7. Кофе со льдом

— А что было с Эллисом потом?

— Детектив Макгилл, добрая душа, забрал его под свое поручительство, — отец Александр неловко одернул рукав. — Эллис сперва в Управлении помогал — бумажки принести-отнести, с тем поговорить, тому передать. Ну, потом, ясное дело, ему настоящую работу дали. Помощником детектива. Только вот Эллис, глупая голова, до сих пор считает, что Себастиана уберечь мог, — он вздохнул. — Он ведь видел, как тот вокруг Блэра вился... Из-за этой вот вины Эллис с Лайлой и разругался — и ей сердце терзал, и себе. До того дошел, что и ее обвинять стал, а девочка-то в чем виновата? И сейчас опять то же самое. Детишки пропадают, а Эллис ничего сделать не может, вот и грызет себя.

Я немного помолчала, раздумывая, стоит ли разглашать тайны следствия, но затем все же сказала:

— Эллис уже близок к разгадке. Он узнал имя женщины, у которой находились те самые лиловые ленты. Осталось только ее найти.

Отец Александр посмотрел на меня бесконечно старыми глазами.

— Так-то оно так, дочь моя... Но Джеральд пропал уже слишком давно. Увидим ли мы его живым?

— Даже если и нет, это точно не вина Эллиса, — твердо сказала я. — Но неужели вы уже потеряли надежду? Думаю, что мальчика успеют спасти. Эллис уже не ребенок, да и "гуси" под его началом готовы перевернуть каждый камень в Бромли, лишь бы найти преступника.

— Это верно, — лицо Александра прояснилось. — Вон, Эллис уже и выяснил, что Джеральд пропал около спуска на станцию Найтсгейт. Я своим детишкам строго-настрого запретил там ходить — а вдруг?

Я насторожилась.

— Найтсгейт? Это не та ли станция, что ближе всего к Часовой башне? И к...

-...к площади Клоктауэр, — подтвердил священник. — Да, именно там. Джеральда мы пристроили работать помощником в пекарню. Но ночевать он всегда возвращался в приют. Дорога пролегала мимо Найтсгейта... Да что я рассказываю, — спохватился отец Александр. — Это уже лишнее. Единственное, о чем попрошу вас — постарайтесь ненавязчиво донести до Эллиса мысль, что он... э-э... Не виноват ни в чем. И не стоит ему наказывать себя, избегая возвращаться в приют. Мы любим его и... и... и приют всегда будет для него домом. Если он пожелает.

У меня в горле словно застрял комок. По-весеннему яркое солнце даже сквозь мутное стекло слепило глаза.

— Я сделаю все, что возможно.

Лайзо, послушный приказу, ждал меня у автомобиля. Но не один — вокруг гипси вились, точно пчелы у мёда, приютские дети. Я узнала смуглую чернокосую Нору и ее подружку, Берту, нахального голубоглазого мальчишку Лиама О'Тула, хулигана по фамилии Уэллс, чье имя, увы, не запомнилось, смутно знакомого темноволосого паренька — худющего, до торчащих ключиц... Были среди ребят и незнакомые. Присев на капот, Лайзо что-то рассказывал — верно, очень захватывающую историю, потому что самые маленькие и вовсе слушали, раскрыв рты. Одна девочка, лет шести, не больше, чем-то сама напоминающая гипси, задумчиво вертела в руках марсовийское кепи Лайзо, особенно интересуясь вышитыми на изнанке инициалами.

— ...и я вручил ее письмо Жану — за минуту до того, как часы пробили полночь. Так спор был выигран, а мой карман потяжелел на пятнадцать ферро. И я сказал себе — Лайзо, ты счастливчик, а раз денежки теперь есть, почему бы не прокатиться на море... О, леди идет!

Завидев меня, он шикнул на галдящих детишек, забрал у маленькой гипси свое кепи и мимоходом потрепал её по лохматой голове — а девочка инстинктивно потянулась за ним и ухватилась за мизинец. Лайзо сначала рассмеялся, а потом наклонился и тихо сказал что-то. Она заулыбалась, хлопнула маленькой ладошкой по его ладони, развернулась и припустила за своими друзьями. Нора дождалась ее, ухватила за руку и, махнув напоследок Лайзо, потянула к воротам приюта.

Дождавшись, пока Лайзо останется в одиночестве, я подошла к автомобилю.

— А дети вас, похоже, любят, мистер Маноле.

Он усмехнулся.

— Не меня — дальние страны. Я-то сколько всего повидал, пока по материку бродил — за год все не перескажешь, а им интересно. Маленькие романские городки на побережье, лотки с печеными каштанами на улицах ночного Лютье, Стальная Стрела в огнях, горячий шоколад и сухарики в тягучем расплавленном сыре близ Ассонских гор, невесомое кружево с острова Сайпра, древние развалины Эльды... Ай, леди, простите, что-то я заговорился, — поспешно свернул он разговор, заметив, как у меня округляются глаза. — Вы, это, не слушайте, я поболтать-то люблю, а меры не знаю.

— А... ничего страшного, — я улыбнулась и указала рукоятью трости на дверцу автомобиля. Лайзо спохватился и торопливо распахнул ее передо мною. — Эта девочка, которая держалась за вашу руку, очень похожа на вас, мистер Маноле.

— Для аксонцев все гипси на одно лицо, — без улыбки ответил он. — Хотя Сара и впрямь мне сестренку напоминает... — Лайзо помрачнел, и я с опозданием вспомнила, что его сестры погибли еще в раннем детстве от легочной болезни. — Эх, раньше, таким, как она, две дороги было — в прислугу да в воровки. Но теперь-то время другое, так что надежда есть. Берта, вон, шляпки делать мечтает, Нора — в газеты писать. А Сара хочет весь мир объехать... Как думаете, леди, выйдет что у них?

— Возможно, — я отвернулась к окошку, с излишней тщательностью расправляя юбки на коленях. — Мир переменчив, мистер Маноле. С каждым годом люди становятся все свободнее. Родовитость или богатство уже не определяют будущее. Посмотрите — сколько аристократических семей у нас, в Аксонии, разорилось? А сколько авантюристов достигли процветания в Колони? Нет, мистер Маноле, теперь в жизни слишком мало предопределенности... И мечты приютских детей могут сбыться, а жизнь дочери древнего рода рассыплется... пеплом, — я помрачнела. Перед глазами, как вживую, предстали развалины сгоревшего особняка Эверсанов. Закопченный кирпичный остов дома, обугленные ветви старых каштанов... — Но мы действительно слишком увлеклись беседой. Пора возвращаться. И, мистер Маноле, если вас не затруднит, поезжайте мимо станции Найтсгейт. Никогда не обращала внимания на метро. А ведь эта станция как раз на пути к особняку — грех упускать возможность.

— Как скажете, леди, — Лайзо с подозрением скосил на меня глаза, но замечания, если они и были, оставил при себе. — Как скажете.

Станция Найтсгейт выглядела как самый обычный вокзал. Если бы не претенциозная надпись на воротах — "Электрическая железная дорога Бромли", то я бы и не подумала, что это та самая "труба". Потом Лайзо указал мне на одинаковые арки метрах в пятидесяти от станции, по обе стороны.

— Спуск под землю, леди. Видите, там пути огорожены? Это нарочно сделано, чтоб народ в туннели не шастал. А то под землей тесно, темно, того и гляди под поезд попадешь. На станции завсегда один гусь сторожит, а теперь они по двое ходят. Эллис приказал убийцу выглядывать.

Я окинула взглядом оживленную площадь перед станцией Найтсгейт. Дородные, но шустрые торговки горячим чаем, лотки с пирожками и печеным картофелем, зеваки, случайные прохожие разной степени достатка, служанки с огромными корзинами, спешащие с рынка... В такой толчее сложно было заметить даже яркие юбки гадалок-гипси или шулера-наперсточника с непременным алым платком, расстеленным по земле. Что уж говорить об убийце, наверняка выглядящем, как самый обычный человек?

— Едем домой, мистер Маноле, — я вздохнула. — У меня еще много дел.

До званого ужина оставалось меньше недели, и дни эти пролетели в чаду жуткой суеты. Приглашения были разосланы заранее, составить меню также не представляло труда — с моим-то опытом содержания кофейни и проведения благотворительных мероприятий! Но постоянно обнаруживались какие-то мелкие вопросы, требующие срочного решения — рассадка гостей, определение для каждого пары на вечер, украшение зала, согласование программы с музыкантами... Если бы не воистину неоценимая помощь Глэдис, то, пожалуй, мне не удалось бы справиться со всем в срок.

Самая большая неприятность возникла в связи с ролью хозяина вечера. Обычно это бывал муж хозяйки. Или, на крайний случай, отец. Для вдовствующих особ существовали свои правила, но мне они не подходили. В конце концов, я попросила о помощи дядю Рэйвена — и он согласился.

И даже с радостью, кажется.

— Единственное, Виржиния — я буду присутствовать как ваш опекун — или как жених? — спросил он во время краткой встречи в кофейне.

— Как жених, — ответила я после недолгих раздумий. — Нет-нет, не говорите ничего. Я понимаю, что подобный статус вызовет новый всплеск пересудов о нашей вероятной свадьбе — но это лучше, чем заострять внимание на статусе опекуна. Ведь праздник посвящен моему совершеннолетию — а значит и избавлению от опеки.

— Разумно, — согласился дядя Рэйвен.

Улыбка его была на редкость довольной.

По совету Глэдис, упор мы решили сделать на традициях. Ужин подавали "а-ля марсо" — то есть гости приходили к уже накрытому столу. Титул графини и статус весьма обеспеченной леди обязывал меня к некоторому шику — три вида супов вместо одного, красная и белая рыба, устрицы, с десяток различных соусов и мелких закусок... И это все еще до первой перемены блюд! Пришлось еще готовить и дичь, хотя в нашей семье подобные вещи не слишком-то любили.

А вот в выборе десертов я была абсолютно свободна, и потому дала волю воображению — в ущерб традициям, запланировав "кофейную перемену".

Какой же это может быт праздник наследницы блистательной леди Милдред — и без кофе?

В назначенный день предпраздничная суета достигла апогея. Хотя прием был назначен на половину восьмого, подарки и поздравления начали доставлять с самого утра. К полудню я уже извелась и про себя ругала "новые традиции", привнесенные Александрией Сумасбродной, супругой предыдущего монарха, Генриха Шестого. Цветы по моему приказу относили в зал и расставляли на столиках вдоль стен. Приложенные подарки и поздравления складывались на специальную стойку, которую Магда метко окрестила "похвалюшкой". Распечатывать подарки до вечера было не принято, однако, судя по упаковкам, преобладали украшения, драгоценная посуда и картины. Кто-то из поздравителей отличился, прислав мне клетку с великолепнейшей черной кошкой, глаза у которой были желтые, как расплавленное золото.

— Леди, еще письма, — Магда робко заглянула в комнату, где проходила финальная примерка платья. Я в это время возносила мысленные молитвы святой Генриетте Милостивой о даровании сил. Дорогой бхаратский бархат насыщенно-синего цвета с вышивкой серебряной нитью в этническом стиле — это, без сомнения, броско и остромодно, но, право, так тяжело! — Вот, на подносе. Желаете взглянуть, али мне их в кабинет отнести.

— Желаю, — выдохнула я и послала извиняющуюся улыбку помощницам мисс Рич. "Мисс" было уже далеко за сорок, однако сменить обращение она не хотела даже из практических соображений — смелое решение по нашим временам, когда многие мастерицы оставляют продвижение дела на своих мужей — Пожалуй, сделаю перерыв. Мисс Рич, все же я считаю, что эта лента здесь лишняя... Вы подумаете?

— Конечно-конечно, — кивнула она седой головой. Перья на миниатюрной, но совершенно фантастической по форме шляпке-сеточке покачнулись. — Странно, на предыдущей примерке это выглядело совсем иначе...

Оставив мисс Рич наедине с вопросами моды, я с удовольствием занялась разбором корреспонденции. Среди поздравлений затесалось два деловых письма — отчет о положении на фабрике и соображения мистера Спенсера об экономии на налогах. А затем мое внимание привлек небольшой, но явно дорогой конверт из серебристой бумаги. Запечатан он был черным сургучом с оттиском в виде шестигранника, с вписанной в него странной палочкой. Я торопливо срезала печать и заглянула в конверт.

На плотном белом листочке было всего несколько слов, написанных размашистым почерком.

Прекраснейшая леди Метель!

Этим вечером я намереваюсь подарить Вам звезды. Подарок будет ожидать в Часовой Башне в три часа пополуночи. Если на то будет Ваше желание, карета заберет Вас от черного хода особняка в два с четвертью.

Крысолов

P.S. Клянусь своей душой, что Ваша честь и жизнь будут в безопасности.

P.P.S. Верите ли Вы в сказки?

Я очень, очень медленно сложила листочек пополам, убрала в конверт, как будто это ничего не значило. При втором рассмотрении на печати уже ясно виделась флейта — неизменный атрибут Крысолова из мифов и легенд.

Святая Генриетта, отчего же так кружится голова?

— Леди, вы в порядке? — тихо и беспокойно спросила Магда, оглядываясь на шушукающихся с мисс Рич помощниц.

— Я? О, да, — губы у меня сами собой растянулись в нервной улыбке. — В полном порядке. Магда, отнеси все эти письма в мой кабинет, на медный поднос для несрочных документов. Мисс Рич, что скажете насчет ленты?

Кажется, я потом еще о чем-то разговаривала с мастерицей, даже умудрялась отвечать разумно. Но в мыслях моих набатом звучали одни и те же слова:

"Верите ли Вы в сказки?"

Нет, Крысолов. Не верю. Но, похоже, от бабушки мне досталось слишком много авантюрности...

Дядя Рэйвен прибыл без четверти шесть.

Разумеется, было еще ничего не готово — на кухне отмокало в маринадах и соусах нежнейшее мясо высшего качества, отлеживалась на подушке из специй белая рыба по особому, пряному рецепту; на кухне закрытого на один день "Старого гнезда" Георг, миссис Хат и Мадлен колдовали над сложными десертами; сновали по особняку слуги, умудряясь одновременно наводить чистоту и сеять хаос — Стефан и мистер Чемберс едва успевали раздавать команды, и, к чести молодого дворецкого, справлялся он ничуть не хуже старожила этого дома. Часть присланных в подарок цветов пришлось вынести в холл и поставить в чжаньские вазы у стен и на лестнице, и теперь любого гостя, стоило ему переступить порог, оглушали ароматы лилий, роз и пионов.

Последние, к слову, были доставлены буквально минуту назад — огромная бело-розовая охапка в подарок от Дагвортских Близнецов.

— Добрый день. Вижу, дорогая Виржиния, что без дела вы не сидите — даже в свой праздник, — с улыбкой поприветствовал меня дядя Рэйвен, войдя в гостиную, где четыре служанки под моим командованием заменяли батальное полотно "Падение Руан-су-Видора" на "Островитянку" Нингена — И чем вы занимаетесь сейчас, позвольте спросить?

— Предупреждаю дипломатический скандал, — со вздохом призналась я и поспешила грозно прикрикнуть на заглядевшуюся на гостя прислугу: — Ради всех святых, осторожнее держите, этой картине почти сто лет! А повредите ее — выплачивать стоимость будете ровно в три раза дольше!

— Примерно в три с половиной, если я хоть немного разбираюсь в искусстве, — дядя Рэйвен поправил очки на переносице и пригляделся к "Падению". Я только улыбнулась:

— По сравнению с обычным жалованием — да, но Эверсаны всегда очень хорошо платили слугам... Впрочем, не о том речь. Представьте себе, я только что сообразила, что на приеме будут присутствовать марсовийский атташе по вопросам культуры, причем с супругой. А в гостиной на самом видном месте висит напоминание о городе, где в самом начале Полувековой войны аксонским генералом Миттвиллем был казнен последний монарх династии Видоров...