— Наверное, — пробормотала она почти по слогам. — Но зачем такие изыски? Зачем для этого с пеной у рта выпрашивать адрес? Или это у них тоже за прикол считается?

Я открыл рот, чтобы ответить, но тут же заткнулся. В словах сестры было

что-то патологически правильное. От её железной логики начинались рези в

животе. Можно, конечно, предположить, что я ему просто нравлюсь, и, кроме

секса, он хочет чего-то еще. Но что если всё это просто слюнявая чепуха? К чему мучать себя сопливыми фантазиями? Я ведь не Золушка, а он не Принц, решивший отыскать свою возлюбленную во что бы то ни стало.

Мы провалялись перед телевизором около часа. Каждый думал о своем. Потом Светка пожелала мне спокойной ночи и ушла спать. К сожалению, её пожелание не сбылось. Я уснул только под утро, когда бледный рассвет проскользнул сквозь тонкую брешь в занавесках и заставил мои глаза закрыться. Голова, уставшая от бесконечных мыслей, стала тяжелой и вдавилась в измятую подушку.

Но даже в таком измотанном состоянии я продолжал спрашивать

себя: "Зачем?", — и боялся ответа.

22 января, воскресенье

Слава богу, утром меня никто не беспокоил, и я благополучно провалялся до обеда. После завтрака я слонялся по квартире, не зная чем заняться. Нужно было приниматься за очередной проект, но работать совершенно не хотелось.

От скуки спас звонок от родителей. Мать сказала, что они вернутся поздно, попросила сходить в магазин и добавила: "Если хочешь, может приготовить ужин". В другой раз я бы нашел сотню причин для отказа, но в тот момент решил побыть примерным сыном.

Конец января выдался удивительно солнечным. И хотя до весны оставалось больше месяца, в морозном воздухе чувствовалось что-то новое, какое-что предощущение, рождающее внутреннюю легкость.

Прохожие улыбались друг другу без повода, дети, высыпавшие во двор с утра пораньше, задорно кричали, перебрасываясь хрупкими снежками. Белоснежная земля сверкала, словно отполированный бок серебряной чаши. Она отражала солнечный свет, заставляла прохожих жмуриться, и всем своим умиротворенным видом говорила: всё будет хорошо.

Заходя в магазин, я повторял это про себя, словно священную мантру. Состояние острого счастья, испытанное на улице, медленно

испарялось. По мере того углубления в недра супер-маркета оно слабело и

уже совсем скоро напоминало едва уловимый запах чернослива, который сегодня утром поднимался над чашкой свеже заваренного чая.

Между бесконечными прилавками не было ни снега, ни солнечного цвета.

Кругом сновали люди и болезненно внимательные охранники. Потихоньку наполняя корзину продуктами, я всё сильнее ощущал какой-то смутный дискомфорт. Будто всё происходящее было неправильным, а я сам должен был быть в совсем другом месте. И самое главное — я не должен был быть один. Чувство одиночества стало просто невыносимым, когда я подошел к кассе и начал выкладывать содержимое корзины на стол.

Писк считывающего цены прибора с каждым разом становился всё более мерзким и невыносимым для слуха.

— Пятьсот двадцать три рубля, — сказала кассир и уставилась на меня слегка испуганными глазами. — Вам нехорошо, молодой человек?

— Нет, нет, — ответил я, мотая головой, — всё в порядке. — И достал из

бумажника деньги.

Пока девушка отсчитывала сдачу, я механически раскладывал покупки по

пакетам. Мальчишка, который должен был делать эту работу, куда-то пропал.

Я вылетел из магазина, словно за мной гналась сотня разъяренных охранников. Под яркими солнечными лучами хандра немного отступила; я попытался улыбнуться и, встряхнув пакеты, зашагал домой.

Во дворе я сел на лавку под крики галдящих детей решил проанализировать ситуацию. Не знаю, почему я вдруг занялся самокопанием, но одно было очевидно — это была необходимость. Она была настолько острой, что, оставь я всё, как есть, депрессии было бы не миновать.

Чувство одиночества, испытанное в магазине, никуда не делось. Оно

ослабло, но лишь благодаря хорошей погоде и звонким детским голосам, звучащим так, словно в мире никогда не было ничего плохого, и вся жизнь — это одна сплошная радость.

Я знал, что дома мысли о собственной ненужности вновь окрепнут сильными и доведут меня до тихой истерики. Почему-то такой исход виделся

самым вероятным. Пускай прохожим казалось, что на лавке сидит абсолютно

счастливый молодой человек, только что купивший гору продуктов и наверняка

спешащий к любимой девушке, но я-то знал горькую правду. Мне не к кому

было спешить, меня никто не ждал. А единственный человек, которого я бы

хотел увидеть, играл со мной, словно с подопытным кроликом. От этой неопределенности я чувствовал себя еще более ущербным. Но в то же время осознавал, что, в принципе, меня вполне можно считать успешным и даже счастливым. У меня замечательная семья, хорошая работа, друзья. В общем, всё, чего так часто не хватает другим. Но даже эти радости жизни не могли прогнать мерзкое чувство одиночества, которое просочилось в меня с писком кассового аппарата.

Я выкурил три сигареты и поднялся, только когда окончательно продрог.

Дома я всё-таки сел за работу. Просто заставил себя это сделать. Иначе голова бы просто лопнула от назойливых мыслей о собственном несчастье.

Через три часа, проведенных перед компьютером, я заметил, как за

окном зажглись фонари уличного освещения. Оторвав глаза от экрана, я сладко

потянулся и пошел, движимый твердым желанием сварить кофе. Не растворимой гадости, а настоящего молотого кофе, насыщенный аромат которого обволакивает вас и заряжает хорошим настроением.

Когда бурое варево в турке наконец-то закипело, уютную тишину квартиры нарушил пронзительный звук дверного звонка. Я чертыхнулся и едва не плюнул от досады. Убавил огонь и нехотя поплелся в прихожую, на все лады проклиная незваных гостей.

Открывая последний замок, я благоразумно убрал с лица недовольную гримасу, ругая себя за вынужденное лицемерие, и легко толкнул внешнюю дверь, придерживая её за резную ручку.

В следующую секунду я проклял всё на свете. И лицо моё наверняка

исказилось совсем другой гримасой — страдания, которое мне предстояло. В

коридоре, освещенном яркой лампочкой, стоял он. Немного растрепанный,

но — я поймал себя на этой мысли — чертовски красивый. Со слегка раскрасневшимся на морозе лицом, небрежно повязанным шарфом — и глазами, которые прожигали меня насквозь.

Я отпустил ручку, петли еле слышно скрипнули, и дверь открылась шире. Со стороны это было похоже на приглашение, но, честно говоря, я не был уверен в том, что хочу его видеть. Тем не менее, я не мог оторвать взгляд от его лица. Стыдно признаваться, но я получал удовольствие, разглядывая его. Сурово сжатые челюсти, растерянные глаза, массивное безупречное тело, спрятанное под одеждой; сама его поза дышала какой-то животной энергией, сдерживать которую он как будто не умел, но очень старался.

Казалось, он хочет свернуть мне шею, но не решается это сделать. Я

бы даже сказал боится, но слово "страх" как-то не вязалось с его внешним

видом.

Некоторое время мы оба были в замешательстве, пялились друг на друга и не произносили не слова. Не выдержав этого молчания и решив поскорее избавиться от липкого чувства надвигающейся беды, я произнес первое, что пришло на ум:

— Чего тебе?

И тут же закусил губу, услышав собственный голос. Он был похож на дрожащий фальцет обиженного мальчишки, который чувствует собственную беспомощность, но всё равно лезет в драку.

— Может, пустишь? — спросил он тихим, шипящим голосом. В черных

глазах что-то неуловимо блеснуло.

— С какой стати? — ответил я грубо, но ничего, переживет.

— Поговорить надо, — сказал он, опуская глаза.

Несколько минут я просто смотрел на него. Голова отказывалась

соображать. Я понял, что еще чуть-чуть, и он снова одержит верх, войдет, расположится, как дома, может даже, предложит потрахаться, а

потом вернется к своей ненаглядной. Перспектива пережить это во второй раз мне не улыбалась. Но — Господи! — как же хочется до него дотронуться!

— Знаешь, Лех, — услышав свое имя, он резко поднял голову и уставился прямо мне в глаза, — иди ты на хуй!

Выплюнув эти слова, я схватился за ручку двери и попытался захлопнуть её прямо перед его удивленной рожей. Чувство неимоверного удовлетворения переполняло меня. Кажется, я даже начал улыбаться.

Я не понял, что происходит, когда ручка рванулась из моих рук. Дверь

отлетела в сторону, распахиваясь настежь. За ней стоял он, взбешенный и,

кажется, готовый убить меня прямо в прихожей. На секунду испугавшись, я

даже попятился назад.

Он тяжело дышал, пропуская воздух через медленно раздувающиеся ноздри. Сжатые губы побелели от напряжения и стали похожи на тонкую бледную линию. Контраст с потемневшим от злобы лицом был пугающим.

— Какого хуя?! — возмутился я, но тут же оказался прижатым к стене. Неуловимым движением он перешагнул порог и схватил меня за плечо, пригвоздил к стене сначала руками, а потом и губами.

Я протестующе замычал ему в рот, но он продолжил стискивать моё тело.

Неожиданно захватил мою нижнюю губу и с силой сомкнул зубы. Я тихо

вскрикнул, чувствуя, как соленая кровь толчками потекла из раны.

Собрав силы, я уперся в его грудь руками. Протиснул коленку между нашими телами и со всей дури толкнул.

— Сууука!!! — закричал я, вырываясь из его объятий. — Убери руки!!!

Он был похож на каменную глыбу, в которую неожиданно врезался многотонный грузовик. От удара его слегка повело, но не более.

— Скотина! — Я вытер прокушенную губу тыльной стороной ладони. На руке остался кровавый развод. — Пошел нахуй отсюда!

Я орал на него, словно сумасшедший, но слова не действовали. Его руки снова потянулись ко мне. Боже!

Он был похож на дикое животное, застывшее перед решительным

броском. И жертвой был я. Пускай я не уступал ему в физической силе, но

в тот момент он, наверное, бросился бы и на разъяренного тигра. Его почерневшие глаза приобрели пугающий кристальный блеск, словно остро наточенные ножи, способны вспороть меня сверху донизу. Я почти видел в них свое испуганное отражение.

Но сдаваться не собирался. На смену испугу неожиданно пришла такая

злость, что к броску приготовился уже я сам — и только ждал повода. Я решил отомстить ему за все ночи, когда я бредил им, сжимая в руках полупустую бутылку виски, развалившись на мятых простынях, словно беспомощный калека.

— Уходи, — сказал я твердо. Реакции не последовало. — Отстань от меня, — добавил я, надеясь, что он всё-таки услышит.

Он лишь аккуратно закрыл за собой дверь и направился ко мне. Я попятился, но снова уперся в стену. В следующий момент он был уже так близко, что я чувствовал, как его сбивчивое дыхание обжигает мою кожу. Я напрягся и вцепился в стену позади себя. Желание ударить его вдруг куда-то испарилось. Я закрыл глаза, надеясь, что, когда открою их снова, всё исчезнет, а происходящее окажется дурным сном.

Очередной горячий выдох заставил меня опомниться. Я открыл глаза, когда его рука легла на мою шею. Я думал, что он хочет задушить меня, но лишь почувствовал, как горячие пальцы нежно погладили кожу, потом поднялись выше и зарылись в мои волосы.

После слабого давления на затылок его губы вновь коснулись моих, от чего я лишь сильнее сжал стену. Я уже не понимал, что происходит. Я не хотел,

чтобы он снова победил, но в то же время боялся, что всё прекратится. Пока

он просто целовал меня, казалось, ничего плохого не произойдет. От ощущения

его шершавых губ я терял рассудок и забывал всё, что мучило меня в последнее

время. Я был похож на сентиментальную барышню из дешевого дамского романа, но ничего не мог с этим поделать. Я любил его. Наверное, в этом было всё дело. Я любил его и не знал, что делать с этой любовью. Я не был уверен, что она нужна ему.

Он оторвался от моих губ и через секунду снова поцеловал. От этих жалящих поцелуев я затрясся мелкой дрожью.

Его руки сновали по моему телу, забирались под футболку, играли с

пряжкой ремня. Казалось, что они повсюду; что в один и тот же миг он

умудряется прикоснуться ко мне сразу в нескольких местах.

Я стоял, прижатый к стене, словно пленный, приготовившийся к расстрелу. Руки и ноги сведены в неимоверном напряжении. Сердце бешено колотится, перекачивая по венам закипающую кровь. Было в этом состоянии что-то нечеловеческое, что-то, пришедшее из сказочных книг о других мирах. Уж слишком сильными были переживания, слишком яркими — эмоции. И причиной был он.

Он обнял меня и буквально затолкал в зал. Повалил на диван и принялся срывать одежду. Футболка затрещала по швам, съежилась и отскочила в дальний угол, брошенная его сильной рукой. Ремень, вырванный из петель, зашипел и с бряцанием свалился на пол.

Я раскинул руки, позволяя раздевать себя. Но что-то липкое и густое начало медленно обволакивать мой разум. Будто анестетик, начинающий уничтожать болезнетворные микробы. Моя одержимость им и правда походила на болезнь. После каждой встречи с ним мне становилось только хуже. И вот настало время для срочного медицинского вмешательства.

Когда он схватился за джинсы, я глубоко вдохнул, выгнулся и, преодолевая вязкое внутреннее сопротивление, с силой оттолкнул его на середину комнаты.

— Не надо, — сказал я, переводя дыхание. — Уходи.

Он не слушал. Или не хотел слышать. Стоя на коленях, он снова потянулся ко мне. Хватит!

В тот момент я, наверное, не был похож на человека. Потому что кулак, сжатый до хруста, врезался в его лицо с неимоверной силой. Кожа на щеке разошлась, скула глухо треснула, врезаясь в костяшки моих пальцев, которые тут же окрасились алым. Он отлетел к противоположной стене, ударился головой и на секунду потерял сознание. Потом очнулся, завертелся из стороны в сторону, не понимая, что произошло. Я встал с дивана, не обращая внимания на сползающие джинсы. Медленно подошел к нему, взял за подбородок, дернул вверх и проговорил ледяным тоном:

— Я же сказал, вали отсюда!

Он смотрел на меня стеклянными, непонимающими глазами. Карие радужки померкли. Я продолжал разглядывать его лицо сверху вниз. Он стоял на коленях, тяжело дышал и смотрел так, словно от меня зависела его жизнь.

— Сколько раз повторять? Вали отсюда!

Каждое слово заставляло его сжиматься, словно от удара. Но жалости во мне уже не осталось. И даже подернувшиеся влагой глаза не растопили мою холодную решимость вышвырнуть его из квартиры.

Я вздернул его за плечи, словно куклу. Он послушно встал, продолжая смотреть мне в глаза. Что он хотел в них увидеть? И что видел?..

Я толкнул его в сторону коридора и приготовился ударить снова, если он подумает сопротивляться. Но делать этого не пришлось. Опустив голову, он сделал несколько шагов к двери. Потом остановился, словно решая, идти дальше или нет.

В этот момент меня поразила странная мысль. Я хотел причинить ему физическую боль столь же сильно, как он, по всей видимости, хотел получить меня. Его сексуальная энергия перешла ко мне, трансформировалась и превратила меня в жестокого безумца.