов в Этрурию. Просили они разрешения у сената на восстановление города. Но наши отцы еще помнят, сколь силен был Рим, поэтому и отказали.

— А-а-а, — так выразил свое отношение к услышанному Нумерий.

Всадники-сабины пришли в движение. Конная лава разделилась на два рукава. Они скакали, потрясая дротиками, огибая холм.

Вдали засверкали, отражая солнечные лучи, шлемы и щиты фаланги самнитов. Кое-кто из солдат первого легиона Этрурии бросил легкие пила, рассчитывая сразить кого-нибудь из скачущих сабинян.

Крики центурионов быстро успокоили солдат, столь неэффективно решивших воспользоваться оружием: дротики летели дальше, чем обычно (до 60м.), но, чтобы поразить врага требовался вдвое, а то и втрое дальний бросок.

Маневр конницы противника все же вынудил трибуна легиона развернуть линию триариев спиной к принципам и гастатам.

— Смотри Септимус, они так же, как и мы, хотят прикрыть тылы, но фланги манипул оставляют незащищенными! Трибун не думает. Он, так же, как и отцы Этрурии, привык хорошо делать то, чему когда-то научился! — прокричал Мастама.

— Жаль, что с нами нет Алексиуса, — ответил Септимус, сжимая древко пилума. Он чувствовал слабость в ногах и легкое головокружение. "Уж лучше битва, чем ожидание", — промелькнула мысль. Сердце забилось ровно, страх отступил. — Братья! Сегодня Харун (демон смерти, у греков — Харон) заберет многих, но попросим Мариса, чтобы это произошло с нами как можно позже!

Септимус воодушевившись своей речью, ударил пилумом о край скутума. Центурия зазвенела железом, и вскоре весь первый легион бряцал оружием, готовясь к сражению.

Всадники-сабиняне остановились, а фаланга самнитов ускорилась. Уже можно было разглядеть лица атакующих в первой линии. Длинные копья покачивались в такт шагам, круглые щиты, оббитые медью, сверкали на солнце так сильно, что Септимус, разглядывающий самнитов, закрыл глаза и тыльной стороной ладони утер навернувшиеся слезы.

Велиты, (разновидность лёгкой пехоты в древнеримской армии, часто использовались как застрельщики) спустившись к подножию холма, начали метать пила. Фаланга поначалу замедлилась, но спустя мгновение самниты перешли на бег, заставив легковооруженных воинов искать укрытия за линией принципов.

Септимус что есть силы закричал:

— В атаку! Клин!

Центурия, перестраиваясь на ходу, пошла в атаку. Броски дротиков выбили в линии самнитов приличную брешь. Длинные копья опустились, пропахав борозды в земле. Септимус, бегущий во главе клина, наступил на опущенное копье, подпрыгнул и врезался скутумом в опешивших гоплитов. Началась резня. Легионеры двенадцатой кололи из-за щитов в лицо, шею, руки и выше поножей, в ноги гоплитов.

Туски Септимуса продвигались к центурии Руфуса, оставляя за собой трупы самнитов. Среди тех поднялась паника: задние ряды не видели, что творилось впереди, передние теряли товарищей одного за другим. Многие из них по-прежнему не выпускали из рук ставшие неподъемными хасты (тут воевала не македонская фаланга сариссофоров). Висящие на руке щиты не защищали от метких уколов гладиусами. Центурии двенадцатой манипулы второго легиона почти без потерь вырезали два десятка рядов самнитской фаланги и соединились, выйдя из боя за спинами гоплитов.

Септимус, опасаясь атаки всадников, построил манипулу в каре. Самниты продолжали восхождение на холм, тесня манипулы тусков. А кавалерия сабинян все не нападала.

Центурион Помпа оглянулся и понял, что на помощь первого легиона теперь рассчитывать не стоит. Сабиняне, заметив переправу тусков через Тибр, покинули окрестности холма и теперь бьются с легионом консула. Нет, не бьются — убивают мечущихся в панике и в воде, и на суше легионеров.

— Руфус! Манипулу в две линии! Ударим в спину фаланге пока не поздно!

Команда центуриона выполнялась, едва достигнув ушей очередного солдата. Некоторые сами сообразили, увидев, что каре распадается и товарищи на бегу подхватывают с земли не поврежденные пила и хасты.

Солдаты Септимуса, держась за спиной у гоплитов, метнули дротики и бросились в атаку. Кое-кто из самнитов оборачивался, но тут же умирал от удара гладиусом или пилума, брошенного легионером со второй линии манипулы.

Никто из самнитов не покинул холм, но и от второго легиона осталось не больше пяти манипул.

Трибун Тулий лежал, укрытый пурпурным плащом, с ужасной раной от сабинянского дротика, угодившего в рот. Когда сабиняне заметили переправу первого легиона и, оставив за холмом две сотни всадников, ускакали, трибун решил с сотней кавалерии тусков при поддержке ополченцев напасть на них. Сабинян отогнали. Триарии теперь могли не беспокоится о своем тыле, но дротик, брошенный меткой рукой сабинянина, лишил второй легион тусков командира.

Септимус смотрел то на тело Тулия, то на сабинян, добивающих первый легион. Он понимал, что помочь консулу уже никто не в силах. "Нужно уходить, но куда? Всадники догонят".

— Ты, кажется, Септимус? — услышал он за спиной. Обернулся.

Старший центурион первой манипулы в кольчуге, заляпанной уже загустевшей кровью, смотрел устало.

— Я — Гней Публий, слышал обо мне? — Септимус молчал, размышляя о том, что понадобилось столь прославленному воину от него. — Вы победили нас на меркурии! — Щека Гнея с огромным шрамом стала поддергиваться, от чего рваный рубец зашевелился, словно змея.

— Конечно, слышал. Им не выжить, — Септимус указал рукой на битву у переправы.

— Без тебя мы все сейчас лежали бы рядом с Тулием. Командуй, пока не поздно, центурион.

Предложение Гнея Публия, если бы Септимус вообще когда-нибудь мог подумать о такой возможности, наверное, удивило бы или напротив, сделало его невероятно гордым собой.

Сейчас он просто кивнул, соглашаясь, и, набрав в грудь побольше воздуха, закричал:

— Собрать оружие, манипулам строиться в походную колонну!

Гней Публий ударил себя в грудь, улыбнулся, и слово в слово повторил приказ Септимуса. Закричали и другие выжившие в битве центурионы.

Остатки легиона отходили к Клузию. Двадцать всадников трибуна, оставшиеся в живых из сотни, хоть и нагруженные трофеями, ушли далеко вперед. Несколько раз Септимус останавливал колону и объяснял, что нужно делать в случае, если появятся сабиняне. Солдаты несли на себе двойной запас дротиков и были измотаны битвой, но держались, полны решимости — все-таки они разбили самнитов. А если доберутся до крепостицы, где консул оставил интендантов, то и скотоводам-сабинам тогда не на что рассчитывать.

Услышав в который раз: "Сабины!" — солдаты строились в каре по центуриям на расстоянии двух бросков пилума друг от друга и метали дротики в воображаемого противника, высоко поднимая щиты после каждого броска. Септимус обещал им, что так они смогут победить и всадников.

Наверное, сабины удовлетворились победой над первым легионом, а, может, и консула Прастиния пленили и теперь рассчитывают и так получить все, чего хотят. Так или иначе, но Септимус Помпа беспрепятственно довел солдат до деревянной крепости, построенной пару месяцев назад между Клузием и Тарквинии, как только Этрурия решилась воевать с сабинянами и самнитами.

* * *

"Разбиты..." — шептались гражданские. Префект Гай Велий, вытирая полотном потеющий лоб, спешил к выходу из крепости навстречу двум десяткам всадников из турмы Тулия. "Не может быть! Боги, сжальтесь надо мной", — шептал префект, понимая, что манипула обслуги даже за стенами укрепления не устоит перед объединенными силами самнитов и сабинян, разбивших легионы Прастиния.

Всадники спокойно въехали через распахнутые ворота. Луций Дасумий Туску, декурион из турмы трибуна, увидев префекта, спешился и доложил:

— Центурион Септимус Помпа ведет манипулы второго легиона в крепость. Солдаты устали. Нужно подготовить достойный ночлег и еду.

— Как центурион? Где консул? Что с Тулием? — заикаясь от волнения, спросил десятника Гай.

— Первый легион разбит всадниками-сабинянами. Что стало с консулом мне не известно. Септимус Помпа спас наши задницы. Фаланга самнитов вырезана до последнего гоплита. Тулий погиб. Его тело вон на той лошади, — Луций указал на рыжую кобылу. Теперь Гай догадался, что сверток на ее спине и есть тело Тулия. — Наш трибун заслужил погребальный костер. А если сабиняне уйдут к Тарквинию, то мы вернемся, чтобы достойно похоронить павших братьев.

— Сабиняне не станут воевать больше! Гней, позаботься о воинах, — распорядился префект. И, не обращая внимания на старого слугу и прибывших всадников, поспешил в свои апартаменты, где его ждали мешки с серебром, выданные сенатом Этрурии на компанию.

"Вот свезло, так свезло! — радовался интендант. — Конница сабинян крепость не возьмет, а серебро первого легиона достанется мне! Что делать в забытой Богами Этрурии теперь? Хорошо бы столковаться — да хоть и с декурионом! — и отплыть в Карфаген. Вот заживу!"

Префект Гай забыв обо всем на свете, делил серебро на свое и то, что он предъявит военным. Он не заметил надвигающихся сумерек и когда услышал голос Гнея, даже разгневался.

— Господин, в крепость прибыло почти пять сотен солдат.

— Я занят! К демонам их! — заорал префект.

— Господин! Они требуют еды и крова, — и тут Гай, наконец, услышал, что именно ему говорит слуга.

Хрустнул засов, дверь распахнулась, на пороге замаячили широкоплечие фигуры солдат с зажженными факелами.

Префект Гай Велий уселся на мешок с серебром и схватился за сердце.

— Командир, эта крыса отошла к Харону, — Нумерий отпустил плечо префекта и тот рухнул на свежевыструганные доски пола.

— Руфус, поставь охрану. Где ты там, Гней? Теперь ты префект в лагере. Я хочу, чтобы солдаты поели поскорей.

Септимус хлопнул по плечу Руфуса и вышел из дома. Отыскав взглядом слугу отошедшего к богам префекта, грозно спросил снова: