— Что же ты решила? — спросил Каракозов .
— А ты разве еще не понял? — не без удивления посмотрела она него. — Если я тут, с тобой, следовательно, решила смириться с особыми условиями наших свиданий. Пусть слушают и наблюдают. Я сегодня поняла, что даже в такой обстановке могу быть с тобой счастливой. Иди ко мне...
Каракозов резко встал и едва не опрокинул передвижной столик.
— А вот это совсем ни к чему, — засмеялась Виолетта, протягивая ему руки.
Каракозов проснулся раньше Виолетты. Какое-то время он наблюдал за ее безмятежным лицом. Если природа способна создавать такие прекрасные образы, то она воистину обладает огромным творческим талантом, подумал он.
Виолетта, словно почувствовав его взгляд, открыла глаза. И они сразу же залучились ясным светом. Но это продолжалось совсем недолго, внезапно ее лицо отразило тревогу.
— Сколько времени? Нам не надо срочно собираться, иначе нас застанет мать-хозяйка?
— Не волнуйся, сейчас только восемь часов, а она приходит к десяти. У нас есть еще время.
— Все равно, она сразу заметит, чем мы тут занимались. Ты же не желаешь огласки?
— Огласки не будет, — успокоил ее Каракозов .
— Почему?
— Она будет держать язык за зубами. Если она сболтнет что-то лишнее, тут же вылетит с этой работы. А другую с такой зарплатой ей не найти, если вообще что-то сможет найти. У нее с самого начала взяли расписку о неразглашении.
— Быть у вас обслуживающим персоналом не просто.
— Прислуживать вообще не просто, — пожал плечами
Каракозов. — Приходится постоянно удовлетворять капризы господ. А они не любят, когда это делается плохо.
— Выходит ты господин?
— По-своему статуса — да, — признал Каракозов и тут спохватился — ему не стоило это произносить. На лице Виолетте появилось странное выражение.
— Тебе нравится быть господином? — поинтересовалась она.
Каракозов решил не врать, даже если признание уронит его в ее глазах.
— Нравится. Я добивался этого статуса многие годы.
Виолетта внимательно посмотрела на любовника, но ничего не сказала.
— Не хочется, но надо вставать, — сказала она. — Только чур, завтрак готовить буду я.
Они ели, шутили, смеялись. Каракозов с удовольствием остался бы тут с Виолеттой до вечера, но с каждой минутой шагреневая кожа их совместного времяпрепровождения усыхала.
Внезапно Виолетта стала серьезной. Каракозова это не слишком удивило, он уже заметил эти быстрые перепады ее настроения.
— Знаешь, Игорь, в те дни, что мы не виделись, я изучала Плотина.
Каракозов от удивления даже отложил бутерброд.
— Ты не шутишь?
— Нисколько. Мне стал интересен этот человек, которого ты изучал, будучи студентом.
— Я тебе уже говорил, что это было в другой жизни.
— Никогда не поздно в нее вернуться, пусть и ненадолго.
— Возвращаются в прошлое те, кому плохо в настоящем. А мне в нем очень хорошо.
— То есть, ты отказываешься даже говорить о нем.
— Да нет, Виола, если тебе это доставит удовольствие.
— По поводу удовольствия, не знаю. Тут скорее что-то другое.
— Что же именно?
— Мне вдруг захотелось понять, что тебя тогда привлекло в этом человеке.
— Так получилось, — пробормотал Каракозов. — Мне встретился один человек, который увлек меня этой личностью.
— Что за человек?
— Виола, это было очень давно, стоит ли вспоминать. Жизнь состоит из случаев, я вполне мог бы изучать кого-то другого. Я и сам до конца не понимаю, почему выбрал Плотина.
— Не хочешь говорить, не говори. — Виолетта взглянула на висящие на стене часы. — У нас есть еще минут пятнадцать.
— И чему хочешь их посвятить?
— Хочу, чтобы ты рассказал мне о Плотине. Только не уклоняйся.
— Твоя просьба для меня приказ. Хотя я тебе уже о нем рассказывай. Задай лучше вопрос.
— Хорошо, Игорь. Вот что меня заинтересовало, даже отчасти поразило. Насколько я поняла из прочитанного, это был человек, который чуждался любых материальных и физических радостей. Он ограничивал себя в еде, не имел женщин, не участвовал ни в каких развлекухах и тусовках того времени. И вообще, старался жить как можно незаметней и аскетичней. Я правило все уловила?
— В общем, да. Мы знаем явно недостаточно о нем, но из того, что известно, вырисовывается именно такая картина.
— Но почему, объясни? Он же был здоровым мужчиной. Ему не хотелось женщин, вкусной еды, приятно провести время? Не представляю человека, который может жить одной философией. Разве это не противоестественно для человеческой природы?
Каракозов невольно вспомнил Елагина, его лекции, их долгие разговоры в его квартире, часто в присутствии Златы. Все это он давно похоронил на кладбище своей памяти. И теперь совершенно для него неожиданно приходится делать эксгумацию этой могилы. Вот уж он не ожидал, что отношения с Виолеттой приведет к такому результату.
— Виола, это не просто объяснить, а еще сложнее понять, — сказал он.
— Игорек, у нас есть еще десять минут. Попробуй.
Каракозов неохотно кивнул головой.
— Есть на земле личности, которых мало, которых даже скорее очень мало, и они живут совсем в ином измерении. Про них говорят: не от мира сего. И нам, обычным людям, их не постичь.
— Это я могу понять, но в чем суть таких, как ты говоришь, личностей?
— Для нас самое главное являемся мы сами. Все мы живем исключительно для себя. Все эти разглагольствования о всеобщем благе, о патриотизме и о многом другом подобном — всего лишь способ замаскировать желание, чтобы себе любимому было бы хорошо. Об этом много можно говорить, но я думаю, что ты и так все понимаешь.
— Я понимаю, — подтвердила Виолетта.
— А есть люди, для которых смысл имеет только та область идей, в которую они вовлечены. А все остальное в их жизни — только орудие служения этим принципам. Они целиком ими поглощены, а все внешнее — неизбежная, но не более того помеха для главного. Они стараются свести все это к минимуму. Таким человеком, как раз и являлся Плотин. Мне не известно, возникали ли у него плотские желания и соблазны, наверное, возникали, но поглощенность одной великой целью делало их несущественными. Или придавало сил как-то их побороть. Надеюсь, я понятно объяснил?
Виолетта снова посмотрела на часы.
— По крайней мере, ты уложился в отведенное тебе время. Собираем вещи и едем в город. Как бы ничего не забыть.
32.
После того памятного разговора с Тимесифеем, Плотин стал чаще бывать в императорском шатре. Он видел, что по мере приближения к театру военных действий с одной стороны обстановка становилась с каждым днем напряженней, с другой — в качестве разрядки окружение императора вело себя все веселее и распущенней. Пиры следовали один за другим, доступные женщины удовлетворяли любые желания мужчин. В качестве особых развлечений устраивали бои, в которых принимали участие лучшие воины. В них никого не убивали, но ранения получали. Это зрелище пользовалось особым успехом. Плотин видел, как пристрастился к ним Гордиан. Сам же он всегда уходил в свою палатку и погружался в очередной свиток. До него доносился скрежет скрещаемых мечей, пьяные крики зрителей поединков. Почему-то под эти звуки к нему приходили особо ценные мысли, которые он старался запомнить.
Во время одного из таких вечерних развлечений, когда Плотин уже собирался удалиться, его окликнул император. Он был пьян, но к его чести не настолько, чтобы его сознание было бы целиком затуманено парами алкоголя. Он вообще никогда так не напивался, а потому всегда оставался достаточно разумным.
— Плотин, уже уходишь?
— Да, мне пора.
Гордиан неожиданно взял философа под руку.
— Я давно у тебя хотел спросить. — Гордиан замолчал, словно не решаясь это сделать.
— Спрашивай.
— Ты еще не старый мужчина, почему ты так мало ешь, ровно столько, чтобы не умереть с голода; тебя не интересуют женщины, ты чураешься ратных развлечений. Скажи, как так получается? Я в своей жизни еще не видел таких, как ты.
Плотин не испытывал желания вести беседу на такую тему с этим полупьяным человеком. Но он понимал, что не может отказывать императору. Не то, что Гордиан ему что-то за это сделает, а потому, что это полностью противоречит существующему этикету. Если Плотин откажется поддерживать беседу, у них могут испортиться отношения, а Плотину этого бы не хотелось.
— Для меня важнее всего в жизни является Единое, я о нем тебе много раз говорил.
— Я помню, — нетерпеливо проговорил Гордиан. — Из него всех вытекает, в него же все и втекает.
— Примерно так, — не стал оспаривать этот тезис Плотин. — Я живу Им и для Него. Для меня внешний мир представляется нечто чуждым моей душе, а на самого себя я смотрю, как на его узника. Мне он мешает, но и обойтись без него я тоже не могу.
— Но почему тело должно стать помехой? Оно приносит столько самых разных удовольствий. Зачем же его третировать?
— Так случалось со мной ни раз, когда я, восходя из собственного тела, отвратившись от всего внешнего, созерцал чудесную красоту, превосходящую все, что когда-либо было явлено в нашем мире. И тогда, становясь причастным к истинной жизни, обретая с нею единство, я духовно достигал невиданных высот. Но затем, увы, наступал момент, когда дух нисходил снова туда, откуда он поднялся. Но, вспоминая о своем пребывании в сверхчувственном мире, я задавался вопросом: в чем причина моего падения?
— И в чем же? — В голосе Гордиана послышался неподдельный интерес.
— В том, что низшее обычно торжествует над высшим. В силу своей телесной природы я не могу удержаться в самых высших и в самых прекрасных сферах, она неудержимо тянет меня вниз. Это наполняет мою душу грустью и отвращением к своей физической оболочки. Я ответил на твой вопрос, император?
Какое-то время Гордиан пребывал в молчании, слегка раскачиваясь телом. При этом несколько раз икнул.
— Да, иди к себе, — сказал он. — А я еще выпью вина. Оказаться в твоих прекрасных сферах мне все равно не светит. Правда же?
Не дожидаясь ответа, Гордиан не твердой походкой направился к столу, за которым пировали его приближенные.
33.
Войско медленно и грозно приближалась к Месопотамии, где, как предполагалось, должны случиться основные сражения. И само собой получилось, что Плотин отдалился от императорской ставки. Встречи с Гордианом теперь происходили редко и длились недолго. Философу стало казаться, что тот утратил значительную часть интереса к общению с ним. И уж тем более они не разговаривали больше на философские темы. Даже Тимесифей перестал уделять ему внимание, разве что иногда спрашивал об его нуждах. Но Плотин неизменно отвечал, что у него есть все, что ему необходимо, и никаких просьб не имеет. Эти слова удовлетворяли префекта претории, он отходил от него и, как казалось Плотину, тут же забывал про его существовании.
Плотин же преимущественно занимался тем, что наблюдал за происходящим, пытаясь осмыслить увиденное. Правда, времени на это оставалось все меньше, так как события резко ускоряли свой неумолимый ход.
Огромное войско переправилось через Евфрат. Плотин наблюдал, как уверенно и внешне бесстрашно шагали по наведенным мостам легионы. Он вдруг поймал себя на том, что испытывает волнение. Это действительно впечатляющее зрелище, когда большое число мужчин двигаются навстречу своей судьбе, понимая, что для многих она приготовила только один исход — смерть.
Невольно Плотин думал о том, что погибшие в бою никогда не соединятся с Единым, их души не поднимутся вверх, не познают высшую радость, ради которой только и стоит жить. Но что можно сделать в такой ситуации? Если он станет убеждать императора, что следует остановить войну ради восхождения духовного я к высшей реальности, то Гордиан в лучшем случае просто отмахнется от него, а в худшем — может и наказать, чтобы он не разлагал бы войско. И по-своему будет прав.
Основное сражение похода случилось у города Рисаена. Плотин наблюдал его со стороны, с небольшой возвышенности в окружение разного вспомогательного персонала. Никто их не защищал от возможного нападения противника; если бы это произошло, всех бы просто перебили в считанные минуты.
Плотин видел, как двигались на встречу друг друга две рати. Впереди всех шли велиты — легкая пехота, ощетинившись копьями, шли гастыты — копьеносцы. Замыкало это шествие триарии, — самые опытные и испытанные бойцы. Плотин вспомнил, что когда хотели сказать, что настал решающий момент, говорили: "дело дошло до триариев". Отдельно от всех скакала конница. Плотин догадался, что, судя по маневру, она стремилась обойти вражеское войско с фланга и ударить оттуда.
Войска встретились, и началась сеча. Плотин испытывал противоречивые чувства. Он не мог скрывать от себя, что его затягивает это зрелище, пробуждает в нем воинственные, агрессивные и кровожадные инстинкты. Он желал победы римской армии. Он знал, что испытывают сейчас ее полководцы. Хотя формально битвой руководит Гордиан, реально все ее нити держит Тимесифей. Если римляне не одержат победы, плохо будет всем им. Персы гуманностью не отличаются, никого не пощадят.
Но с другой стороны он испытывал что-то вроде боли. Это коллективное убийство большого числа людей свидетельствовало о том, на какой низкой стадии находится большинство людей. Ради чего они убивают друг друга? Они не ощущают красоту жизни, лишены счастья восхождения к Единому. Те, кто сегодня останется лежать на этом поле, уже не получат даже гипотетический шанс подняться к Нему. Разве это не величайшая трагедия? Но практически все, кто сейчас убивают друг друга, даже не подозревают о ней.
А ведь земля единственная школа для развития сознания. При этом каждому поступить на обучение в нее предоставляется только один шанс. Им надо непременно воспользоваться. Легко сочиться любовным потоком в высших сферах, где все и так состоит из любви и света. И как невероятно трудно это делать в жестоких, безжалостных, земных условиях. А ведь дух особо мощно развивается, когда преодолевает трудности. Но вместо этого, люди массово убивают себя за ложные ценности и представления. И, как ни удивительно это звучит, убить другого и быть убитым самому намного легче, чем преодолеть свое низшее нутро и устремиться ввысь навстречу совсем другой судьбе.
Размышления Плотина были прерваны громкими и ликующими криками, которые почти хором зазвучали вокруг него. Он очнулся от забвения, посмотрел на поле боя и увидел, как бежит армия врага, а римляне, догоняя ее солдат, разят их мечами и копьями.
Битва была выиграна.
Дальнейший калейдоскоп событий Плотин всю остававшуюся жизнь вспоминал крайне неохотно. А когда это все-таки случалось, то ему казалось, что из души начинала сочиться кровь. Сначала несчастье случилось с Темисефеем, которого все воспринимали, как подлинного триумфатора. Он предполагал отправиться вглубь Месопотамии на взятие персидской столицы Ктесифона. Однако внезапно умер от болезни. Ходили слухи, что произошло это отнюдь не по причине природного заболевания, а префект претории стал жертвой отравления Марком Юлием Филиппом, который метил на его место. И после смерти Тимесифея он его получил.
