Твое... величество-2!

Корона пропала!

Во дворец забрались воры, что унесли драгоценности короля — это ладно, это ничего! Обидно, понятно, и требует расследования и наказания, но это просто побрякушки. Красивые, дорогие, но таких — много. Их можно как-то заменить.

А корона?

Корона, скипетр, трон — это не просто так себе вещички, это и символы царствования, если что. Это как... божественное проклятие, как боги от тебя отвернулись, или требуют смены династии, или поступков твоих не одобряют... тут и до брожения в умах недалеко, а что потом? Бунт? Мятеж?

Да кто ж его знает, до чего горячие головы додумаются, там же ум и рядом не ночевал!

Иоанн орал и гневался, плевался и угрожал.

По счастью, обвинить королеву ему и в голову не пришло, потому что — КАК?!

Интересно, удар его не хватит? А то вдруг да повезет, тогда и бежать не придется? Нет, вряд ли, слишком хорошо получилось бы.

Мария взяла дочь, и ушла в сад. Ей надо было поговорить с Анной, и чем быстрее, тем лучше. Беседка, которую Мария выбрала, просматривалась насквозь, но это и лучше. Никто не подкрадется. Пусть сейчас у нее все чувства обострены, она не готова что-то исключать. Нелепая случайность — и пожалуйста! Тут же о ее планах донесут королю, а дальше...

Дальше ей придется выползать из камеры на свободу, а зачем? Лучше не искать себе проблем, посидят они с дочерью у всех на виду, не с любовником же!

Вот и сидели.

Анна забилась Марии под мышку, королева ровными движениями гладила дочку по спине, сначала они обе молчали, потом Мария решилась.

— Анечка, детка, мне очень надо с тобой поговорить серьезно.

— О чем? О ребенке?

Мария чуть со скамьи не упала.

— К-как...

— Я сегодня эрру Розабеллу слышала, она говорила, что давненько у тебя женских дней не было... аккурат, как вы с папой...

— Я поняла. Вот... с-собака! — ругнулась Мария. — Да, зайка, все правильно. Я жду ребенка.

— И что теперь будет?

— Давай подумаем вместе. Папа будет ему рад?

Анна подумала несколько минут. Но девочкой она была умной и рассудительной, потому и ответ нашелся быстро.

— Не знаю, мам.

— А его высочество Вернер?

— Нет, мама.

— Эрсоны? И та часть придворных, которая к ним примкнула?

— Н-нет.

— А папа то ли будет меня защищать, то ли нет.

Анна смотрела на мать с ужасом. Кажется, она поняла, ЧТО может случиться.

— М-мама...

— Если я хочу остаться в живых, мне надо уехать. Хотя бы до рождения ребенка, — четко сказала Мария. — Я бы хотела, чтобы ты уехала со мной. Я тебя люблю, ты моя дочь, я не хочу тебя здесь оставлять, но решать тебе и только тебе.

— Я поеду, — даже не засомневалась Анна.

Мария тоже была уверена в ее ответе, но...

— Подумай еще раз, родная моя девочка. Здесь ты принцесса, у тебя высокий статус, ты почти — почти! — наследница престола. И жених у тебя настоящий принц. Если я уеду, может случиться так, что мы не вернемся, или возвращаться будет некуда.

— Если папа...

— Да. И убийство его бастарда косвенно намекает. Илес не нужен был никому, разве что твой отец его любил...

Анна кивнула. Она как раз Илеса не любила, так что и не горевала.

— Я уезжаю. В лучшем варианте, я рожаю ребенка, мальчика или девочку, и возвращаюсь сюда. Уже более сильной, уже со своими людьми, уже на своих условиях. Это самое лучшее. Но есть и худшее.

— Что именно? — Анна уже успокоилась, и сейчас сосредоточенно думала.

— Я умру. Я не смогу вернуться по какой-то иной причине. Я попросту не захочу возвращаться. А может, и что-то еще. Я пока не знаю, как мы устроимся в этой жизни. Деньги есть, бедствовать мы не будем, но ты же понимаешь, что этого мало. Здесь пусть не самая лучшая, но определенность. Там, куда я отправляюсь, этого не будет. Я не знаю, лучше там будет или хуже, не знаю, где мы будем жить — понимаешь? Ничего пока не знаю. Поэтому не могу сделать выбор за тебя. Может, ты решишь, что с папой тебе лучше?

Анна думала.

— Мама, ты меня любишь?

— Больше всех в этом мире, — честно ответила Мария. Она действительно любила свою дочь, и только потому рассказывала ей все честно. Это — ее ребенок, и она заслуживает правду, а не утешительное вранье. — Люблю и буду любить, что бы ты ни решила.

Анна молчала. Смотрела на цветок, о чем-то думала.

— Мам... неопределенность — это плохо?

— Иногда — да, — честно ответила Мария.

— Тогда я еду с тобой. Тебе наверняка потребуется помощь с братиком или сестренкой.

Мария невольно хлюпнула носом. Таких слов она не ожидала... и это было так чудесно, что слезы сами на глаза навернулись!

— Детка... я все сделаю, чтобы ты не пожалела о своем решении.

— Я не буду жалеть, даже если мы не вернемся, — просто сказала Анна. — Я тебя тоже люблю. А папа меня не любит, он ко мне относится, как к короне или туфлям. Я для него просто ценная собственность, которой можно распорядиться, не дочь. С любимыми дочками так не поступают, как он, и продажным девкам их под ноги не кидают, и семью топтать не дозволяют! А еще... я не хочу править. Это больно, плохо и тяжело. А я хочу быть счастливой.

— Я постараюсь, чтобы у тебя было все хорошо, — Мария крепко обняла дочь. — У нас всех. Из шкуры вылезу, но ты ни в чем не будешь нуждаться, и замуж я тебя выдам только за того, кого ты полюбишь. А если обижать будет, я его сожру!

— Мама... нас?

— Нас?

— Меня и братика. Или сестренку.

— Конечно, вас. Обоих. Слово даю.

Показалось Марии, или где-то рядом словно невидимая струна прозвенела? И стихло...

Ее слова были услышаны.

* * *

Эрр Феликс возник рядом с Марией, словно из-под земли.

— Ваше величество.

Поклон был глубоким и уважительным.

— Эрр, — отозвалась Мария.

— Ваше величество, я могу вам чем-то помочь?

— Чем? — удивилась ее величество.

— Всем, чем смогу. Святой отец уже отписал вашему брату, но может, я могу сделать для вас хоть что-то?

Мария качнула головой.

— Благодарю вас, эрр, я ни в чем не нуждаюсь.

Уже начинается... Мария чувствовала себя, как на досках в открытом море. И синюю гладь буравит плавник акулы. Голодной такой, с понятными вкусовыми предпочтениями...

Страшно...

— Ваше величество, вы можете полностью мне доверять. Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы вам было хорошо.

Кто-то другой и растаял бы. Может быть.

Ах, как это легко, как приятно, вручить свою судьбу в чужие руки, довериться, а потом вытирать платочком слезы и каяться, и молиться, и вздыхать о несбыточном.

Мария, еще в бытность свою Машкой Белкиной, предпочитала засучивать рукава и бить лапами.

Можно — в нос. Можно — с ноги. Это как раз неважно, главное, что свою судьбу она определяет сама и только сама. Не кто-то там, не муж, не отец, не посторонний человек, а именно она. Что-то она сделает неправильно?

Если сама и виновата, то сама и переделает! А пока...

— Эрр Феликс, сделайте. Нарвите мне большой букет гортензий, мне нравятся эти цветы...

Эрр улыбнулся так, словно она сказала что-то важное.

— Сейчас, ваше величество. Надеюсь, ваше величество, что сирень Вам тоже понравилась.

Марию спасла только долгая жизнь бухгалтера и большой опыт. Только это позволило ей не ляпнуть: это — вы?!

Хотя чего тут думать, ясно же, кто прислал ей вазу с сиренью. Оказывается, у эльфа хороший вкус? Осталось вычислить автора янтарного гарнитура... или наплевать?

Она все равно уезжает, ее все это уже не волнует. Пусть живут, как захотят?

Наплевать и позабыть, однозначно. Но гарнитур она с собой возьмет. Пригодится.

* * *

Рэн мрачно греб. Сейчас была его очередь, потом будет работать Изао. Они с Джиро сейчас лежат на дне лодки, накрылись парусом и спят, стараются сохранить воду и силы. А он работает.

Шторм, который четыре дня бушевал по всему проливу, не пощадил и их лодочку. Схватил, завертел, потащил... мачта переломилась в первые несколько минут, они и мяукнуть не успели. Потом и лодочка перевернулась... никому не пожелаешь такого — цепляться за хлипкую скорлупку, ночью, в темноте, привязаться к ней веревками и молиться. И надеяться на лучшее.

Хорошо еще — тепло.

В зиму они бы и дня в воде не продержались, а тут... просто повезло.

Но вымокли все, устали, едва не утонули, и это еще повезло, что акул рядом не было, а то Джиро так по ноге досталось мачтой, просто ногу до кости рассекло. Лежит теперь, бредит.

А чего удивительного?

Так-то ногу соленой водой промыло, это хорошо, но там же и кровопотеря, и может, дерево какое в ране осталось, и себя Джиро не пожалел во время шторма... есть предел и силе чернозубых.

Вот и свалился. То бредил, сейчас уже и на это сил не хватает, они с Изао кое-какую рыбу поймали, но что те шесть рыбешек на троих здоровых мужиков? Да и не напьешься так... Рэн сильно подозревал, что его история тут и закончится. Но греб упорно, не сдаваться же?

Даже если плохо, если больно, если судьба тебя в дугу сгибает, все равно надо драться.

До последнего вздоха и взгляда. И если уйдешь непобежденным, тебя примет Многоликий. Твое имя и твоя семья не будут покрыты позором, это главное.

Ах, никто не увидит? Среди голого моря можно бы и сесть, и повыть всласть, и сломаться?

Рэн стиснул зубы, и принялся грести вдвое сильнее.

Он увидит. И предки увидят, и Многоликий...

Он не сдастся. Пока он жив, он не сдастся! Он помнил наставления прадеда: судьба ведет идущего и тащит отстающего. Если ты делаешь шаги, хоть маленькие, хоть куда, если ты двигаешься, рано или поздно судьба протянет тебе руку. И обязательно расстелится под ноги дорога, и найдутся попутчики, которые поделятся с тобой лепешкой и разожгут огонь. Но тому, кто сидит и жалуется, не стоит рассчитывать на милости от судьбы, имя его исчезнет из памяти людской, и кости его растащат шакалы.

Рэн деду верил свято, и даже не сильно удивился, когда на горизонте замаячил парус.

* * *

— ЛОДКА!!! ЛОДКА!!!

Бертран сидел в 'люльке' и ничему не удивлялся.

Вот как так получается? Во время шторма он чуть не сдох, а сейчас отлично себя чувствует, и смотрит по сторонам, и его ни капельки не тошнит?

Наверное, после того, что он узнал, тошнота — это как-то уже и смешно. Нелепо даже. Когда такой лютый ужас рядом ходит... море — это ерунда! Оно мирное и спокойное, а когда налетит шторм, он пойдет вниз, в трюм, и тошнить его больше не будет.

И по вантам он лазить не боится, и матросы его хвалят. Не то, чтобы Бертрану это было так важно, но с некоторых пор ему было спокойнее в море.

Здесь ИХ нет.

А там, на суше, кто знает? Он ведь и не догадывался, ЧТО живет совсем рядом, и по улицам столицы они бегали, разве что родители их и правда не выпускали ночью, ну так это и понятно.

А оказалось...

Ох, как же это страшно! Как жутко и кошмарно!

Бертран завертел по сторонам головой, и острый мальчишеский взгляд выцепил что-то неправильное, далеко на самом горизонте...

Лодка!

Маленькое темное пятнышко, но Бертран видел, там лодка!

И не удивился, когда 'люльку' качнуло, корабль сменил курс. Морские законы он уже понял. Потерпевших кораблекрушение стараются не оставлять в беде. Ветер переменчив, завтра и ты можешь оказаться вот так, в море, и кто-то не пройдет мимо тебя. Так помоги сегодня! Не настраивай против себя Многоликого! И Бертран с интересом принялся вглядываться вдаль. Интересно же, кто там, в шлюпке?! Может, там придворная дама, которая спасается от пиратов? Или ребенок, которого злые родители решили отдать морю. Или...

Бертран знал много историй, но не догадывался, что жизнь намного интереснее сказок.

* * *

— Шагренцы!

— Тьфу, дрянь узкоглазая, — сплюнул боцман.

Не то, чтобы он очень был настроен против шагренцев, но... эрр Барна с ними торгует, ему с того выгода, вот пусть он им душу и распахивает! А боцману они поперек сердца стоЯт! Вечно смотрят высокомерно, щебечут что-то по-своему, не по-людски, а уж обычаи у них и вовсе дикие!

Но ведь и не бросать же их посреди моря?

Вон, старший... хотя какой он старший, мальчишка совсем, может, лет двадцать ему, по этим шагренцам и не поймешь, сколько им лет, стоит, кланяется, а сам так шатается, что сейчас башкой о палубу ляпнется, отмывай потом кровищу! Но ведь благодарит, и так витиевато! Мол, не надеялись выжить, если бы не они, и шагренцы готовы отслужить, помочь, отблагодарить...

Капитан, правда, оказался достойным соперником шагренцу, слушать всю эту глупость не стал, только рукой махнул.

— К лекарю! Юнга, помоги!

Эрр Барна на своих людях не экономил, так что лекарь на корабле был, и не самый худший. Рану почистить — зашить — перевязать, вывих вправить, перелом, зуб больной выдернуть, а больше на корабле особо ничего и не надо.

Бертран, недолго думая, подпер шатающегося шагренца, и поволок его в нужном направлении.

Рэн шатался, старался не наваливаться на мальчишку всем своим весом, получалось откровенно плохо, но хоть так.

— Благодарю... — он даже не сразу понял, что сказал это на родном языке. И получил такой же ответ.

— Нас ведет воля Многоликого.

Бертран был хорошим учеником, а еще понимал, что знание чужого языка, это хорошо, это полезно для будущей карьеры. Вот и старался... слово там, слово тут, была возможность — учил! А сейчас и говорить попробовал.

Сложный он, шагренский, с их иероглифами, разговор еще так-сяк, а письмо вообще — зубы обломаешь. Да и в разговоре есть опасность не так обратиться, не там поклониться...

Одно слово — дикари!

Важно ж не как ты кланяешься, а что у тебя на душе. А им поклон на сорок пять градусов и отставленную левую ногу подавай. Но если так надо?

Рэном лекарь занимался недолго, приказал напоить бульоном и уложить. Только бульон водой развести побольше, а потом кормить маленькими порциями, чтобы дурно не было. Перегрев, обезвоживание, это все пройдет, с Джиро проблем было куда как больше. Лекарю казалось, что от его ноги пахнет гнилью, и были у него нехорошие подозрения...

Так что Бертран был приставлен и к шагренцам. Благо, понимал их язык, так что: отнеси — принеси — подай — в гальюн проводи... вот встанут на ноги, там поговорим, а пока это не люди, а обломки кораблекрушения. И спрос с них невелик.

'Кокетка' медленно скользила вдоль берега Картена.

* * *

Гортензии долго себя ждать не заставили. Один букет был вручен королеве, второй Анне, которая с радостным писком отправилась ставить его в воду. Мария осталась наедине с Феликсом. Ненадолго, но ему хватило.

Эрр Феликс смотрел на королеву, которая выглядела абсолютно невинной. Насколько может выглядеть безмятежно двуипостасная, со вторым обликом змеи.

Сам не видел бы, так и не поверил.

И ведь она абсолютно спокойна, она улыбается, она ведет себя, как обычно.

И...

— Ваше величество, я все знаю.

Мария подняла брови, поглядела на него.

— Хорошо. Пожалуйста, доказательство теоремы Ферма на стол?

— Что? — растерялся эрр.