Книга первая: "Новый Февраль семнадцатого"

* * *

ОКРЕСТНОСТИ МОГИЛЕВА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Вдруг, уже начавшего свой прыжок волка сильным ударом снесло в кусты. Я автоматически повалился набок, едва до моего сознания донесся звук винтовочного залпа. Пули засвистели вокруг меня и я вжался в снег. Эхо выстрелов из множества винтовок слилось с волчьим воем, смешалось с ним и погнало его дальше в лес.

Осторожно приподняв голову, я увидел, что уцелевшие волки стремглав неслись в глубину леса подгоняемые пулями наших неожиданных спасителей. Десяток солдат вели методичный огонь по волчьей стае и тем самым, нужно признать, спасли наши жизни от страшной смерти в волчьих зубах.

Выбравшись на утоптанный тракт, переведя дух и убедившись, что непосредственная опасность миновала, я повернулся к командиру столь неожиданно появившегося отряда.

— Кто вы, наши спасители?

Офицер с погонами штабс-капитана цепко скользнул взглядом по нашей компании задержавшись на мгновение на полковничьих погонах Горшкова, и, поняв что я тут главный, вытянувшись по стойке смирно отдал честь и представился:

— Ваше превосходительство! Честь имею представиться — штабс-капитан Мостовский, сто тридцать третий Симферопольский полк. С кем имею честь?

Вот вашим превосходительством меня тут еще не называли, усмехнулся я про себя. Ну, это как раз понятно, про то что, я царских кровей он не знал, а вот погоны генерал-адъютанта он видел.

— Я, генерал-адъютант Великий Князь Михаил Александрович.

Мостовский, вытянувшись как на параде, попытался официально доложиться:

— Ваше Императорское Высочество, сводный отряд...

— Отставить, штабс-капитан. Мы не на плацу. Хочу выразить вам благодарность от своего имени и от имени моих спутников. Право, если бы не столь счастливое появление вашего отряда, то не встретить бы нам завтрашний рассвет.

Крепко жму руку Мостовского. Тот явно польщен, хотя и пытается скрыть это под маской видавшего виды служаки. После чего он обменивается рукопожатиями с Горшковым.

Беру инициативу в свои руки.

— Итак, откуда и куда вы, так удачно для нас, направлялись?

Мостовский несколько напрягся, но затем видимо на что-то решившись, ответил:

— В Могилев. В Ставку Верховного Главнокомандующего.

— Вот так презабавный случай! Мы направляемся туда же. Но, признаться, я полагал, что вы движетесь из Могилева на звуки выстрелов. Если не секрет, что вы делаете в лесу в столь поздний час?

Штабс-капитан, пока я это все говорил, цепко оглядывал окружающие кусты, словно ожидая там увидеть засаду или группу захвата.

— Мы, Ваше Императорское Высочество, пытаемся попасть в расположение Ставки, в обход возможных неприятностей. Простите, Ваше Императорское Высочество, но мы опасные спутники и я не уверен, что ваше присутствие остановит моих преследователей от атаки.

Лязг затвора винтовки в руках Георгия подсказал, что словам Мостовского поверил не только я один.

— Любопытно. Однако кто же вас пытается перехватить?

— Извините, Ваше Императорское Высочество, но я не могу ответить на этот вопрос. Это не моя тайна. Могу лишь сказать, что от этого, видимо, зависит судьба России.

Я с удивлением смотрел на Мостовского. Вот так. Судьба России. Не больше и не меньше! Хотя лицо штабс-капитана и не допускала мысли о том, что он шутит или рисуется, но вот так, два человека, у каждого из которых есть некая секретная миссия в Ставку, от которой зависит судьба России, вот так просто сталкиваются в ночном заснеженном лесу? И один из них спасает жизнь другого? Что это — каприз судьбы или ничего не значащий случай? Но события последних суток, полных жутких происшествий и чудесных спасений, жестко доказывали мне, что случайности вокруг меня в этом времени происходят крайне редко.

Тогда что это? И что делать дальше? С одной стороны опасно вверять свою жизнь неким непонятным людям с неясными намерениями. Но, с другой стороны, у нас явно безвыходное положение — лошади больше нет и идти вчетвером через ночной лес крайне опасно. Мало ли как там волки — вернутся или нет? Да и не только волки могут нам повстречаться. А у Мостовского десяток вооруженных винтовками солдат...

— Как ваше имя-отчество, господин Мостовский?

— Александр Петрович, к вашим услугам.

— Так вот, Александр Петрович, хочу предложить вам совместный вояж в Могилев.

— Но...

— Нет, нет, Александр Петрович, не возражайте. В крайнем случае, у меня появится возможность вернуть вам долг и спасти в свою очередь вашу жизнь. Не лишайте меня такой возможности, прошу вас!

Мостовский на мгновение кинул взгляд в сторону своих бойцов и кивнул.

— Хорошо, Ваше Императорское Высочество. Я согласен.

* * *

ПЕТРОГРАД 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Едва Ходнев проводил жену с сыном и денщиком на новый адрес, к инженеру Васильеву, который согласился пока приютить их и семью полковника Януша, как поступил доклад о том, что на Николаевской набережной к казармам Лейб-гвардии Финляндского полка движется толпа.

Явившись на место событий, полковник с удовлетворением отметил, что присутствие духа еще не покинуло его подчиненных. Глядя на то, как поручик Ожаровский разворачивает поперек набережной у 18-й Линии два пулемета, а его солдаты спешно возводят баррикаду из всего, что попадет под руку в казармах, Ходнев приказывает ввести в действие последние резервы и снять солдат со всех постов в казармах полка, где это было вообще возможно.

Толпа приближалась, выкрикивая лозунги и проклятия. Вот из-за спин идущих впереди в сторону солдат прозвучали первые выстрелы.

По знаку полковника Ожаровский отдает короткую команду и один из пулеметов дает короткую очередь поверх голов.

Толпа испуганно пятится и видно, как задние начинают рассасываться по соседним улицам. Памятуя, во что превращается бегущая в панике толпа, Ходнев приказывает не стрелять и дать демонстрантам уйти от казарм.

Глядя вслед уходящим полковник понимал, что это лишь отсрочка и они обречены...

* * *

ОКРЕСТНОСТИ МОГИЛЕВА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Пока мы беседовали, солдаты Мостовского поставили на дорогу сани. За санями билась в конвульсиях Рыжуха Тихона. Тот причитал и гладил свою лошадку, а один из солдат что-то горячо втолковывал крестьянину. В конце концов, Тихон кивнул и, погладив лошадь в последний раз, отвернулся. Раздался выстрел и все затихло.

Я повернулся к Горшкову и тихо спросил:

— Георгий Георгиевич, вы при себе имеете деньги заплатить Тихону за лошадь и сани? Я потом отдам.

Тот с удивлением посмотрел на меня и, кивнув, пошел общаться с крестьянином. Через пять минут заметно повеселевший Тихон, при помощи солдат, прятал в лесу сани.

— Вот прохиндей! — Летчик аж задохнулся. — Уверял меня, что все сломано и придется покупать новые, а вот, поди ж ты, — прячет. Явно собирается их забрать, купив лошадь в Могилеве!

Задумавшись о ситуации с Мостовским, я пробормотал:

— Да, Георгий Георгиевич, все, все, что нажито непосильным трудом — все ж погибло. Собака с милицией обещала приехать...

Снова удивленный взгляд.

— Это вы о чем, простите?

— Да так. Вспомнил одного соседа инженера Тимофеева. М-да. Так, где там Тихон?

— Здесь я, барин!

Тихон подскочил, как будто ожидал вызова. Я оглядел его с ног до головы и усмехнулся. Такой нигде не пропадет и своей выгоды не упустит. Вон, как разжился деньжатами за этот вечер. И лошадку новую купит. А может и не одну.

— Так что, Тихон, до города далеко?

Тихон помолчал, прикидывая, пару раз оглянулся, а затем изрек авторитетно так:

— Думаю я, что, значится, версты две с гаком.

— Пешком дойдем?

— Пешими-то? Почему б не дойти пешими-то? Волки не сунутся более, да и у нас прибавка-то вышла.

Горшков фыркнул. Тихон степенно повернулся к нему и глянул так... снисходительно.

Через несколько минут мы двинулись по ночному тракту в сторону Могилева. Если верить прикидкам Тихона, то я рассчитывал дойти до города где-то за час-полтора, учитывая ночь, снег и мало ли что...

— Ваше Императорское Высочество, разрешите обратиться?

Оборачиваюсь. Мостовский поравнялся со мной и козырнул. Киваю.

— Обращайтесь, штабс-капитан.

— Вы сведущи в дворцовых порядках. Подскажите — как попасть на аудиенцию к Государю в Могилеве?

С удивлением его рассматриваю.

— К Государю? Лично? Штабс-капитану? Перед самым отъездом Государя из Ставки? Право не знаю чем вам помочь! Вас не пустят даже к царскому поезду.

— Государь уезжает? — Мостовский явно растерялся.

— Да. Такие предположения есть.

— Плохо.

Мостовский долго шел молча, а затем спросил:

— А, если не секрет, вы с Государем будете встречаться сегодня?

Я хмыкнул. Сегодня положительно мне везет на наглецов! Один Тихон чего стоит. Вон идет, морда аж светится от самодовольства. Ощущение такое, что положи ему еще рубликов сто и он своей физиономией будет нам путь освещать словно прожектор локомотива.

Штабс-капитан ждал.

— А, позвольте спросить, чем вызван такой неподдельный интерес простого офицера к распорядку дня и встречам Государя Императора? Уж не шпион ли вы, дорогой Александр Петрович? Откуда я знаю ваши намерения?

Мостовский безнадежно махнул рукой.

— Могу дать слово чести, Ваше Императорское Высочество. Я не шпион. Просто мне нужно увидеть Государя и срочно передать ему кое-что.

Я не знал — смеяться мне или плакать? Слово чести, что я не шпион! Забавно. Как говорится — забавно, если не сказать больше. Хотя, что я знаю о понятиях этого времени о чести? И может ли шпион в эти годы вот так разбрасываться клятвами? Прадед, в глубине моего сознания, почему-то ему верил. Но, говорят, прадед был вообще легко внушаемым человеком...

— Хорошо, штабс-капитан, я вам, допустим, верю. Но, помилуйте, что это меняет? В Могилев вы идете и так. В город патруль вас пропустит. А вот на военную платформу, где стоит поезд Императора, вас никто не допустит все равно. С собой же вас, штабс-капитан Мостовский, я провести решительно не смогу, равно как и передавать какие-то предметы Государю я не буду. Хотя бы из соображений элементарной безопасности Государя. Тем более что вы отказываетесь сообщить мне о сути вашего дела.

Мостовский помолчал. Затем нехотя проговорил:

— Простите, Ваше Императорское Высочество, но...

Я пожал плечами.

— Дело ваше, Александр Петрович, дело ваше. А скажите, Александр Петрович, а есть ли у вас брат — полковник Мостовский?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество! Целых два брата — Николай и Василий и оба полковники.

— Два брата, — повторил я, — это замечательно...

* * *

ПЕТРОГРАД. Васильевский остров. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

— Господин полковник, Лейб-гвардии Преображенского запасного полка подпоручик Скосырский к вам с депешей от полковника Кутепова.

— Проси.

Ходнев встал из-за стола, прервав свои почти бесплодные попытки дозвониться до кого бы то ни было — барышни-телефонистки отказывались соединять с военными или государственными абонентами либо соединяя со всякими "революционными" абонентами типа Таврического дворца, либо просто игнорируя все просьбы и угрозы.

Вошел человек в солдатской шинели и, щелкнув каблуками, представился:

— Подпоручик Скосырский, честь имею. Имею при себе депешу от полковника Кутепова.

— Давайте.

Разорвав конверт, Ходнев впился взглядом в четкие строки депеши:

"Полковнику Д. И. Ходневу полковника А. П. Кутепова.

Милостивый государь, Дмитрий Иванович!

Сообщаю вам, что силами вверенного мне сводного отряда мною взяты под контроль Министерство путей сообщения, Николаевский, Варшавский, Балтийский и Царскосельский вокзалы, которые имею твердое намерение защищать. Имею сведения о том, что вечером или ночью всякое управление в Петрограде будет нарушено и город полностью будет охвачен анархией и мятежом. Так же имею сведения об отправке в столицу устойчивых частей с фронта для восстановления законности и порядка.

В этот непростой час, когда решается судьба Отечества, долг каждого русского офицера быть верным присяге и Государю. Однако нерешительность действий командования столичного гарнизона, преступное бездействие помноженное на половинчатые приказы приводят к полному разложению дисциплины, что грозит сделать невозможным исполнения своего долга для большинства из нас.

Посему, в случае невозможности действовать в установленном месте или в случае получения преступного приказа о прекращении сопротивления, призываю Вас и всех, кто остался верен присяге Государю и твердо намерен исполнить свой долг, присоединиться к нам, прибыв строем или россыпью в здание Министерства путей сообщения или же к одному из указанных мной выше вокзалов, для противодействия анархии и обеспечения прибытия верных присяге частей в Петроград.

От наших решений и действий зависит судьба России.

Прошу Вас сообщить о сим как можно большему числу верных присяге офицеров и солдат.

Да поможет Вам Бог.

Уважающий Вас,

Александр Павлович Кутепов"

* * *

МОГИЛЕВ. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Тракт оказался неплохо утрамбован проезжающими санями, и по колеям можно было идти довольно ходко. Ритмичное поскрипывание снега под нашими ногами и мрачный свет луны, сиявшей сквозь черные кроны деревьев, не располагали к романтическим мыслям. Чувствуя приближение решающих минут, я еще и еще раз возвращался к предстоящим встречам в Могилеве.

Безусловно, сейчас важнейшей для меня была встреча с царем. Именно ее исхода зависело мое личное будущее, ну и, заодно, и будущее самой России. Если мне удастся уговорить Николая никуда не ехать, да еще и удастся помочь ему удержать престол под своим мягким местом, то мне гарантируется наличие моего личного будущего в ближайшие, а может и отдаленные, годы. Страна избежит лишних миллионов смертей и не будет отброшена на десятилетия в своем развитии, а я, в свою очередь, смогу пользоваться благами своего положения. Брат царя, это тебе не кум королю. Это куда перспективнее при грамотном подходе. Что конкретно я собирался делать после победы космизма-монархизма в одной отдельно взятой стране, мне было еще не совсем ясно, но то, что я не собираюсь прожигать жизнь в Ницце, а собираюсь конвертировать свои знания, опыт, хватку и доставшиеся мне от прадеда капиталы одного из богатейших людей России в развитие — это я знал точно.

Для этого сейчас я должен сделать все, для того чтобы Император остался у государственного руля и провозгласил хотя бы половинчатые реформы для успокоения брожения в стране. И я должен быть, ну ОЧЕНЬ убедительным. И вероятнее всего придется вступить в контакт с генералами типа Алексеева, стараясь их убедить в выгодности для них сохранения лояльности царю в контексте войны и победы в ней.

Но сначала разговор с Николаем. Если мне удастся уговорить Николая повременить с отъездом, остальное будет уже делом второстепенным. Даже если генералы позднее и будут продолжать заговор, то это будет уже иная история. Главное их разнести по времени с мятежом в Питере. И привлечь к наведению порядка в столице.