Пламя крыльев

— Нас не нагонят, — шепнул Бэто.

— Ни флот, ни Альба... Флот разгромлен и смят, малыш миновал свою первую смерть. А мне пора вернуть займ, данный мне сыном заката, вот уж спасибо ему. Чую: иначе наша плясунья не увидит рассвет, — вздохнул Вико, склоняясь ниже и гладя Зоэ по щеке. — Зоэ! Девочка, отпусти его. Он уйдет и вернется, он — нэрриха, ты — человек, тебе никак нельзя туда...

Вико нагнулся еще ниже, задумчиво глянул на свою руку, прямо в середину пустой ладони, отчего-то сложенной горстью. Бережно вылил над бледным по-мертвому заострившимся лицом плясуньи то, что ощущал в горсти, но не мог увидеть взглядом. Усмехнулся: на плечи словно груз уложили, два года близкая старость не беспокоила — а вдруг явилась, напомнила о себе.

Девушка закашлялась, всхлипнула и открыла глаза.

— Нас убили, — жалобно и тихо сказала она. — Там темно, совсем нехорошо... Ноттэ ужасно ругался, я слышала. Он меня за шиворот — и сюда, и подзатыльник еще... Вико, что это было? Что я такое говорю? Мы в порту? Где галера?

— Не знаю, что ты городишь и что было, а чего и вовсе быть не могло, — устало прикрыл глаза капитан. — Что-то обозначилось и дало себя заметить. Оно вмешалось, и оно нездешнее, точно. Но мы люди, нам не полагается знать ответ на любой вопрос, и твой — как раз безответный. Порт давно позади. Отдыхай. Обещаю тебе: Альба вернется. Он нэрриха, его удел — возвращаться.

— Ветер выровнялся, — шепнула Зоэ бледными губами. — Родной ему. И мне. Спина болит, горло ноет. У меня большая дыра в спине?

— Даже маленькой нет, — веско заверил Вико.

— Высадите меня опять на скалы Серой Чайки, — попросила Зоэ. — Остров знакомый, буду ждать брата.

— Ждать ветер глупо, он сам найдет тебя, если пожелает. Нам теперь — на запад, — вздохнул Вико, кряхтя и выпрямляясь. — На запад, Альба как раз в парусах шумит... Слышишь?

Глава 4. Золотая столица

Воссоединение дона Кортэ с его гордым именем состоялось в знойное послеполуденное время дня, следующего за переполохом, потрясшим столицу от шпилей дворца и до самых убогих подворотен. События, огражденные от любопытствующих пологом одной лишь короткой ночи, были еще близки и свежи. Люди шептались и искали новости, как голодающие — зерно в исчахшей пашне. И пусть городская стража со зверским видом гнала всех, не взирая на знатность — лишь бы очистить улицы и не допустить даже намека на смуту. И пусть багряные и черные рясы мелькали там и тут чаще, чем в любой иной день. Пусть братья держали на виду оружие и ничуть не скрывали своей готовности применить его по первому подозрению в ереси, будь та ересь сколь угодно ничтожна и похожа на простое любопытство. Тишина не желала устанавливаться, город кипел. Люди шумели, слухи плодились, непокой ворочался, бурлил...

Настороженность и опаска лишь добавляли сплетням ценности и веса. Домыслы множились, делались все вычурнее и подробнее. Одни шепотом рассказывали: королеву отравили, за черным делом стоят южане, не зря их посол, известный злодей и чернокнижник, взят под стражу во дворце, а то и пребывает в пыточных подвалах. Иные отмахивались и со знанием дела поясняли: беда приключилась, когда пьяный пес короля дон Эппе поджег весь порт и зарезал градоправителя, ведь дело понятное: он сошел с ума, возомнил себя Филиппом Буйным. За это его хотели казнить, но пьяного по дороге к помосту отбили еретики, чтобы он второй раз загулял и спалил уже весь город, целиком. Совсем тихо добавляли: может, что и похуже готовится, не зря же черные заметны на всяком углу, а багряные мрачны и столь свирепы видом — не передать! Того и гляди плечистые братья заспорят о вере, вот тогда и без усилий дона Эппе от столицы и самого первого камня не останется, разве — пыль...

Кортэ быстро шагал по знакомым улицам, слушал сплетни краем уха, хмурился и тяжело дышал. Даже для опытного нэрриха бег при конском стремени — занятие не вполне обычное. Но иначе было никак нельзя. В ночь еще имелась надежда на то, что худшее не случится, но перед рассветом она угасла, мигнув напоследок и уколов болью — как задушенный в пальцах фитилек свечи. Ветер переменился, погнал пыль с рассветного края и завыл, зарычал — а кого бы оставила равнодушным собственная смерть? Насильственная, да еще и подлая — удар-то пришелся в спину...

— Как же так? Как посмели? Моего ученика, говнюки, прирезали, — иногда бормотал Кортэ, зыркая на редких прохожих, едва успевающих шарахаться и прилипать к стенам, вмиг распознав в лицо неминучую городскую напасть под коростой пыли и нищенским одеянием. — Моего ученика!

— Если бы я умел звать Оллэ, — виновато вздохнул Вион, наклоняясь из седла. Присмотрелся к лицу Кортэ и добавил: — Ты бы поехал верхом, устал ведь.

— Вот когда прирежут меня — отдохну, — рявкнул Кортэ. — Огляделся по сторонам, заметил, как пустеет улица, как окна закрываются наглухо. — Крысы! Все вы крысы! Моего ученика... Кишки жрать заставлю.

— Не все ведь виноваты, — испугался Вион.

— Пока не все мертвы, даже и виноватые, — оскалился Кортэ, замолчал и пошел быстрее. Миновал бедные окраины и свернул к 'Курчавому хмелю', продолжая кипеть, но сдерживая себя по мере сил. Уже во дворе гостерии он бросил спешившемуся Виону: — Как же ты изрядно прав! Черт, я даже согласен считать тебя учеником, потому что ты прав, совсем по большом счету, по главному. Я распустился, я пру вперед дураком. Это плохо, меня надо осаживать. Ты займись. Водой поливай, что ли... Нет воды — помои сойдут. Я зол, как раскаленная сковорода. Зол и горяч. А должен быть зол — но холоден. Не то мозги все вытекут, и тогда пропало наше дело... Эй, хозяин! Где Кортэ?

Осторожно скрипнула дверь, к щели прильнула щека, блеснул глаз.

— Так вот они вы, — шепотом предположил хозяин гостерии.

— А еще?

— Ах, тот... Пьет в отдельной комнате. Мы его сперва хотели сдать страже, но выспросили все толком и оказываем помощь, значится. Именуем вами и поим тем, что подобает. Всем поясняем, что они и есть вы...

— Толково. И верят? — чуть спокойнее удивился Кортэ столь странному исполнению своего замысла относительно фальшивого сына тумана.

— Так с вами спорить накладно. Верят.

— Приготовь счет за того Кортэ, веди моего коня, всё мне. Подделку рыжую впредь именуй его именем... или никак не именуй, мне без разницы. Что творится в городе?

— Миру конец, — шепотом предположил хозяин гостерии, бочком выдвигаясь из тени во двор, мимо полуприкрытой двери. — Все едины в одном: или Тагеза на нас пойдет, или наш король обрушится на Алькем. Ну, острова тож не без оружия. Это верные слова, прочее же — слухи. Говорят, Эспада убил кого-то важного. Самого же королевского пса то ли прикончил, то ли вовсе жутко растерзал ваш ученик. А его-то на юг погнали, вот... А король в гневе, а королеве неможется. А...

-Бэ, — поморщился Кортэ, отсчитывая монеты и принимая повод коня. — Сплошные слухи. Ну, цена сведений обычно определяет их качество. Дармовое — дерьмовое... В расчете?

— Уж вы нас никогда не обижаете, — поклонился хозяин гостерии, светлея лицом при звуке сыплющегося в плошку серебра.

— Собери сюда людей, ты знаешь, кого я обычно спрашиваю по важным денежным делам. Оповести немедленно, всех! Это отдай им, пусть поочередно прочтут, скажи — мне требуются любые мелочи, любые тонкости и даже пустяки... всё, что смогут выведать, — ровным тоном велел Кортэ, передавая свернутую и запечатанную воском бумагу с заметками. — Уточни: срок до заката. Подвал с моим личным сидром очисти весь.

— Это... это как же?

— Да хоть языком, — нагнувшись с седла, пояснил Кортэ. — Чтобы ни бочки — ни кувшина, голые стены. И чтобы сидр мой не пострадал, подбери иной годный подвал, не то самого тебя дочиста ошкурю.

Хозяин старательно поклонился и побежал исполнять указания, более не смея удивляться и переспрашивать. Кортэ сплюнул, посопел, выгоняя злость до последней капли. Хлопнул вороного Сефе по шее, здороваясь. Поерзал в седле — и поехал со двора, гордо подбоченясь и сидя чуть боком, с выносом правого плеча вперед. Вион пустил коня следом, старательно копируя позу сына тумана, улыбаясь: его назвали учеником! Не оглядываясь, Кортэ знал: пацан-нээриха теперь прикидывает, как бы обкарнать или сбрить волосы так, чтобы на голове появился неровный колючий ежик — точно как у учителя...

— Куда мы теперь?

— Во дворец, — хмыкнул Кортэ, пуская вороного по середине улицы резвой рысью. — Не желаю подбирать сплетни по углам. Главное помойное корыто — там.

— Резок ты сегодня, — то ли восхитился, то ли укорил Вион.

— Ты уши-то прочисть, когда это я был мягок, — удивился Кортэ, наезжая на стражу, щурясь и наблюдая, как от вороного Сефе шарахаются во все стороны. — Ш-шваль... Мне заступать дорогу. Мне!

— Ты же холоден...

— Проедусь — остыну, — усмехнулся Кортэ, но коня придержал.

Стража у ворот дворца даже и не глянула на нэрриха, опасливо убрав оружие и заранее отступив в стороны. Слуги у парадной лестницы едва смогли преодолеть страх и остаться на подобающих местах при виде 'холодного' и спокойного сына тумана. Тот перекинул ногу через конскую холку и спрыгнул из седла, поправил ножны и со стуком проверил, легко ли ходит клинок. Сплюнул остатки презрения в пыль возле ноги ближнего слуги, прищурился и, глядя в парк, буркнул:

— Веди к королеве.

Ближний к рыжему сыну тумана слуга обреченно проследил, как спешивается второй нэрриха, как щелкает клинком в ножнах и старательно плюет в пыль. От увиденного слуга позеленел, по возможности быстро отвернулся от жутковато-комичного зрелища — и повел, не решаясь возражать. Было слышно, как побежал прочь посыльный, как зашуршали голоса перепуганной дворцовой стражи.

В первом зале молоденькая донья неловко рухнула в обморок — испугалась вполне по-настоящему, а растерявшийся дон её не успел подхватить. Так стоял столбом, обреченно глядя на приближающегося нэрриха.

— Вот дерьмо, — почти светским тоном сообщил свое мнение Кортэ, на миг задержавшись и глядя на нерасторопного придворного. — Я еще позволяю себе пустую кружку так вот грохнуть — об пол... Девка не кружка, чтоб её вдребезги. Проявится у жертвы ущерб — пожалуй, женишься, ты ж порядочная сволочь, ага?

— Ага, — икнул дон.

Девица от услышанного пришла в сознание и покосилась на ужасного нэрриха с заметной благосклонностью, наспех показала локоть и намекая: ущерб имеется, ссадина и синяк. Кортэ расхохотался, заметно улучшив настроение — и проследовал далее, выхлопывая ладонью по бедру нечто весьма военное: мелодии ему не давались в отличие от упорядоченных маршевых ритмов. Вион взялся было украшать звучание и подсвистывать, но сразу вспомнил, что свист есть дурная примета и учителем не одобряется никогда.

— Держись меня, и лет через сорок тебя не обманет самый ушлый лавочник, — похвалил Кортэ. Глянул вперед, разобрав торопливые шаги. — Хакобо, ядовитая чернильница, вот уж верно сказал Эспада... А, ладно, я холоден и я мирно приветствую тебя. Королева все еще верит твоим вракам?

Лицо доверенного человека её величества чуть дернулось — и по мере сил сохранило скорбную невозмутимость. Дон Хакобо поклонился, жестом отпустил лакея и сам повел нэрриха.

— Её величества вас ожидали, но не сегодня. День сложный, обстоятельства неоднозначны, — посетовал дон.

— Наоборот, более чем однозначны и даже просты, — прорычал Кортэ, споткнулся и несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. И снова пошел вперед. — Запомни как следует: увижу или почую еще хоть одного придурка с арбалетом — разнесу дворец в пыль, до первого камня. Место-то мне знакомое, в первом круге туточки я прирезал эмира. А тот, бедолага, даже и не был мне врагом. Ни мне, ни тем, кого я числю в друзьях.

— Ваши друзья на редкость... вспыльчивы, — осторожно упрекнул дон Хакобо. — Сперва изволят угрожать, затем не слушают намеков, после мешают исполнить даже то, что в итоге их бы устроило. Убедительно прошу и даже умоляю именем святого Хосе, вы ведь взрослый, состоятельный и набожный человек... гм. Прошу прощения, нэрриха. Выслушайте нас. Задайте вопросы. Обо всем можно уговориться, для того и дана нам богом внятная речь.

— Как же, внятная... Вам что ни дай, все изгадите. Кто в гордыне своей возмечтал выстроить башню не помыслами, а камнями обычными? Кто неба алкал без покаяния и духовной чистоты, за что и был низвергнут? — напевно вопросил Кортэ, с язвительной точностью повторяя тон и особенности речи проповедующего патора Факундо. — Истинно так: лишены речи единой и слуха внемлющего, ибо грешны. И вовек обречены искать общий язык, и вовек не обретут искомое, прозябая в разобщенности и грехе.

— Фундамент веры, пятый камень, — отметил Хакобо, покосившись на Кортэ. — Пребывание в обители изменило вас, дон Кортэ.

— Во-во, важное напомнил, ловко польстил, — кивнул Кортэ и продолжил деловито: — Патор здесь?

— Его преосвященство ждет вас в кабинете её величества.

— Во завернул! Его — вас — её... и без мордобоя аж ломит виски. Ну да ладно, он толковый мужик, — вроде бы одобрительно хмыкнул Кортэ. — Кто б еще решился меня такого — урезонивать, стража вон шарахается. И верно поступает.

Хакобо не ответил, наверняка пытаясь понять, кто именно в оценке нэрриха прав и заслужил одобрения: патор или трусливые стражи. Далее шли молча и быстро.

Патор действительно ждал в кабинете Изабеллы, за её столом, в неудобном кресле с прямой жесткой спинкой. Кортэ шумно вздохнул, поморщился, скручивая себя в узел и понуждая к вежливости, вполне заслуженной тем, кто отважился первым принять на себя гнев разъяренного нэрриха.

Поклонившись и приложившись к перстню, Кортэ сел в предложенное кресло и сам хозяйски указал на свободное место Виону, который спера оруженосцем замер за правым плечом учителя.

— Ваше преосвященство, я изрядно отхлебнул из чаши гнева и полон горечью, — тихо и ровно сообщил Кортэ. — Я готов многое отринуть и переменить, памятуя заветы Мастера, но прежде желал бы понять хотя бы ради уважения к вам, как все это могло произойти... И что, черт подери, за дерь... Простите. — Кортэ помолчал, прикрыв глаза и стараясь снова отдышаться. — Так, я холоден, как туча с градом. Я спокоен. По порядку... Я отбыл к священным камням, ведь ничтожных три дня назад в столице было тихо и гладко. И вот удар... Пока я не вскипел и не загромыхал, я желаю видеть королеву.

— Её величеству неможется, — покачал головой патор. — Все именно так, увы. Я не склонен лгать, и тебе это известно.

— Я желаю немедленно видеть Изабеллу Атеррийскую, я вполне спокойно приму то, что она не причесана и по самый свой династический нос укрыта одеялом, — начиная звереть, зашипел Кортэ. — Отговариваться недугом позволено нищим и бродягам. Короли или в уме, или не при делах.

Стало очень тихо, словно гроза и впрямь копилась, а град упреков шуршал в её недрах, готовый обрушиться и смять все разумные доводы, похоронить последние ростки доверия. Тягучая злость висела душно и плотно, но пока что незримо. Патор безмятежно перебирал четки и думал, дон Хакобо костенел от бешенства и поглядывал на дверь и в окно, пытаясь понять: есть ли возможность выдворить злодеев силой? Вион хлопал длинными ресницами, во все глаза глядел на Кортэ и старался запомнить каждое сказанное слово и всякое движение. Сам сын тумана теперь казался действительно спокойным, сосредоточенным и потому вдвойне опасным, — то есть нечто для себя решившим окончательно. И это решение не исключало самого худшего исхода...