Торговец Смертью

— Он так путано все рассказал... А в газетах написали такое, что я подумала... Телефон в вашем доме на вызовы не отвечал, зато номер Ульяны Саввишны был постоянно занят, и я решила, что непременно должна...

За спиной гостьи в дверной проем высунулась явно-девичья рука, удерживающая сюртук князя: продолжая сочувственно кивать порозовевшей щечками княжне и поддерживать ее своим присутствием, хозяйка дома приняла "подношение" и повесила на спинку стула — откуда его затем и подхватил хозяин. Меж тем, объяснения гостьи окончательно иссякли, и она растерянно замолчала, не зная что лучше — продолжить сумбурное общение-объяснение под смущающим взглядом тигриных глаз, либо вспомнить о правилах приличия и позабытой во дворце на Мойке дуэнье, и тихо уйти. Что же касается Александра, то он просто и безыскусно любовался прекрасной княжной, как-то незаметно для себя приняв довольно важное решение. Нет, не так: единственно возможное!

— Надежда Николаевна, вы же умная девушка, и должны понимать, что просто так уйти вам уже не получится.

В какой уже раз побледнев и став еще красивее, аристократка с явной ноткой недоумения поинтересовалась, переводя беседу в привычный ей формат светского разговора:

— О чем вы, князь?

— Ну как же: молодая красивая княжна поздним вечером решительно врывается в покои к беззащитному мужчине... Который еще и отчасти голый. Что скажут обо мне в свете?

Безупречный фарфор живой статуи начал раскрашиваться алыми пятнами, лишающими безупречный облик "Снежной королевы" обычного ее совершенства.

— Моя репутация теперь в ваших нежных ручках, и надеюсь, вы как взрослая и умная девушка возьмете на себя ответственность — как это и положено делать в подобных случаях.

Слушающая весь этот бред воспитанница князя не выдержала, и решительно... Промолчала, поймав его короткий взгляд. А вот Наденька, которую она хотела защитить от некрасивой шутки дядюшки, вдруг улыбнулась и протянула вперед правую ручку:

— Я согласна взять... Ответственность.

На несколько мгновений в гостиной все замерло: в наступившей тишине князь Агренев мягко подхватил и поцеловал девичью ладонь. Не торопясь отпускать теплые пальчики, и глядя в сияющие внутренним светом серо-зеленые глаза своей избранницы, он заметил в сторону будущего свидетеля их скорой помолвки:

— Григорий Дмитрич, вы бы не могли попросить свою супругу поучаствовать в нашей скорой помолвке? Скажем, через два часа?..

Поглядев вслед подскочившему с места дяде Грише, равным образом обрадованная и растерянная Ульяна (в романтических женских романах предложение руки и сердца описывалось совсем не так!) робко поинтересовалась:

— А вы не слишком торопитесь? Да и ночь уже на дворе.

Повернув голову обратно, хозяйка квартиры обнаружила, что ее дядюшка и подруга-княжна самым наглым образом целуются! Прямо при ней!.. Тихонечко покинув гостиную, рыжеволосая студентка не выдержала и поглядела на увлеченную друг другом парочку еще раз, с легкой завистью пробурчав напоследок:

— Я может, тоже так хочу...

* * *

Массивный капот тяжелого лимузина уверенно продавливался сквозь густой снегопад, зарядивший с полудня над Санкт-Петербургом, порой оглашая проезжую часть уверенным гудением клаксона; ровный звук мотора, отсеченный от пассажирского салона поднятой перегородкой, слышался басовитым урчанием большого зверя, старательно усыпляющего единственного пассажира... Однако тяжелые мысли, ворочающиеся в голове влиятельнейшего из министров Российской империи, не давали покоя ни утомленному телу, ни измотанному нервотрепкой последней недели уставшему разуму. В столице уже наступил вечер, а министерская "Волга-Л", еще в полдень начавшая свой затяжной вояж по самым разным адресам, начиная аж с Госсовета — все так же кружила по заснеженным улицам столицы. Потому как шоффэр за ее рулем правильно понял брошенное ему хозяином указание "надо немного проветриться".

Сергей Юльевич Витте в юности и молодости много общался с обычными мещанами, и посему был неплохо знаком с поговорками и пословицами, бытующими среди простонародья. Вот одна из них как раз и крутилась в его голове весь божий день, начав зудеть во время утреннего совещания, и усилившись после ознакомления с присланными государем-императором документами. Хотя, если подумать и припомнить... Нет! Пожалуй, все началось куда раньше, три недели тому назад — когда ему доложили о чрезвычайном событии на Крестовском острове. Воистину, нет худа без добра! Пусть и неудавшееся, но все равно получившееся очень громким покушение на членов Дома Романовых не только прогремело на весь цивилизованный мир, но и имело довольно неожиданные последствия. Нет, кое-что Сергей Юльевич тогда воспринял с откровенной радостью и облегчением, ибо великокняжеский комплот против его персоны определенно распался. Князь Агренев успел провести необходимые переговоры с братьями-Михайловичами, и повлиять в нужном ключе на остальных — так что голос интригующей против него вдовствующей императрицы Дагмары превратился в "глас вопиющего в пустыне". И вроде все сложилось хорошо... Ан нет! Выскочило то самое худо, в виде непредсказуемых последствий столь наглого и откровенно дерзкого покушения. Большая облава охранки и полиции по всем злачным местам столицы была ожидаемой, но сил полиции для такого не хватало, и ей на помощь в оцепление привлекли рядовых из состава "молодых" лейб-гвардейских полков. В итоге получилась едва ли не армейская войсковая операция, причем нижние чины действовали по-военному решительно и без малейшего такта. Ну и... Наворотили всякого-разного безобразного. Пожалуй, единственная зримая польза от привлечения лейб-гвардейских дуболомов была в том, что Северная Пальмира в кои-то веки очистилась от мелкоуголовной плесени: ее без разбора хватали и отправляли под строгую охрану в старые солдатские бараки за городом — где с ними вдумчиво разбирались полицейские дознаватели. Но вместе с закоренелыми преступниками пострадало немало добропорядочных и законопослушных подданных: а столичные врачи оказались плотно загружены работой, причем в основном они пользовали сильные ушибы и обширные синяки от прикладов солдатских винтовок...

Но даже это было незначительной мелочью на фоне скандала и вспыхнувших затем раздоров в августейшем Семействе. Первой на сем сомнительном поприще отметилась вдовствующая императрица, на все сто процентов оправдавшая свое прозвище "Гневная": чрезмерно увлекшись чтением нотаций младшему сыну и дочери, впавшая в ажитацию мать наговорила много лишнего и неуместного, сильно обидев одного и доведя до слез вторую. Михаил закономерно вступился за сестру, родительница насела на неразумных чад еще сильнее... То, что наговорили в итоге друг другу мать и сын, не смог уладить и примирить даже спешно прибывший в Санкт-Петербург государь-император. Остальные царские родственники тоже не остались в стороне, добавив головной боли самодержцу: самым первым на этом сомнительном поприще проявил себя Великий князь Сергей Михайлович. Почти сразу же после завершения операции на ноге, по всей видимости еще не полностью отойдя от наркоза — главком ИВВФ в полный голос обвинил кое-кого в злоумышлении на его персону. А именно — Великого князя Кирилла Владимировича, четвертого в линии наследования престола, с которым крепко поссорился за месяц до посещения "Колизеума"! И ладно бы Серго заявил подобное в узком кругу своих доверенных свитских — но в тот момент в палате собрался небольшой врачебный консилиум, да и пару сестер милосердия тоже не стоило сбрасывать со счетов... Слава Богу, что лечащий врач Его императорского высочества сообразил распорядиться об срочном уколе морфия явно бредящему пациенту, после чего фонтан невероятных разоблачений и грозных обещаний быстро иссяк. Однако совсем уж избежать слухов не удалось: все участники консилиума вне всяких сомнений сохраняли врачебную тайну, но вот сестры милосердия клятвы Гиппократу не давали. Особенно те, кто подслушивал и подсматривал вне палаты, не говоря уже об охране израненного героя — а орал и матерился тот мало что не в полный голос!

В отличие от младшего брата, старший перенес операцию гораздо лучше, и вел себя куда спокойнее. Однако это не помешало главе Морведа с чего-то заподозрить своих заслуженных адмиралов в желании увидеть любимое начальство в гробу. Что уж там ему стукнуло в голову? А может, наркоз был слишком крепок, либо с каким-то изъяном?.. Так или иначе, но прямо с больничной койки Великий князь организовал сразу десяток внеплановых ревизий и учений в своем ведомстве — вызвав волну пересудов в высшем обществе и при императорском дворе. Особенно на тему того, как удивительно быстро Александр Михайлович изыскал изрядное количество сторонних ревизоров для капитального перетряхивания своего обширного хозяйства! Видимо, были у него какие-то основания подозревать доставшихся ему в наследство от покойного дядюшки адмиралов Флота Российского в чем-то конкретном и нехорошем. Вот и готовился понемногу отделить зерна от плевел в Морском ведомстве — а после почти удавшегося покушения сам бог велел избавится от неугодных!

Где-то там, вне теплого салона, требовательно и зычно загудел клаксон, после чего лимузин заметно вильнул, скрипя закрепленными на шинах тонкими цепями по заиндевелой брусчатке мостовой: мимо окна со сдвинутой в сторону бархатной занавеской проплыла пролетка с поднятым верхом, которую неспешно тащил усталый мерин.

— Н-да, в точности как я...

В последнее время кем-то похожим ощущал себя сам Витте: вал проблем никак не желал уменьшаться, и разрешив одно неприятное дело, минфин частенько обнаруживал сразу два новых. И что хуже всего, доставляли ему работы не враги-недоброжелатели, а те, кого он вроде бы числил в союзниках! Опять то самое худо, приходящее вместе с добром. На следующий день после того, как желтые издания торопливо раструбили о трагической гибели князя Агренева, мастеровые почти всех его предприятий устроили митинги и крестные ходы — на которых требовали. Требовали!!! От властей найти и примерно покарать всех злокозненных бомбистов-террористов и прочих злоумышляющих на основы империи. Полиция против таких народных выступлений оказалась бессильна, потому как все демонстрации в первых рядах несли транспаранты с пожеланиями здоровья пострадавшим Великим князьям, славословия всему Дому Романовых вообще, и его главе в частности. И наособицу — здравницы Великому князю Михаилу Александровичу и Великой княжне Ольге Александровне. Ну вот как ТАКОЕ останавливать и разгонять?!? Хорошо, что через два дня ситуация прояснилась, и все солидные издания напечатали небольшое интервью израненного князя и его же изображение. Пусть в бинтах и полулежа, но промышленный магнат определенно был жив, так что волнения среди его рабочих тут же пошли на спад... И опять случилось то самое худо, чтоб его! Порожденное упертостью и глупостью крупного московского заводчика Гужона: работники его Московского металлического завода пожелали присоединиться к большому крестному ходу во здравие Их императорских высочеств, а этот упертый баран не просто запретил мастеровым это делать, а еще и оштрафовал! Когда же мастеровые-металлисты все равно ушли куда хотели, заводчик привычно обратился к прикормленным чинам в полиции, дабы примерно наказать обнаглевших работников — для чего так же привычно наплел три короба вранья про некие политические требования, которые якобы выкрикивали в толпе разгоряченной мастеровщины. Полиция не менее привычно вызвала для наведения порядка пару эскадронов казаков, но те опоздали перехватить гужоновских рабочих, зато без тени сомнений налетели на мирное собрание работников Мытищенского машиностроительного и Коломенского паровозостроительного заводов. Мастеровые собирались пройтись до кафедрального собора и помолиться там во здравие царской семьи, воспринимая внезапный выходной день как своеобразный праздник — и потому многие были с женами и детьми. И они, и отдыхающие вместе с ними заводские сторожа... Без раздумий начавшие стрелять из служебных револьверов по коням, когда казачье налетело с нагайками на мирно отдыхающих людей. К счастью, непосредственно смертоубийства удалось избежать, но переломанных и избитых хватало с обоих сторон — причем казачкам досталось заметно больше, и особенно пострадала их гордость потомственных воинов, которых едва не затоптала, а затем крепко избила простая мастеровщина. Желтые газетные листки тут же вышли с заголовками о том, что французский фабрикант приказал стрелять по православному люду, идущему молиться за здравие царя... Слава богу что московская охранка быстро арестовала весь тираж дешевых газетенок, и распространила через свою агентуру опровержение!

Московский обер-полицмейстер Трепов после произошедшего имел очень бледный вид, и немедленно сделал представление министру МВД о высылке французского подданного Гужона из пределов Империи. Стараниями Витте этот вопрос пока удалось заволокитить, но чувствовалось — что только пока, потому как этот... Чертов идиот успел досадить не только обер-полицейскому, но и главе Московской охранки Зубатову, наладившему неплохую профилактику революционной пропаганды среди пролетариата старой столицы. Везде отметился и всем нагадил! В таких делах каждое лыко бывает в строку, а тут как раз случился общий доклад министра Внудел Сипягина и командира отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенанта Пантелеева — в ходе которого, порядком измученный семейными и фамильными дрязгами государь-император в какой-то момент устал выслушивать привычно-размытые словеса, и выказал докладчикам свое Высочайшее неудовольствие. Причем сделал это в очень резкой форме: не просто повысил голос под воздействием возобладавших над ним эмоций и сложного момента — а обматерил в лучших традициях своего недоброй памяти прадедушки, императора Николая первого!.. После чего внятно намекнул охранителям благочиния и законности, что ежели те не найдут в кратчайшие сроки всех виновных и причастных к покушению на членов Дома Романовых, то простой отставкой не отделаются, и могут рассчитывать на персональные тюремные апартаменты в Шлиссельбургском "отеле". На этом самодержец не остановился, через день распорядившись о запрете привлекать полицию, и особенно казаков, к разгону любых волнений среди мастеровых — если только среди их требований не звучат какие-либо политические. Да и тогда действовать с большим разбором и осторожностью! Такие изменения еще только предстояло правильно оценить и уложить в голове, но Сергей Юльевич уже заранее морщился при мысли о длинной череде заводчиков-просителей... Прошедшая неделя вообще была богатой на неприятные либо неоднозначные события — сегодняшняя же пятница по своей паскудности вообще стоила всех предыдущих дней разом. Да еще это нерешенное дело с Рафаловичами саднило и зудело, словно больной зуб!

— М-да. Сколько не оттягивай неизбежное, а решать-то надо! Или уедет князь в швейцарские Альпы горным воздухом дышать, а мне тут...

Мысль про авгиевы конюшни министр озвучивать не стал, но представил очень ярко — в плане тех персон, которых лучше бы было бы смыть в ватерклозет и навсегда забыть. Вроде приснопамятного заводчика Гужона, который своим поведением напоминал Витте клопа, который — ага, прямо как по еще одной поговорке "мал, да вонюч!". Ежели бы не его французские покровители, и влиятельные совладельцы Московского металлургического завода... Торговый дом Вогау, Арманд, Торнтон, Алексеев — солидные и вполне благонадежные партнеры, которых французскоподданный делец изрядно подставил. Впрочем, Гужону уже ничто не поможет, раз дело получило такую огласку — но нервы минфину они немного помотают, да. В какой уже раз за вечер глубоко вздохнув, главный финансист империи решительно нагнулся вперед и сдвинул в сторону окошечко меж салоном и водительским местом: