Нежданно-негаданно...

Студентов, кстати, на демонстрации было очень немало... В том числе и весьма симпатичных девчонок-студенток, на кого порой волей-неволей обращал внимания Михаил. Такие молодые, веселые, нарядные, что так и хотелось подойти и с кем-нибудь познакомиться... 'И что ты им дашь? — обрывал подобные мысли Михаила ехидный внутренний голос. — Участь жены революционера, которого в любой момент могут убрать те, кто готовит развал СССР? 'И вечный бой, покой нам только снится'? Так что ли?' Нет уж, со своей личной жизнью он определился раз и навсегда. Пока он не сделал так, чтобы хотя бы в этой реальности сохранились СССР и социализм, ни о чем таком не может быть и речи! Правда, потом, скорее всего, будет уже поздно, но приносить проблемы другим людям Михаил не хотел совершенно...

Расходились с демонстрации уже каждый сам по себе — плакаты и флаги, у кого они были, складывали в присланный 'шефами' грузовик и шли по домам. И вот уж Михаил вновь шел в своей 'пролетарской' компании домой — по пути выпили в автомате по стаканчику давно забытой газировки с сиропом, стоившей в этом мире, где не было хрущевской деноминации, соответственно тридцать копеек, погуляли по детскому парку... Погода к этому времени несколько потеплела, светило солнышко, так что бежать домой никто не стремился.

— Как думаете, ребята, — глядя на проезжающую мимо машину со сложенными флагами и транспарантами, вдруг спросила Танька. — К 2000 году построим коммунизм во всем мире?

— Да, ясен пень, построим! — решительно произнес Петька.

— Конечно! — поддержал его Тоха. — Задавим империалистов и коммунизм настанет!

— Американцы — хитрые сволочи, — заметил Михаил. — Они свой пролетариат здорово обманывать научились...

Эх, а ведь когда-то он и сам думал, что вот-вот коммунизм настанет... И, возможно, в тот раз даже сам говорил что-нибудь на счет этого — хотя сейчас вспомнить те события уже и не получалось. Однако сейчас, с опытом прожитых лет, эти рассуждения казались какими-то наивно-детскими, оторванными от реальности. Это была та самая мечта о светлом будущем, которую ловко растоптали, обесценили и уничтожили партийные перевертыши... Однако сказать всю правду Михаил все равно не мог — да и не хотел, по большему счету. Он сам бы с радостью забыл все то, свидетелем чего ему довелось стать, и жил себе спокойно и счастливо. Вот только сможешь ли спокойно жить, знаю про все это жутковатое будущее? Никак не выйдет! Если только не успел продать свою совесть...

— Да и хрен бы с ними! — решительно ответил Тоха. — Будущее за коммунизмом — это всем известно! Придет время, будет и в Америке своя пролетарская революция!

— Быть-то будет, конечно, — внезапно достаточно разумно ответил Витька, их комсорг. — Но вот только когда? Сейчас Штаты со всего мира соки тянут, превращаются в мирового паразита. Жируют с того, что другие люди мрут с голоду да от болезней, гибнут в развязанных ими войнах... Так что с ними справиться непросто будет. Но к 2000-ому году, уверен, справимся и с ними. Если не коммунизм, так уж социализм точно построим.

— А я верю, что не долго буржуям осталось! — ответила Танька. — Вот увидите!

И никто во всем мире еще не мог бы и подумать, насколько эти слова были близки к истине... Так что Михаил лишь мысленно усмехнулся услышанному. Откуда было ему знать, что скоро оно воплотится в реальности — только совсем не так, как того хотелось бы? Добравшись до дома, Михаил вновь приступил к привычным делам, совершенно не догадываясь о том, что уже ближайшее будущее страны и всего этого мира окажется таким, какое он не мог себе представить даже в страшном сне. И события ближайших лет во многом обесценят и перечеркнут мечты и надежды большинства советских людей...

Перед Днем Победы, отмечавшемся в этом мире 12 мая, у них вновь состоялось комсомольское собрание, где обсуждали план предстоящих мероприятий, решали, кого из ветеранов позвать на предстоящий классный час, и в итоге сошлись на дяде Тохи. В прошлом мире он был уволен из армии по хрущевской демобилизации, в этом — ушел на пенсию по возрасту. Отец-то Тохи в годы войны был еще пацаном и, как и две старшие сестры, работал в колхозе вместо взрослых, родителей-ветеранов еще нескольких комсомольцев из их класса уже приглашали, а повторения не хотелось. Было, правда, еще несколько человек... По сути, почти у каждого в семье был кто-то из фронтовиков, но далеко не все из них хотели вспоминать те годы и что-то рассказывать. Как, например, и дядя Михаила, от которого он за всю жизнь не слышал ни одного рассказа про войну! А ведь он всю войну прошел в составе войск НКВД... Или отец той же Вики — офицер-артиллерист, тоже очень не любивший вспоминать те годы... А сколько у каждого из их класса погибших родственников? Затем говорили и об историческом значении победы над фашистской Германией и роли советского народа, вспоминали товарища Сталина и видных советских военачальников...

А 11 мая вместо последнего урока состоялся классный час, где уже их классная руководительница, тоже как раз историчка, после короткой вступительной речи о событиях прошедшей войны, роли партии, советского правительства и товарища Сталина и, опять же, исторической роли победы над фашистской Германией дала слово Федору Николаевичу — тому самому дяде Тохи. И видеть дядю Федю не древним стариком, а мужиком чуть больше пятидесяти лет, для Михаила было откровенно непривычно. Впрочем, такое же чувство поначалу возникало и по отношению ко всем прочим его родственникам или знакомым из прежней жизни...

К дяде Феде немедленно посыпались самые разные вопросы от одноклассников Михаила... Расскажите, как война началась, а где воевали, что видели и многое другое... И если на одни из них дядя Федя отвечал весьма охотно, то по другим вопросам старался ответить максимально коротко, явно не желая вспоминать в подробностях те или иные события. И Михаилу это было вполне понятно, хотя многие из одноклассников были явно несколько расстроены такими краткими ответами на их вопросы. Однако предпоследний вопрос стал для Михаила откровенной неожиданностью.

— Федор Николаевич, а вы в Югославии тоже ведь воевали? — спросил вдруг Леха.

— Воевал, — согласился дядя Федя. — Только... неправильная что ли та война была. Со своими ведь практически воевали, пусть и с заблуждавшимися... Но и иначе нельзя было.

'Нельзя? Или все-таки можно?' — невольно вдруг подумал над услышанными словами Михаил. С одной стороны, в его реальности ничего подобного не было. Правда, и социалистической Югославия была очень условно, постоянно заигрывая с Западом и, по сути, подрывая единство социалистического блока. И в прошлом Михаилу это очень не нравилось — во всяком случае, с тех пор, как он про все это узнал. Но война... Разве нельзя было как-то обойтись без подобной крайности? Ведь наверняка что-то можно было бы придумать! Или нельзя? Ведь геополитика в этом мире весьма заметно отличающаяся? Увы, этого Михаил сказать не мог. Знал лишь факты о том, что после ликвидации Тито все быстро полетело в тартарары, в стране стремительно разгорелась гражданская война, которую пришлось давить уже силами стран ОВД. Хотя, может быть, это всего лишь на два с половиной десятилетия раньше случились известные ему события развала Югославии?

Последний же вопрос, заданный, неожиданно, Томкой, оказался вдруг про американцев... Дескать, что будет, если те решат начать войну.

— Что будет, — вдохнул дядя Федя. — Пойдем воевать, значит... У нас сильная армия, хорошее оружие. Так что, если без атома, любого врага раздавим!

Что-то подобное, как вдруг вспомнил Михаил, в прошлой реальности дядя Федя однажды говорил им, тогда уже студентам... Попутно, правда, кляня 'разогнавшего всю армию' Хрущева. Вот только... Воевать с СССР без атомного оружия было бы и впрямь самоубийством, а с применением его — тем же самоубийством, но совмещенным с уничтожением большей части человеческой цивилизации и откатом выживших как бы не в каменный век. А потому сколько бы планов по нападению не рисовали американцы, но на деле они выбрали стратегию на развал СССР изнутри. И на этом пути Союзу не помогли ни атомные бомбы, ни танковые армии...

А потом, после Дня Победы, началась и 'финишная прямая' учебы... Так что последний месяц учебы оказался откровенно сумасшедшим... Не успели пройти праздники, как на кону уже конец учебы! И, как логично, все на нервах... Очередные, последние, контрольные, усиленная подготовка к экзаменам на консультациях, постоянные напоминания о которых Михаила откровенно задолбали. Ну сказали — и ладно! Как будто они и так не знают! Но нет — не проходило и дня, чтобы кто-то из учителей не напомнил про то, что они должны как можно лучше подготовиться к экзаменам, не опозорить честь школы и себя лично, как советского комсомольца. Как обычно, многие в последний момент начинали осознавать, что чего-то не понимают, что резко увеличило число вопросов к выбранным комсомольской организацией 'наставникам', в числе которых был и Михаил. В итоге времени не хватало ни на что, кроме учебы...

Впрочем, Михаил не унывал — скоро оно все закончится... А пока и впрямь надо как можно лучше окончить школу! Тем более, что в этой реальности у него были все шансы закончить школу гораздо лучше... В прошлом у него за десятый класс было четыре четверки — по истории, литературе, немецкому языку и черчению. К сожалению, немецкий за прошедшее время изрядно позабылся, но на ту же четверку все же вытянуть удавалось. История... В последней четверти у Михаила выходила пятерка, но итоговая — все равно четыре... В отличие от нее, по литературе все же удалось вытянуть обе четверти на 'отлично' и с этой же оценкой закончить и год. Ну а черчение... После стольких лет работы конструктором получить по нему четверку было бы просто грех!

Последние дни перед Последним звонком и вовсе прошли в какой-то постоянной беготне и спешке... Последние контрольные, последние уроки, буквально замучившие вопросами одноклассники, последние выставления оценок и итоги года и всей школьной жизни в целом! Относительно спокойно было лишь на уроках... Получив еще в начале четверти достаточно оценок, теперь Михаил был практически не интересен никому из учителей. Сейчас они вовсю спрашивали тех, у кого оценок было мало или они были спорными — и надо было срочно наверстать это упущение... Но вот, наконец, и последний учебный день и классный час после уроков.

— Ну что хочу сказать, — глядя на лежащий перед ней на столе журнал, произнесла училка. — Хочу вас поздравить с окончанием десятого класса... Поработали в этой четверти неплохо. Неплохо, хотя некоторые из вас могли бы и лучше! Фамилии называть не стану — они и сами знают. Верно ведь?

С этими словами она отодвинула немного в сторону журнал и, нацепив очки, с суровым видом оглядела класс, порой немного задерживая взгляд на некоторых из учеников.

— Ленились ведь? — продолжила училка. — Ленились! Но в целом все же неплохо... Сегодня у нас последний учебный день, завтра последний звонок. Чтобы на линейку все пришли нормально, опрятно, как полагается советским школьникам! Ну а теперь к оценкам...

Пододвинув журнал поближе, историчка начала диктовать оценки по разным предметам за четверть и за год, а Михаил с одноклассниками проставляли их в дневниках. Потом, дружно выстроившись в очередь, ждали, пока училка распишется за них под столбцом. Но вот, наконец, и почти все закончено.

— Год вы закончили, но школу еще нет, — когда все расселись по партам, продолжила училка. — Так что не забываем, что консультаций никто не отменял! Впереди еще экзамены, которые вы должны сдать на хорошую отметку! Так что завтра у вас выходной, а дальше чтобы как штык были!

— Понимаем, Ирина Анатольевна! — за всех ответила Анька. — Не подведем!

На том все и закончилось... Хотя нет, в этот день ведь тоже была консультация — по физике! Так что, добравшись до дома и быстро перекусив, Михаил вскоре отправился обратно. Хоть ничего нового он из этих уроков не вынесет — и, похоже, это понимала и сама физичка. Но раз надо, то надо. Можно, конечно, было попытаться ортпроситься с консультаций по физике, но лезть на рожон как-то не хотелось.

Так что на разбор очередного билета Михаил смотрел с откровенной скукой... Ответы на имевшиеся вопросы он написал буквально минут за десять — на то, что надо было считать. Теоретические же вопросы... Там и писать было нечего, он и без 'шпаргалки' все это знает. А потому просто сидел и от скуки глядел на Наталью Николаевну... С одной стороны, смотреть на еще молодую и симпатичную девушку-учителя было просто приятно. Не на столешницу же глядеть? А с другой — думал, может ли как-то сделать, чтобы их Алла Викторовна никогда не стала директором?

Нет, с одной стороны тут Василий Афанасич еще вполне себе бодрый и здоровый мужик, а не старенький больной дедок, каким он привык помнить его по последним годам учебы в прошлом мире. Так что, глядишь, и проживет гораздо дольше... Но ведь, как ни крути, старость не радость. Он может уйти на пенсию, может чем-то заболеть и умереть, могут тоже сказаться какие-нибудь последствия войны... Как ни крути, тут он тоже воевал — причем, прошел всю войну, тоже имел пару ранений и пусть и более легкую, но контузию. Про это Михаил уже успел вполне разузнать. И хоть ему и хотелось верить в лучше, но вдруг... И где гарантия, что и в этом мире директором не станет эта же самовлюбленная и лицемерная баба? Вот только никаких реалистичных способов избежать такого Михаил пока так и не видел... Подставить ее, чтобы выкинули с работы? Но как? Нет, знал бы он способ — сделал бы. Самовлюбленным, старающимся всех загнать под каблук людям в системе образования не место! Достаточно взглянуть, что она из собственных детей вырастила... А уж школа в ее годы и вовсе превратилась в филиал казармы, из-за чего многие родители предпочитали отдавать детей в какую-нибудь другую. Стукачество, придирки по любому поводу, вызовы в школу родителей по самым пустяковым причинам, порой даже откровенная травля учеников со стороны одноклассников и даже учителей стали при ней совершенной нормой жизни. Кадры Алла Викторовна подобрала себе под стать — постепенно выжив или выпроводив на пенсию тех, с кем не сходилась во взглядах. Попутно же существенно ухудшилось и качество образования... И за то, во что превратилась его школа, Михаилу было откровенно обидно. Хорошо, что он этого все же тогда не застал. Чего не сказать о детях нескольких знакомых и родственников, от кого он всю эту историю и знал. Да таким, как эта будущая директорша, максимум полы драить или с метлой по улице гулять! Но никакой возможности что-то изменить он не видел...

К счастью, вскоре консультация все же закончилась — и, отвлекшись от мыслей, Михаил отправился домой. Вместе с ними как обычно шли Петька с Семкой, Тоха и увязавшаяся с ними же Танька. В отличие от них, девчонка шла куда-то к подруге, живущей через пару кварталов после дома Михаила. Как раз в паре домов от Петьки.

— Миш, а ты боишься экзаменов? — на полпути вдруг спросила у него девчонка.