Из моего шлюза выдвинулась гармошка переходника и с шипением присосалась к обшивке истребителя Рекса. "Давление воздуха внутри корабля Красного нулевое. Я задраиваю твой скафандр. В баллонах Блекстоуна осталось воздуха на одну целую две десятых минуты".

"Рекс, лезь в переходник", — подумала я.

"Я не могу пошевелиться", — откликнулся Рекс.

"Жабо, открой люк Красного. Потом освободи меня с пилотского кресла".

"Открыл и освободил". Экзоскелет расстегнулся и отодвинулся от меня, псифоны выдернулись из моего тела. Я выбралась из кресла и нырнула в мембрану, отделявшую кокпит от каюты. Потом ринулась к выходу.

Жабо распахнул оба шлюзовых люка — внутренний и внешний. Я проскользнула в них, проплыла по прозрачному туннелю переходника и влетела в Красный корабль — прямо в хаос.

Повсюду плавало в невесомости разбитое оборудование, через которое мне пришлось буквально протискиваться. Одна из секций внутренней оболочки прогнулась внутрь. Ворвавшись в пилотский отсек, я застала Рекса пытающимся выбраться из кресла. Оно было мертво; экзоскелет бессильно висел, сковывая его движения. Он уцепился за мою руку, и тогда мне удалось высвободить его. Но даже когда он выбрался из кресла, его ноги беспомощно волочились. Я попыталась связаться с ним по рации скафандра, но ответа не получала.

— У Блекстоуна кончился воздух в баллонах аварийного жизнеобеспечения, — объяснил вслух Жабо.

Я увидела сквозь стекло шлема задыхающегося Рекса. Он оттолкнулся, швырнул себя через всю каюту к шлюзу и влетел в мой корабль; я — за ним.

Жабо задраил внешний люк, и Рекс сполз по стенке шлюза.

"Жабо, воздух!" Я схватила Рекса и потащила его в каюту.

Наконец мне удалось стащить с него шлем. Инерция швырнула нас о стену каюты; я сняла свой шлем и зацепилась ногами за медицинский модуль, выдвинувшийся из стены. Схватив Рекса за голову, я зажала ему ноздри и изо всех сил выдохнула ему в рот. Мы снова ударились о стену. Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох. "Черт, Рекс, да дыши же!" Вдох. Выдох...

"Приближающиеся аппараты через сорок пять секунд окажутся в радиусе выстрела", — доложил Жабо.

Вдох. Выдох...

Рекс сделал судорожный вдох. Я отпустила его нос, он открыл глаза и посмотрел на меня. Лицо его в холодном освещении кабины казалось белее мела.

"Позаботься о Рексе". Я могла и не говорить этого: медицинский модуль уже охватил его своими щупальцами.

"Тридцать две секунды до открытия огня, — доложил Жабо. — Они нас засекли".

Я рванулась в пилотский отсек и скользнула в кресло. Стоило мне подключиться к системам, я послала по пси-связи приказ Таасу: "Уноси ноги!

Быстро!"

Ответа не последовало.

"Роботы открывают огонь", — объявил Жабо, но наш корабль уже набирал ход...

Задыхаясь, я отходила от шока, вызванного слишком долгим пребыванием в стазисе. Останавливать движение молекул человеческого организма надолго опасно, поскольку, освободившись, ему приходится адаптироваться к условиям нового окружения. И если это окружение изменилось слишком радикально, катастрофические флюктуации перенастраивающейся системы могут разорвать человека на кусочки — атом за атомом.

Моим молекулам удалось удержаться вместе, но чувствовала я себя кошмарно. Зрение помутилось настолько, что я не могла разобрать цифры телеметрии, хотя псиберпейзаж сказал мне все, что я хотела знать: Жабо инверсировал нас в один прием, погрузив на все это время в стазис.

"Гринжабо, отзовись", — подумала я. Подождав немного, я послала еще одну мысль: "Таас?"

Тишина.

"Я не могу связаться с Зеленым", — доложил Жабо.

"Золотой?"

"Нет связи", — ответил Жабо.

Я всхлипнула. Ни Хильда, ни Таас не уйдут со связи по своей воле.

Хильда могла посадить корабль, но с учетом повреждений могла с таким же успехом разбить его.

"Как Рекс?" — спросила я.

"Его жизненные процессы затухают".

"Так помоги же ему!"

"Он нуждается в помощи, оказать которую я не в состоянии".

"НЕТ!" Неужели я устроила всю эту безумную гонку только для того, чтобы погубить весь мой отряд? Нет. Только не сейчас, после всего, что мы пережили.

Я глубоко вздохнула. "Жабо, введи нас в стазис. — Рексу уже не страшны ни растяжение времени, ни другие релятивистские эффекты. Все, что имеет значение, — это сколько он будет еще лишен помощи на борту моего истребителя. — И не выводи нас из него, пока мы не окажемся на месте".

"И ты, и коммандер Блекстоун можете не пережить еще одного..."

"Есть у Блекстоуна шанс выжить, если ты не введешь его в стазис?"

"Нет. Но у тебя есть".

"Вводи нас в стазис, Жабо. А потом побей все рекорды перемещения во времени, чтобы доставить нас в госпиталь".

Это была моя последняя мысль перед тем, как включилась стазисная катушка.

7. ПОСЛЕ БОЯ

Когда мы вышли из стазиса, меня вырвало. Стерилизаторы в моем скафандре поспешно убирали следы.

Мы летели через Дьешанскую планетную систему, минуя кольцо за кольцом оборонительные системы, передавая им по Сети мой пароль. Стояла глубокая ночь, когда я опускала Жабо на залитую светом прожекторов крышу госпиталя.

Рекс неподвижно лежал в объятиях медицинского модуля, опутанный паутиной трубок для внутривенного вливания.

Открыв шлюз, я увидела бегущих к нам по крыше людей. Не прошло и несколько секунд, как Рекс уже лежал на аэроносилках. Я бежала следом, стараясь держаться поближе к носилкам, а врачи пытались снять показания относительно моего собственного самочувствия.

Все произошло слишком быстро. Только что мы бежали по ярко освещенному коридору к дверям хирургического отделения, и вот я уже сижу в круглом помещении с белыми стенами, белым потолком, белым полом, окруженная толпой врачей в белых комбинезонах. Врач пытается удержать меня, я сопротивляюсь.

Когда он не отпустил меня, я нагнулась и швырнула его через спину. Он шмякнулся оземь с гулким шлепком; его комбинезон слегка треснул по швам.

Трое других — две женщины и мужчина — схватили меня за руки. Тот, которого я повалила, уже встал на ноги, а медсестра пыталась прижать к моей руке пневмошприц.

— Нет! — Я отдернула руку от шприца с успокоительным. Я хотела оставаться в сознании, чтобы знать, как там Рекс.

— Праймери Валдория, пожалуйста! — Женщина со шприцом откинула с глаз спутанную седую прядь. — Вам нужна помощь...

— Уберите этот чертов шприц, — сказала я. — Или я закатаю вас в тюрьму за насилие над наследницей Имперского престола.

Женщина побледнела и опустила шприц. Впрочем, этим она и ограничилась.

Остальные четверо пытались усадить меня в кресло, несмотря на все мои ругательства.

— Сядьте, — упрашивала меня женщина со шприцом. — Попробуйте расслабиться.

Она что, с ума сошла? Рекс умирает, а эти придурки хотят, чтобы я расслабилась? Я сделала еще одну попытку вырваться, но они держали меня крепко.

— Соз. — Чья-то тяжелая рука опустилась мне на плечо.

Я обернулась, чуть не уронив при этом врачей.

Хильда.

Я зажмурилась, потом снова открыла глаза, чтобы убедиться, что это в самом деле она. Значит, я не всех их убила.

— Ты все рассказала? — спросила я.

— Йа. — Она замялась. — Таас?

— Он не отозвался, когда я приказала ему улетать оттуда.

— Жаль, — вздохнула она.

— Мне тоже, — тихо произнесла я. "Жаль" — не то слово.

Хильда махнула рукой в сторону полукруглого белого диванчика у стены.

— Подождешь со мной?

Я кивнула и вырвала руки у медиков, наконец отпустивших меня. Мы с Хильдой сели на диван. Нервоплексовая поверхность дрожала под моим весом, безнадежно пытаясь расслабить мои напряженные мышцы.

А потом мы просто ждали.

Ждали и ждали.

Мы сидели там восемь часов. Кто-то входил и задавал мне вопросы, потом выходил. Все эти долгие часы я заново переживала бой, мгновения, когда я отдавала приказы Таасу или Рексу. Я проигрывала в уме другие действия, другие приказы, которые могли привести совсем к другому исходу, дав им и Тамсу шанс выжить.

Я пыталась выключить свою память. И все равно продолжала слышать крик того мальчика-пилота, заглушаемый зловещим шепотом аристо, едва не уничтоживших Жабо. Они так жаждали моей смерти! И эта жажда держалась у меня во рту омерзительным привкусом, от которого я никогда не смогу избавиться, как бы я ни полоскала рот. Этот привкус наслаивался на те, что остались от всех боев, которые я вела с ними последние двадцать пять с лишним лет.

Было уже раннее утро, когда я задремала. Голова моя склонилась на спинку дивана, но стоило только коснуться нервоплексовой обшивки, как я проснулась и села. Потом снова откинулась на спинку и закрыла глаза.

— Кофе хотите? — раздался чей-то голос.

Я открыла глаза. Голос был мне знаком.

— Праймери Валдория? Я думал, чашечка кофе не...

— Таас! — Я вскочила на ноги.

Он ухмыльнулся и протянул мне пластмассовую чашку с тем кошмарным напитком, которым земляне заполонили наши магазины. На нем до сих пор был скафандр. Я стиснула его в объятиях, а за мной — Хильда, чуть не сбившая его с ног. Кофе выплеснулся прямо на нас.

— Эй! — голос его звучал глухо из-под обширного Хильдиного бюста. — Так и задушить недолго.

Хильда отпустила его.

— Жаль будет, если теперь, вернувшись с того света, ты погибнешь от удушья, а?

— С того света? — не понял он.

Я неуверенно улыбнулась:

— Когда ты не вышел на связь, я решила, что ты погиб.

— В меня попал робот. Уже на взлете, — сказал Таас. — Поэтому я и не мог выйти на связь.

Я уставилась на него. Единственное, что могло нарушить пси-связь, — это серьезное повреждение Искусственного Интеллекта.

— Ты выбрался оттуда без помощи компьютера?

Таас улыбнулся:

— Это оказалось не так уж страшно. Мне просто пришлось посчитать немного в уме.

"В уме?"

— Должно быть, у тебя фантастический ум. — Впрочем, я знала это и раньше — ведь не случайно я отобрала к себе в отряд именно его. — Ты доставил ПИИ на Тамс?

Он кивнул:

— Только не знаю, помогло ли это. Я еще не слушал последних сообщений.

— Соз. — Хильда дотронулась до моей руки.

Я оглянулась на нее, и она кивнула в сторону двери. В комнату вошел врач и остановился передо мной.

— Праймери Валдория?

Я сжалась:

— Да?

— Мы закончили операцию.

— И что? — Скажите мне, что он будет жить, подумала я. Скажите, что все будет хорошо.

Врач взъерошил волосы рукой.

— У него ушибы, переломы, внутреннее кровотечение. Это все, в общем, пустяки.

Но? Это "но" висело в воздухе.

— Что у него с ногами?

— Не в ногах дело, — вздохнул врач. — Вся проблема в гнезде псифона, имплантированном в позвоночник у поясницы. Он вырвался из тела, частично порвав нервные волокна.

Я потерла лоб, словно это могло помочь.

— Объясните.

— В общем, псифон перерезал ему спинной мозг.

— Но вы же можете исправить это, разве не так?

Врач снова вздохнул:

— В нормальных условиях мы можем регенерировать даже нейроны, заставляя их поверить, будто они находятся в эмбриональном состоянии. Мы пытались регенерировать его нервы и спинной мозг. Но у нас ничего не получилось.

Потом мы попытались сделать три независимые операции с целью связать разъединенные участки спинного мозга биооптикой. Его организм отторгает биооптику.

— Но вы ведь сможете исправить это потом, да? Как только он окажется в состоянии поддержать вас своим сознанием?

Он замялся.

— Будь это нормальный случай, я сказал бы "да". К несчастью, биомеханические системы, особенно такие сложные, как те, что вживлены к вам в тело, дают неожиданные побочные эффекты. Мы пока плохо разбираемся в этом. В общем, нервная система и биомеханическая сеть секондери Блекстоуна получили столько повреждений, что он выработал токсическую реакцию на вещества, с помощью которых мы пытались стимулировать регенерацию. И если мы продолжим попытки вторгаться в его биомеханическую систему и дальше, его организм может отторгнуть ее полностью.

Я смотрела на него, так ничего и не понимая.

— Что вы такое мне говорите?

— Секондери Блекстоун парализован ниже пояса, — тихо ответил врач. — Возможно, он никогда не сможет владеть своими ногами.

— Нет... — Это невозможно. Они хотят убедить меня в том, что Рекс превратился в калеку в тот самый день, когда собирался подать в отставку!

И что все это сделала с ним биомеханическая система — символ того единственного, что стояло между нами и купцами! Нет, этого не может быть!

— Когда вы разрешите нам повидаться с ним? — тихо спросила Хильда.

— Сейчас он спит. Мы дадим вам знать, когда ему можно будет принимать посетителей. — Врач покосился на меня. — Праймери...

Я знала, что за этим последует. Меня будут жалеть. Этого я не вынесу.

Не сейчас. Я смерила его холодным взглядом.

— Что?

— Мне сказали, что, судя по показаниям корабельной аппаратуры, вы не спали больше пятидесяти часов. — Он помолчал. — По предварительным данным, у вас сломаны два ребра, множественные ушибы, а также повреждения внутренних тканей от слишком долгого пребывания в стазисе. Вам необходимы медицинская помощь и сон.

Сон? Я была слишком возбуждена, чтобы даже сидеть на месте.

— Я в порядке.

— Мэм, вы не в порядке. Вы на грани обморока. — Я попробовала возразить, но он поднял руку. — Мы можем уложить вас спать где-нибудь здесь.

Я нахмурилась:

— Я не хочу спать.

Яркий образ из его сознания прорезал мои мысли, образ того, какой я ему представляюсь: раненым оленем, прекрасным диким животным, пугливо шарахающимся в сторону, а он, врач, успокаивает оленя, пытаясь подойти, чтобы исцелить раны. Образ был таким неожиданным, что я просто стояла, глупо моргая. Как бы сказали земляне, мои воображаемые паруса лишились воображаемого ветра. Впрочем, если подумать, метафора довольно глупая, тем более что я представлялась ему оленем, а не кораблем.

Я вздохнула. Пожалуй, я устала сильнее, чем мне кажется, слишком устала даже для того, чтобы мыслить здраво.

— Ладно, — сказала я. — Я отдохну. Немного.

* * *

Шторы задерживали большую часть жара яростного дьешанского солнца, пропуская в комнату ровно столько света, чтобы в комнате было светло. Я лежала в этом приятном тепле, медленно отходя от сна, удивляясь, почему у меня болит все тело.

Потом я вспомнила.

Костоломка.

Когда я сплю, мое сознание ослабляет барьеры; иногда я даже могу принять сигнал, который наверняка заблокировала бы днем. Иногда мои сны показывают возможные варианты будущего — почти ясновидение. В этих снах со мною происходят события, которые имели или могли бы иметь место в действительности. Чем сильнее эмоции вовлеченных в них людей, тем яснее сон.

Но слишком часто сильные эмоции связаны с несчастьем. Ненавижу эти сны.

Вместо того чтобы проснуться отдохнувшей, я открываю глаза в отчаянии от того, что меня или кого-то из дорогих мне людей ждет беда. Я называю эти сны костоломками — после них я чувствую себя так, словно на меня обрушилась каменная стена.