— Держите вашу плату! — небрежно проговорил Хью.
— Благодарю, — не глядя на звякнувшие мешочки, сказал Лопахин. — Вы хотели видеть нас только чтобы заплатить?
— Но вы даже не взглянули на золото! — усмехнулся Чёрный Хью, взметнув кверху брови и оглянувшись на сопровождающих. — А испанец сразу сгрёб свою добычу!
— Золото? — переспросил Саляев, широко улыбнувшись. — Говорят, много золота не бывает, да? Мы бы хотели отдать это золото вдовам защитников Клонмеля.
Лопахин с некоторым трудом, но всё же перевёл слова командира.
— Вот как! — воскликнул Хью, нахмурившись. — Вам не нужна моя награда?!
— Наша награда болтается на верёвке, — буркнул Ринат, хищно оскалившись.
— Что же... — ирландец недоуменно фыркнул и привстал со своего места, с интересом посмотрев на гостей. — Стало быть, дальнейшая служба вас не интересует?
— Нет, — твёрдо проговорил Евгений. — Нам нужен двухдневный отдых, еда и кони, чтобы добраться до Голуэя.
— Вы получите это, — махнул рукой О'Нил. — Всё же вы захватили чудовище в плен, совершив богоугодное дело. А я предал его честному суду. Прощайте!
Чёрный Хью покинул залу той же энергичной походкой, которой он вошёл в неё. Один из его людей, забрав мешочки с золотом, многозначительно посмотрел на непонятных ему наёмников, которые отдали чужим для них людям всю ту немалую награду, что честно заработали своей же кровью. Склонив перед ними голову, он молча вышел вслед за своим господином.
Уже вечером того же дня к безвестной деревеньке, где квартировали ангарцы, люди О'Нила пригнали захваченных в битве английских коней, а также две повозки, доверху набитые провизией. За последующие сутки тела всех погибших аренбуржцев были найдены и похоронены в братской могиле, над которой установлен памятный знак. Несколько раненых, к счастью не получивших серьёзных повреждений, набрали достаточно сил, чтобы отправится в порт Голуэя, что находился на северо-западном побережье острова. Перед уходом Саляев с Лопахиным составили письмо, в котором они извещали Чёрного Хью о возможности дальнейшего дипломатического общения между Ирландией и Эзелем.
Спустя несколько часов, прочитав это послание, О'Нил непонимающе хмыкнул и, скомкав бумагу, швырнул её в угол своей спальни, устало завалившись на жалобно заскрипевшую кровать. Сегодня он сам отправил несколько важных писем своим соратникам — Рори О'Муру, Донахью МакКарти и многим другим, кроме того, был отправлен гонец и в Рим, чтобы известить о казни английского чудовища Святой Престол.
Совсем скоро ирландцами будут освобождены Килкенни, Корк, Дрогеда, Уотерфорд и прочие города. И снова польётся кровь — английские поселенцы в Ольстере и на всём восточном побережье заплатят своими жизнями за преступления Кромвеля. Деморализованные войска Парламента будут снова прижаты к побережью, а к концу года лишь Дублин и Дерри останутся в их власти, надёжно блокированные ирландцами с суши. Но судьба и этих городов уже будет предрешена — англичанам придётся убраться с Изумрудного острова. Надолго ли?
Глава 7
Путивль, царство Русское. Ноябрь 1652.
На берегу Сейма, на невысоком холме, стоят грозные стены Молчановского монастыря, оборонявшего подступы к древнему Путивлю. Вокруг монастыря, расположенного на русском пограничье, сплошь неудобья — болота да заболоченные озерца, речные старицы, густой лес да причудливо изгибающееся течение Сейма. Сюда, за крепкие монастырские стены четыре седьмицы назад, в сопровождении гусарского и двух драгунских полков нового строя, прибыл государь Русский, Никита Иванович Романов, чтобы дожидаться уральского обоза. Год назад с казённых и строгоновских пушечных заводов в Коломну был отправлен большой караван с орудиями, которые были изготовлены по ангарскому образцу. Управляющий литейным производством ангарский мастер Иван Репа, по прибытию речного каравана в Коломну, сдал в ведение Пушкарского приказа четыре десятка скорострельных пушек, стреляющих разрывными чугунными ядрами и картечью, а также две дюжины гаубиц, называемых единорогами, которые могли стрелять бомбами и из-за укрытий, и поверх порядков своего войска. Заряды для орудий были заранее отмерены и соединены в бумажном патроне, именовавшимся картузом, использование которого сильно увеличивало скорострельность дульнозарядной артиллерии. Там же, в Коломне, несколько ангарских офицеров во главе с чрезвычайно молодым полковником, проводили учения конной артиллерии, заставляя ездовых и пушкарей добиваться быстрого и чёткого маневрирования упряжками на поле боя, изготовки пушки к стрельбе и быстрого её отхода после необходимого количества выстрелов.
Когда хлад сковал раскисшие от осенних дождей дороги, а первый снег покрыл их белым ковром, сформированные ангарским полковником батареи двинулись на юго-запад — к Путивлю. От Коломны пушки везли на специально сделанных для них санях.
* * *
Царь российский, одетый в европейское платье, сидя за столом в жарко натопленной монастырской трапезной, читал послание от боярина Беклемишева, доставленное гонцом, обогнавшим обоз. Боярин сообщал, что принятые им пушки все 'добрые, стрелянные, а пушкари справные и ловкие'. Никита Иванович не просто интересовался военным делом — он уверенно продолжал дело, начатое прежними государями. При его всемерной поддержке и опеке ускорилось формирование полков нового строя. Для обучения русских воинов из Европы, главным образом из Голландии, Дании, Шотландии и германских земель приглашались опытные командиры, прошедшие только что отгремевшую великую войну и теперь оставшиеся без дела. Закупки вооружения, прежде всего из Соединённых провинций, год от года увеличивались. Соответственно повышалась и загруженность перновского порта, в который прибывали корабли с товарами для Руси. Ну а казна Эзельского воеводства получала весомое пополнение бюджета, получаемое за использование торговцами порта и складов не только Пернова, но и Аренсбурга.
Окончательно замирившись со Швецией и оставив в её руках часть Эстляндии с городами Ревель и Нарва, но вернув, золотом казны да дипломатическими усилиями Ордина-Нащокина, Корелу и Сердоболь, государь смог теперь обратить свой взор на польские земли, где уже пятый год гремела польско-казацкая война. Поначалу казацко-крестьянское воинство Богдана Хмельницкого одерживало одну победу за другой и даже подошло ко Львову, откуда сбежали польские войска, прихватив немало ценностей горожан. Хмельницкий удовлетворился меньшей частью, взяв с города плату за снятие осады. Вскоре татарские и казацкие разъезды появились близ Перемышля и Люблина, а по всем Восточным Кресам* начались волнения черни. Усугубило ситуцию тяжкое поражение польского войска под Зборовым, где король едва не был пленён татарами. Лишь приказ Хмельницкого об отводе войска помешал этому свершится, при этом татарский хан Ислям Герай остался крайне недоволен решением Богдана — ведь его воины были в шаге от великой удачи. В силу таковых обстоятельств король был вынужден пойти на переговоры и добиться заключения хотя бы временного перемирия. На переговорах хан Ислям сполна отплатил за нанесённую ему обиду, примкнув к польской стороне и потребовав от Хмельницкого подчинится решениям польского сейма. Гетману пришлось заключить не самый выгодный мир, в которых он лишь подтверждал старые привелегии казачества. А Ян Казимир сумел с умом распорядиться передышкой. При этом весьма кстати пришлось окончание великой войны. Магнаты Речи Посполитой скрипя зубами ссужали казну деньгами и в Польшу стали стекаться отряды оставшихся без работы солдат удачи со всей Европы — итальянцы, немцы, испанцы, валахи и венгры — все они с радостью принимались поляками и вливались в недавно набранные армии. Нарушив недолгий и хрупкий мир, они нанесли ряд чувствительных поражений восставшим, оттесняя их всё дальше на восток. Не гнушались поляки и подкупом крымцев — ненадёжных союзников Хмельницкого. Татары не раз покидали поле боя в самый ответственный момент, когда, казалось, победа была уже в руках казаков — и те терпели сокрушительные поражения. Богдану ничего не оставалось, как рассылать письма с просьбами о помощи — турецкому султану, крымскому хану и, конечно же, русскому царю. Никита Иванович и ранее получал таковые послания — с просьбами принять войско Запорожское под свою руку, да только не желал он до поры ссориться с Польшей, имея под боком враждебно настроенную Швецию. Теперь же, после переговоров в Нарве, в коих со шведской стороны участвовал риксканцлер Делагарди, царь мог разобраться с польскими делами. Кроме того, договоры предусматривали, в случае русско-польской войны, соблюдение интересов Стокгольма в Польше, то есть возможность шведского вторжения на земли Речи Посполитой. Государь уже составил ответ гетману, покуда осторожный, но твёрдый в намерениях оказать помощь восставшим, уже не только вооружением и деньгами. Подготовка к новой войне с вековым противником велась последние два года и царь не без оснований надеялся на возросшую ещё со Смоленской войны силу русской армии.
*Восточные Кресы — польское название территорий нынешних западной Украины, Белоруссии и Литвы, некогда входивших в состав Польши; 'восточная окраина'.
* * *
Приближаясь к Путивлю, пушечный караван проезжал мимо очередной безвестной деревеньки, над приземистыми домами которой стелился сизый дым печей. Тихо и спокойно вокруг, только поскрипывает снег под полозьями саней да фыркают понурые лошади, выпуская клубы белого пара. Над стылым лесом с хриплым карканьем взмыла стая ворон, встревоженная, видимо, стуком топора, и начала кружить над запорошенными полями.
— Пробирает... — утыкаясь носом в тёплый, отороченный мехом воротник шубы, пробормотал Ян Вольский, молодой полковник артиллерии.
— Так то ляшская карета, а не ваш... Омни...Как его? — крякнув и утерев губы и усы, Василий Михайлович Беклемишев, убирал в необъятные свои одежды бутыль с дарёной ягодной настойкой.
После двух лет опалы и вынужденного жития в Арзамасе боярин вернул таки расположение государя, обещав тому возвращение своего сына из Ангарии после окончания тамошнего университета и поступление его на службу отечеству.
— Бричка, — махнул рукой полковник. — Нечего латынь употреблять без нужды.
Хмыкнув в ответ, боярин попытался что-то рассмотреть через убелённое морозом мутное оконце, протерев его рукавом. Пустое дело — вокруг лишь голые деверья да снег.
— К вечеру будем в монастыре, — заявил всё же Беклемишев уверенным голосом, после чего внутри кареты установилась тишина. Боярин вскоре задремал, шумно засопев.
Василий Михайлович не соврал — ворота проездной башни караван проехал когда солнце заходило за чёрную стену леса, окружавшего монастырь. Сама обитель более всего напоминала казармы — многие монастырские постройки занимали расквартированный тут гусарский полк, потеснивший монахинь. Два полка драгун находились в Сафрониевском монастыре да в Путивле, а отдельные их отряды размещались в деревеньках окрест, неся дозорную службу. Небольшим войском командовал приближённый государем, полковник и талантливый воевода Христофор Фёдорович Рыльский. Он-то первым и встретил полковника Вольского по приезду каравана. Внимательно осмотрев орудия да сани, на которых они были водружены, Христофор Фёдорович несколько минут наблюдал за спорой разгрузкой каравана сибирцами — единообразно одетых в светлые полушубки, тёплые штаны и меховые шапки. За спиной у них висел мушкет на ремне, а на поясе малые короба да длинный нож. Каждый из сибирцев доставал из саней мешок, закидывая оный на плечо. Завидев отдававшего приказы Вольского, воевода тут же направился к нему. Представившись и поинтересовавшись, лёгок ли был путь, Рыльский пригласил сибирского полковника отдохнуть с дороги в его светлице, откушать и испить горячего. Ян согласился, но сначала выслушал доклады своих офицеров. Полковнику было доложено о том, что все пушки доставлены в монастырь в целости, личный состав здоров и вскоре займёт выделенные палаты, а Иван Репа и Василий Беклемишев по прибытии отправились на доклад к государю Русскому. Рыльский с интересом внимал словам офицеров-сибирцев, подметив их выучку и чёткость доклада.
Недолго понаблюдав за тем, как местные мужички помогали ездовым распрягать лошадей и рвались помогать разгружать сани, Вольский повернулся к воеводе.
— Я только чаю возьму, Христофор Фёдорович, угощу вас, — проговорил Ян. — Пахом! Захвати мои вещи!
Ординарец полковника, широкоплечий даурский парень, сей же миг метнулся к карете за кладью своего начальника и вскоре догнал его у широкой каменной лестницы.
— Верно ли люди говорят, будто оные пушки на ворога вместе с драгунами будут идти? — Рыльский не утерпел и задал гостю первый вопрос в дверях.
— Коли нужно, орудия могут следовать вслед за кавалерией, либо в её порядках, а то и впереди неё, — кивнул Вольский, проходя внутрь. — Всё зависит от поставленной задачи и обстоятельств её выполнения.
Чай Рыльскому весьма понравился, особенно после добавления в него, по совету Яна, некоторого количества мёда. Разговор двух полковников продолжался долго, то неспешно, убаюканный обильным угощением, то вновь взрывался — первый на Руси гусарский полковник был жаден до новой информации. Христофор Фёдорович пояснил, что государь сам потребовал от него обстоятельной беседы с сибирским офицером, дабы получше уяснить пушкарскую науку Ангарии. Вольский не только многое объяснял на словах, но и, достав бумагу, расписывал Рыльскому схемы применения скорострельной артиллерии на конной тяге.
— Тут самое главное — отличная выучка ездовых и канониров, — пояснил Вольский, нарисовав очередную схему, которую внимательно рассматривал его собеседник. — Ежели они безукоризненно выполняют манёвр, то сила артиллерии вырастает во много раз! Артиллерия — это бог войны, Христофор Фёдорович!
— Может, оно в Сибире так и есть, — пробурчал тот благодушно, задумчиво почёсывая бороду и подвигая ближе к гостю пироги с зайчатиной.
— Так везде будет! — воскликнул Вольский, после чего, похлопав себя по животу, рассмеялся:
— Всё, Христофор Фёдорович, не могу больше, прости уж! Пойду я к бойцам своим, нужно проведать обстановку, а тебя благодарю за угощение.
Рыльский понимающе кивнул и решил проводить Яна, приказав служке собрать гостю пирогов. На дворе гусарский полковник снова заговорил:
— Государь наш, Никита Иванович, принимал послов из войску Запорожского... Ежели возьмёт государь войско оное со всеми городами и землями под свою руку, оттого войне с ляхами быть неминуемо.
— Стало быть, будет — под Коломной полки для того собираются?
— Так и есть, — вздохнул Рыльский, перекрестившись. — От Тулы князь Черкасский и князь Барятинский войско поведут, а от Коломны пойдут князь Трубецкой да боярин Шереметев.
— Знатные воеводы, — мигом собравшись, отвечал Вольский.
— Нешто в Сибире известны они? — искренне удивился Рыльский.
— Чай мы не дикари какие, — с хитринкой посмотрел на собеседника Вольский. — В Москве у нас и Двор свой имеется, отчего нам лучших людей на Руси не знать? Теперь и ты нам знаком, Христофор Фёдорович!
