Магиня для эмиссара

Ясно, сейчас скажет гадость. Что раз я некрасива, так надо хотя бы носить приличные платья, чтобы окружающие носы не морщили. Ладно, потерплю.

— Сита, ты умная, но иногда ты — совершенная дура! — заявил Рейн совершенно не то, что я ждала. Я вытаращила на него глаза. — Да-да, могу повторить. Надо? Вот объясни мне, как такая умная женщина могла поверить словам морального урода, который специально, нарочно хотел лишить ее уверенности в себе? Я о твоем бывшем Андреасе.

Чего? Не поняла. Это в чем я поверила экс-гаду?

— Смотри сама. Он внушал тебе, что ты не справишься с делами без него, и вообще не сможешь без него прожить. Было?

Кивнула. Да, такое было. И если б не боль от предательства, заглушающая все, даже голос разума, может, я и не решилась бы уйти из дома в тот день, пять месяцев назад.

— Но тут мнение твоего учителя и выработанная годами уверенность отличницы, всегда справлявшейся с любым заданием, пересилили. В профессиональном смысле ты в себя веришь, и абсолютно правильно делаешь. Поверь, я видел немало магов, в том числе и в столице. Большинство ты можешь заткнуть за пояс уже сейчас. А ведь ты еще не вошла в силу.

И к чему это он?

— Но скажи мне, Сита. Если ты знала, что ньер Тинтарис пытается привязать тебя к себе любым способом, и поняла, что он способен бессовестно врать ради своих целей, почему ты поверила ему в другом? — Холт уставился на меня в упор с расстояния в ладонь. — Почему ты поверила ему, что как женщина ты некрасива? Мне больно видеть, как ты стесняешься себя самой, тогда как должна гордиться. И я тоже хочу гордиться своей прекрасной женой. Той, у которой ясный взгляд и от лица идет свет, той, у которой водопад мягких каштановых волос и стройная шея, той, талию которой я могу обхватить ладонями, а грудь наводит на мысли о райских яблоках... Сита? Сита?! Ты что, почему ты плачешь?

Зачем он? Зачем он так со мной?

— Ты думаешь, я говорю неправду? Ну что с тобой делать? Ткнуть носом в зеркало? Ну, пошли... — дернул меня за руку и потащил. Через дверь между комнатами я пролетела следом за ним, не касаясь ногами пола. Еще один рывок, и мы оказались напротив комода с большим трюмо. Он за моей спиной. Моя макушка чуть выше его плеча. Его руки обвили меня — одна легла на грудь, вторая надавила на живот ниже пупка, заставляя прижаться к Холту задом. Мы оба тяжело дышали.

— Смотри! — приказал Рейн. — Смотри на себя так, как если бы никогда до сих пор не видела. Встретила эту девушку на улице в первый раз в жизни. Что видишь?

Повинуясь стали в его голосе, пристально уставилась в чуть дымчатое стекло, откуда меня требовательно разглядывала симпатичная незнакомка в платье не по фигуре — в талии висит, в груди жмет. Да. Не писаная красавица — нет у меня ни лица сердечком, ни аристократической бледности, ни коралловых губок, ни глаз голубых, как море... мои глаза серые, а рот великоват... но я похожа на маму! Очень похожа! Вспомнила, какой красавицей та казалась мне в детстве. Восхитительной, невероятной, лучше всех! Лучше любой нарисованной ньеры из модного журнала, или тех, кого мы встречали во время прогулок по улице. И я до сих пор вспоминала о ней, как о красавице. Так почему же я, так похожая на нее, стала считать некрасивой себя? Когда это произошло? Когда сидела месяц за месяцем, уткнув нос в книги, чтобы пересилить боль от одиночества? Или сыграли роль слова Андреаса, который каждый день, хоть по разу, но не забывал напомнить, что "ну да, внешностью ты не вышла, но хоть готовишь прилично".

— Видишь то, что вижу я? — улыбнулся над плечом муж.

Подняла на него взгляд. Лицо Рейна было необычным, каким-то напряженным. А серые глаза казались сейчас черными.

— Я... я — красивая, — уверенности в моем голосе не звучало.

— Очень, — выдохнул в ухо муж. Его пальцы ловко расстегивали пуговицы на платье, а потом верхняя ладонь скользнула в вырез. Нижняя начала описывать круги на животе. — Веришь?

— Что ты делаешь?

— Реализация супружеских прав путем применения к жене интимных ласк преступлением не является, — шепотом сообщил Рейн, рот которого оказался где-то рядом с моим ухом. Черные волосы упали мне на плечо. — Особенно, когда жена так красива. Любой суд меня оправдает. Тсс-с, не брыкайся. И разве я не заслужил награду? — руки сжались крепче.

Найти ответ я не успела — в дверь постучали.

В школу танцев мы с Рейном ехали в отдельном экипаже, следовавшим за каретой, в которой сидела семья Лена и сопровождавший девушек Винарт. На мне было платье из золотистой тафты. Пышная юбка, приподнимавший грудь узкий лиф, глубокий вырез, обрамленный похожими на морозные узоры сиранскими ручной работы кружевами... Это было что-то невероятное. А Рейн в камзоле цвета грозового неба только чуть заметно улыбался в привычной манере. Правда, перед выходом из дома он снова подтащил меня к зеркалу, сам встал за спиной, и заставил смотреть. Рассматривать, разглядывать каждую деталь. Чтобы увидеть и запомнить незнакомую себя. Принять новый облик и поверить в свою красоту.

— Ну что, убедилась?

Я кивнула. Потом чуть грустно улыбнулась. Приятно, конечно, но это ничего не меняет в том, что как женщина я немногого стою. Ну не дурнушка... но все прочее никуда не делось. Зато маг я хороший.

Рядом сидящий Рейн чуть покачал головой, будто понял, о чем я думаю. Его рука скользнула мне на талию. Я заерзала.

— Эй, не забыла, я — твой муж. Как танцевать будем, если ты от любого прикосновения дергаешься?

Как-как? Ногами, наверное. А про "мужа", чувствую, он забыть мне не даст.

Не понимаю.

Танцевальные вечера маэстро Сириньи пользовались успехом. К широкой лестнице особняка один за одним подкатывали экипажи, из которых выпархивали похожие на прекрасных бабочек с сияющими крылышками ньеры в сопровождении спутников. В огромном вестибюле полагалось оставить верхнюю одежду, буде такая наличествовала, и слуг, если те сопровождали хозяев. Там же следовало купить входные билетики — разрисованные изящными виньетками надушенные прямоугольники золотистой бумаги с парой строк из галантных стихов. Нечто высокопарное про грацию и изящество прелестных ньер. Тир объяснила мне шепотом, что рисунки, стихи, духи и цвет бумаги каждый раз разные. И многие ньеры в городе собирают коллекции. Рейн чуть прищурился и фыркнул. Вот могу поспорить, что думает он о том, что деловая хватка у маэстро Сириньи достойна физантского крокодила. Молодец, маэстро!

Зал блистал. Я в первый раз в жизни попала в такое роскошное место — зеркальные стены, позолота, белые витые колонны, отделяющие часть помещения, предназначенную для отдыха, у стен столы с хрусталем и графинами с цветными морсами, фруктовыми напитками и вином, вазы с цветами, оркестр на подиуме в торце зала, сияние пяти хрустальных люстр... И, наконец, толпа празднично одетого народа.

Я краем глаза следила за Элиной с Санией. Младшая беседовала спокойно с Тир и Анардой. Винарт, как и ожидалось, ненавязчиво держался рядом. А вот одетая в серебристо-голубое платье Сания озиралась, выглядывая кого-то в толпе. Чуть ли на цыпочки не привставала. Не очень хорошо. Похоже, девочка увлечена, и сильно. Хотя, может, этот маэстро не так и плох? Деловитость — не порок.

Внезапно тихая музыка, создававшая праздничный фон, смолкла. На подиуме появился улыбающийся светловолосый молодой человек в белоснежной рубашке с пеной кружев и серебряном камзоле и хлопнул в ладоши:

— Рад снова видеть вас всех в гостях в этом зале. Итак, сегодня у нас новые повороты в мазурке, фигурный вальс и прелести старинного контрданса.

В голосе звучал легкий гортанный акцент. Он был хорош, очень хорош... но меня как ножом царапнуло: небрежный жест, которым маэстро оправил кружево манжеты, изящное движение руки, откинувшей за плечо завитой локон волос, походя брошенный довольный взгляд на себя любимого в зеркало на стене — я уже видела такое!

— Похож, да? — прошептал в ухо Рейн. — Кажется, Лен беспокоится не зря.

— Большое приданое у Сании?

— Не то слово... Лен жутко, просто неприлично богат и безгранично любит дочерей.

— Может, это чисто внешнее?

— Самолюбование на грани искусства? Как говорят, любовь к себе — это роман, который может длиться всю жизнь, — фыркнул Холт.

Я оглянулась на Санию — та напряглась, как натянутая струна, готовая зазвенеть даже от касания ветерка. Ох!

— Рейн, а почему не дочка начальника порта?

— Потому что у того есть еще два сына. И Лен богаче.

— Что делать будем?

— Сейчас — танцевать. И думать. Надеюсь, оно пока не горит.

— Итак, упор на правую ногу. Левую приподняли, согнули, на счет два — мах, прыжок, приземление — и разворот. Показываю еще раз. Все поняли? Тогда: раз — два — три — четыре, раз — два — три — четыре! И — поклон! Блестяще, ньеры! А теперь под музыку...

Маэстро порхал по залу, подсказывая и хваля, поправляя осанку и объясняя, что "кисть надо держать, чуть согнув, пальцы, словно крыло взлетающей птички, поняли, ньера? Да, вот так"... Если честно, я сама увлеклась настолько, что забыла, зачем сюда пришла. Я так давно не танцевала! И не выходила на люди! И столько времени не радовалась! А сейчас я растворялась в бликах света, волнах музыки — и мне просто было хорошо. Кажется, мой бессменный партнер, Рейн, тоже был доволен. Было жаль, что пришлось уйти за час до конца вечера — но дома, как я чувствовала, уже начала просыпаться проголодавшаяся Соль.

На обратном пути мы обсуждали то, что видели.

— Сириньи четырежды за урок подходил к Сании. И каждый раз, кроме того, что поправлял ей постав руки или осанку, шептал что-то на ухо.

— И ее уши горели, — вздохнула я.

— Вопрос в том, встречаются ли они где-то по другим дням? Как думаешь?

— Не думаю, а по собственному опыту уверена, что он на этом настаивает. Но согласилась ли она — не знаю. Дочки Лена глупенькими пустышками не кажутся.

— Ты тоже не пустышка, — улыбнулся Рейн.

— Где ты научился так танцевать? — сменила я скользкую тему.

— Поверишь, если я скажу, что в военном училище? Нас каждую неделю выводили строем на совместные уроки танцев с институтом благородных ньер королевского Двора. Не отвлекай. Что еще ты заметила?

— Ничего хорошего. Какая-то ньера лет тридцати усиленно строила маэстро глазки. Мне показалось, что у них что-то было.

— В розовом платье? Да, видел такую. А то, что он оглаживал по спине зеленую, заметила?

— Там целая радуга, — хмыкнула я мрачно.

— Как считаешь, разговор с Санией делу поможет?

— Нет, не поможет, — покачала я головой. — Рейн, ты же знаешь, насколько я верю учителю, да? Вот он говорил мне прямо, что я совершаю ошибку. Даже на свадьбу идти отказался... А я все равно была убеждена, что Андреас меня любит и что мы будем счастливы. Сейчас вспоминаю — и понять не могу, как можно было быть такой идиоткой?

— Тогда сейчас расскажем Лену обо всем, что видели. Дочь попросим пока не трогать. И постараемся придумать план, как вывести Сириньи на чистую воду. Кстати, сами танцы мне понравились. А тебе?

Я кивнула.

Насколько же усложнилась моя жизнь по сравнению с Салерано! Там все было просто: я ждала Соль и перебирала бумажки. А сейчас — целый клубок непонятностей: жизнь в доме рядом с большой семьей, те же бумажки в удвоенном количестве, ребенок, странные сны, ларра, катакомбы со страшным Пожирателем, непонятное отношение Холта...

Голова кругом.

Глава 13

Если вы не делаете ничего неожиданного,

вас не ждет ничего неожиданного.

Ф. Уэлдон

Наутро Холт сказал, что Лен расстроен, но пока давить на дочь не станет, а постарается что-нибудь придумать, чтобы вывести ньера Сириньи на чистую воду. Я тоже прикидывала и так и эдак, чем помочь. Но как убедить влюбленную девочку, что тут счастья ей не будет? Не знаю. Пока своими глазами не увидит, чего стоит ее маэстро — не поверит. Я ведь не верила...

Правда, одну потенциальную гадость я придумала и даже поделилась ей с Рейном. И в первый раз видела, чтобы тот настолько развеселился. Задумка состояла в том, чтобы перед очередным уроком наложить на самовлюбленного Сириньи "отвод глаз". То-то задергается красавчик, если ньеры хором станут смотреть сквозь него, не замечая, словно он не он, а пустое место!

— Сита, ну ты сурова! Только отвадить Санию это не поможет... Кстати, твой "отвод глаз" был бы страшным оружием в придворных играх.

— Не выйдет... — вздохнула я. — Другие маги увидят следы заклинания.

— Мм-м... А прикинь, наложить такое на вражеского полководца перед битвой?

Я представила себе подпрыгивающего, размахивающего руками, топающего ногами орущего генерала, на которого никто не обращает внимания, — и тоже засмеялась. Кстати, снять "отвод глаз" может только сильный маг — у слабого просто не получится сосредоточиться на объекте.

Увы, больше ничего конструктивного не придумывалось — вместо логичных умопостроений в голове маршировали суслики...

— Вот, — Рейн ткнул пальцем в две стопки лежащих рядом бумаг. — Это — нечитабельные грузовые декларации. А то — соответствующие ведомости об уплате налогов с привезенных товаров. Взгляни, как думаешь, какая тут цифра написана?

— Восемь или девять сотен тюков, — неуверенно прищурилась я.

— Исходя из тоннажа "Прелестной Анситы" так и должно быть. А в ведомости четко написано — шесть. А тут?

— Семь? Или четыре? — попыталась угадать я, что значит палка с кривой перекладиной.

— Но никак не два, — кивнул Рейн. — Ну, думаю, с этим ясно. Завтра прибудут вызванные мной люди, они этим и займутся. Потери для казны сама видишь какие. И кто-то — я даже догадываюсь, кто именно — должен будет их возместить. Полагаю, эта загадка решена. А мы сейчас продолжим наши изыскания, да? А после обеда прогуляемся в "Заморские редкости" — проветримся, да и обещания надо выполнять.

Я покосилась под стол, где зашуршало. Там в одной из корзин с уже переписанными бумагами вила гнездо ларра. Я посмотрела на нее укоризненно. Та зашебуршилась.

— Сссоль ссспит... я ссслежу... — Ссэнасс прикрыла хитрую морду лапой.

— Ладно, сиди. Только следов от когтей не оставляй, договорились?

— Ссэнасс хорошшшая! — заявила ларра, заваливаясь на бок. — Почешшши?

Рейн покачал головой и фыркнул.

— А кто назначал чиновников, подписывающих сомнительные декларации, ты узнал? — обратилась я к нему.

— Один из заместителей мэра. Прибыл несколько лет назад из столицы.

Ох, надеюсь, это — самая крупная рыба, которую мы здесь встретим.

* * *

Магазинчик "Заморские редкости" занимал цокольный этаж здания на углу двух улиц. В двух витринах, притененных красными полосатыми навесами от солнца, красовались модели парусников на фоне пожелтевших карт с заморскими островами, огромные розовые перламутровые раковины, резные деревянные идолы и лаковые шкатулки, россыпь ярких полированных камней и странных монет...

Перед одной из витрин, сунув грязный палец в рот, завороженно застыл пацан лет девяти. Если честно, я сама была готова прилипнуть рядом, чтобы рассмотреть все получше.