Сокровище северных герцогов.

В воздухе стоял равномерный гул от летавших повсюду пчел. Там и тут за изгородями виднелись симпатичные домики-ульи. Я шла, разглядывая уютные невысокие домики под красноватой черепицей, украшенные резными наличниками. Резьба на многих домах была такой искусной, что невольно напоминала кружева. За домами сквозь плетеные изгороди можно было разглядеть почти правильные квадраты возделанных полей и огородов, на которых можно было видеть фигурки работающих селян. День был в самом разгаре, и люди работали на своих наделах, спеша закончить посевные работы, или занимаясь прополкой грядок с овощами.

Возле домов были устроены цветочные клумбы, огороженные у одних деревянными плетеными загородками, а у других каменными бордюрами. И все это было настолько гармонично сочетаемо, словно над всем селением работал один художник. Только использовал для своей картины не краски, а цветы и деревья, добавляя искусственные сооружения из камня и дерева в качестве рамок. От этой благоухающей гармонии в душе рождалась какая-то светлая грусть. Словно ты попала в сказку, но понимаешь, что счастье не может длиться вечно.

Медвежутик, словно почувствовав мое состояние, остановился, подобрался под мою руку, заставляя ее опуститься на свою голову. Я машинально погладила его. Рука, запуталась в шерсти, которая на ощупь была мягкой как пух у цыплят, но при этом довольно длинной, примерно на ширину моей ладони. И снова в голове появилась картинка, только теперь она показывала двор перед амбаром, огороженный красивой изгородью, сплетенной из прутьев красноватого оттенка. И таким умиротворяющим теплом веяло от мыслей маленького мохнатика к этому двору, что в голове возникло только одно слово — 'ДОМ'. И словно волной этого умиротворения смыло с души всю грусть. А медвежутик тут же засеменил вперед по дороге, а затем свернул к третьему от меня двору. И я с удивлением узнала изгородь, показанную мне мысленно моим провожатым. Остановившись возле калитки, он замер на миг, уставившись на меня своими глазищами, качнул головой, словно приглашая в гости. И пропал.

Я помедлив, прошагала оставшееся до указанного мне дома расстояние, и оказалась возле резной калитки, выкрашенной в зеленый яблочного оттенка цвет. На одном из столбиков, поддерживающих створки калитки был прикреплен серебристый колокол размером с литровую колбу на металлической дуге. Постояв минуту, я тронула сплетенный из чьих-то светлых волос шнурок, привязанный к металлическому языку колокольчика. Раздался сочный чистый глубокий и раскатистый звон.

И тут же пустой всего секунду назад двор заполнился группой медвежутиков разных размеров и с шерстью всех оттенков серого и коричневого цветов. Все они стоял близко друг к другу, соприкасаясь лапками или просто бок о бок, и смотрели на меня своими большими светящимися как у кошки в темноте глазами. Только один стоял спиной ко мне, а лицом к своим сородичам, и смотрел на них, протянув к ним свои ручонки, ладонями вперед. Я догадалась, что это и есть мой провожатый. Наверное, он передавал своим собратьям подробности встречи со мной. Затем он тоже развернулся лицом ко мне, и пискнул:

— Ти-ии-им...

— Я — Тим, — прижав руки к груди, слегка даже поклонился я забавному семейству.

И в этот момент за спинами медвежутиков раскрылась воронка уже знакомого мне портала, и оттуда появился человек. И воронка тут же схлопнулась, словно ее и не было. Причем, я смогла засечь всплеск человеческой магии лишь только каким-то шестым чувством, настолько мизерным было внешнее возмущение потоков человеческой магии. Иных же видов магии мне засечь и вовсе не удалось. Впрочем, эльфийской магии я по определению не могу чувствовать. Как и прочих видов магии, не свойственной мне по крови. Ни викинговской, ни гномьей, ни орочьей.

Если от медвежутиков веяло чем-то по-детски наивным и поэтому безопасным, то появившийся из портала человек принес с собой волну чего-то неуловимо родного и близкого. Словно я, долго блуждая в чужих краях, неожиданно оказалась дома. Такое чувство мне давала только моя сестра Тирнари. Только рядом с ней я ощущала полную защищенность и расслабленность. Даже Ас, да и Шон, не могли дать мне такого полного ощущения родного гнезда. Аскани всегда чего-то от меня хотел больше, чем я готова была дать. А интересы Шона вообще лежали в иной плоскости, и рядом с ним я ощущала себя защищенной, но не своей. Я чувствовала, что они — моя семья, что они мне нужны и близки. Но вот полного ощущения тепла и уютя семьи не было. Чего-то не хватало в наших отношениях. Какой-то легкости, осознания, что тебя любят просто за то, что ты есть, и ты любишь также в ответ. А не потому, что у кого-то к тебе 'любовь-судьба', или Кубок Судьбы повлиял.

А вот стоящий сейчас напротив меня в окружении забавных существ мужчина излучал ауру Отца. Таким отеческим теплом светился его взгляд, словно он дождался возвращения блудной, непутевой, но от этого не менее любимой дочери.

Испытанное мною потрясение, вызванное неожиданным наплывом столь удивительных чувств, заставило мое сердце сбиться с привычного ритма. Глаза защипало, и на щеку скатилась слеза.

— Как ты назвала моих помощников, дитя? — бархатный глубокий голос казалось проникает в самое сердце, — Медвежутики?

Он, что, читает мои мысли? У меня же Шоновы щиты!!

— Здесь не действует никакая иная магия, кроме человеческой, Тим. А щиты твоего Шона, как я понимаю, драконьи. В тебе самой я чувствую сильную магию, но ее человеческая часть слаба. И потому твои мыслеблоки не являются для меня преградой.

Ничего себе! А я даже не почувствовала, как он прошел сквозь мысленные щиты. Словно нож через воду.

— А вы кто? — наконец-то вышла я из ступора.

Голос прозвучал как-то совсем по-девчоночьи, пискнул скорее, чем прозвучал. Задавать вопрос было глупо. Было чувство, что и задавать его не стоило. Нужно было просто сделать навстречу Отцу несколько шагов, уткнуться головой ему в живот, и выдохнуть: 'Наконец-то я дома'...

И отвечая на мои мысли мужчина сделал шаг мне навстречу, протягивая ко мне руки в жесте приглашения. И, не промедлив ни мгновения, я рванула к нему:

— Отец...

— Дитя... Ты так долго добиралась к нам. Добро пожаловать домой. Здесь тебя никто не обидит.

Его слова были именно теми, что мне так нужны. Я наконец-то обрела долгожданное пристанище. Дом, которого у меня никогда не было. Я плакала, уткнувшись в живот Отца, хватаясь за него, как утопающий за соломинку. А он гладил меня по волосам, утешая, даря успокоение. Казалось, я могла бы так стоять и плакать вечно. Слезы были такими сладкими и желанными. Словно душа умывалась ими. Словно вместе с ними утекало все то, что скопилось в ней за годы моей жизни.

А маленькие мохнатики жались к моим ногам, передавая через прикосновения образы домашнего уюта. В голове мелькали картинки светлых комнат с большими окнами, затянутыми легкими белоснежными паутинками занавесок, в которых нарядно одетые люди пьют чай за накрытыми столами. Резные терраски с плетеными креслами и тяжелыми деревянными столами с вязаными скатертями, за которыми улыбающиеся компании молодых людей весело о чем-то беседуют. Кухни с чугунной утварью, с огромными каменными печами, в которых румяные кухарки готовят какие-то вкусности. И везде поодиночке или группами снуют лохматые существа, занятые непонятными, но явно полезными для людей делами. Потому что все люди ласково гладят медвежутиков, улыбаются им.

Отец ласково отстранил мое зареванное лицо от себя, потрепал по волосам, и, взяв за руку, повел на улицу за калитку. Я готова была иди за ним не глядя хоть в пасть каменного тролля. Я ЗНАЛА, что ничего плохого этот человек мне не сделает. Отец!! Самый родной и самый близкий человек на свете. Мужчина, который всегда защитит и ничего не потребует взамен. Нужно только быть с ним рядом. А ведь это именно то, чего мне больше всего и хочется. Быть рядом с тем, кто всегда поймет, утешит, разрешит все твои проблемы. Да и какие вообще могут быть проблемы, когда рядом есть Отец?! От него исходило родное тепло и свет такой любви, которой хватит на всю жизнь. И не мне одной, а всем детям Его.

— Да, дитя. Моей любви хватит на всех, кто нуждается в ней. Здесь ты найдешь не только пристанище, но и семью любящих тебя людей. Твоих братьев и сестер.

Сестры и братья... У меня никогда не было ни сестер, ни братьев... только Аскани... кто такой Аскани? Наверное, это неважно. Здесь у меня много сестер и братьев. Они меня любят. И я уже люблю их всех. Но больше всего люблю Его. Мне хочется стать для него самой лучшей дочерью. Чтобы Он мог гордиться мною.

— Я горжусь тобой, дочь моя. Ты удивительное создание. Ты смогла выжить в нечеловеческих условиях скверны. Тебя окружала жестокость и ненависть тех, кто должен был защищать тебя, когда ты была мала и беспомощна. Но больше ты не будешь одинока. И здесь тебе НИЧТО не угрожает. В нашу Долину нет хода ни эльфам, ни драконам, ни самим богам. Здесь только Братство людей, нашедших свою семью и дом.

— Да, Отец, — я протягивала к нему руки в молитвенном жесте преклонения пред Светом Его. Пред Его Любовью, что дарил Он мне.

Я маленькая птичка, нашедшая свое гнездышко... Ласточка...

Так звал меня... кто-то далекий звал меня...

Когда-то... не помню...

Не важно...

Мы шли по улице, а из-за оград домов выходили красивые улыбающиеся люди, и пристраивались рядом с нами, позади нас, и даже впереди. Десять, двадцать, тридцать... Множество людей, чьи лица светились таким умиротворением и счастьем... Никогда не видела столько счастливых лиц одновременно. Это братья мои. И сестры. Я так рада вам всем. Я так люблю вас, родные мои. И Отца нашего люблю. Мы все любим Его. А Он любит нас. И заботится о нас. И всегда, столетия заботился обо всех детях своих. Так поклонимся же Ему, Отцу нашему за хлеб наш, и за кров наш, и за радость, что дарит Он нам ежечасно. Да будет свято имя Его во веки веков!

Я слышала эти слова сердцем. Эти слова звучали в песнях жителей Долины. Эти слова образами передавали мне очаровательные лохматики, которые наравне с людьми участвовали в этом радостном шествии. И я была несказанно счастлива своей сопричастностью к этому единству. И всем сердцем соглашалась с молитвами своих новоприобретенных братьев и сестер. Отец наш достоин любви и поклонения за деяния Его.

Тем временем мы подошли к красивой солнечной площади, окруженной садами. По периметру площади уже стояли люди и медвежутики, держась за руки. Улыбаясь и присоединяя свой голос к песням пришедших со мной и Отцом.

В центре площади я увидела прекрасный фонтан. Он бил высокими струями воды, рассыпая миллионы радужных брызг, которые с шумом падали в мраморную чашу. Цвет мрамора был превосходен. Золотисто-розовый, с тонкими темно-бордовыми прожилками, образующими замысловатые узоры на дне чаши. Такой нежный и теплый оттенок, как в храме у Лариши...

Лариши!?! Мозг взорвался волной невыносимой боли. Да что это такое?!!

'Лариша!!!'

Рука мужчины, секундой раньше нежно и покровительственно поддерживающая меня, вдруг стальными тисками сжала запястье.

'Здесь нет и не может быть никакой Лариши!! И никаких иных посторонних сущностей!' — слова огненным сверлом буравили мне голову. Хотелось закричать от боли. Но рот кривился в противоестественной улыбке, аж губы сводило. И никаких слов не вылетало из моего рта. Я попыталась вырвать свою руку из захвата. Но мышцы не сделали ни малейшего усилия изменить свою работу. И я продолжала, как ни в чем не бывало, идти рядом с этим человеком, глупо улыбаясь и даже подпевая людям, что нас окружали.

'Лариша!! Помоги мне!! Что случилось? Где я? Помогите!!! Шон!! Шо-ооон!!!' — я мысленно кричала, звала на помощь. Но не получала ни одного отклика от дорогих мне людей... Шон! Ас! Они же там... им нужна моя помощь... мне нужна...

Голова сжалась от новой волны боли... Дорогих людей?... Кто они такие?... Все мои родные и близкие здесь!!

'Отец мой!! Я дочь твоя. Я счастлива быть здесь с вами со всеми'.

Рука, сжимавшая мое запястье, чуток расслабилась, стала такой родной и нужной мне.

Рядом с Отцом я чувствовала себя совершенно счастливой. И братья мои, и сестры, что окружали меня, были счастливы. Лица и мужчин, и женщин сияли улыбками. Звуки песнопений рождали в душе светлый отклик. Хотелось всем сердцем присоединиться к этому дружному хору. И я не сдерживала свой порыв.

* Отец, благодарим тебя, что ты живешь на свете.

Нет никого тебя милее и родней!

Отец, прими от нас в любви признанья эти!

Да здравствуй миллионы долгих дней!

Отец, Ты добротою нас своею окружаешь.

Всегда внимателен, хотя порой суров.

Отец, Ты нас на крыльях счастья поднимаешь.

Как нам нужна Твоя великая Любовь!

(*стихи — переделанная цитата из интернета, автор неизвестен)

Руки сами складывались в молитвенном жесте перед грудью. Глаза людей, обращенные к Отцу нашему, светились таким же благостным поклонением, которое я ощущала в своей груди.

И на последнем аккорде гимна в едином порыве все братья и сестры прижали правую руку к сердцу, отдавая дань уважения и почитания Тому, Кто дарит нам свою любовь и заботу. И я повторила сей искренний жест одновременно со всеми.

Рука наткнулась на некое утолщение под одеждой, которое мешало руке прикоснуться к груди в области сердца в жесте благодарности. Захотелось убрать эту помеху. Осторожно, чтобы не нарушить священное действо своими неуклюжими движениями, я засунула руку в вырез платья, нащупывая какой-то камешек на шнурке, круглый, с дыркой посередине, намереваясь избавиться от него...

Но едва пальцы нащупали прохладу этого камешка, как меня словно ударило током. От боли захотелось отдернуть руку поскорее от камушка. Но вопреки этому желанию, рука, словно сама, сильнее вцепилась в амулет...

Точно! Амулет Шона!!!

'ШОООННН!!!' — мой ментальный вопль, подкрепленный болью и ужасом непонимания происходящего, мог, наверное, разбудить и мертвого. Даже целое кладбище мертвых.

Рука стоящего рядом со мной мужчины (Отца??!!) вцепилась в мою руку, сжимающую амулет, пытаясь вырвать его у меня. Но я только сильнее сжимала камешек в ладошке. Мое!!!

На мозг обрушился сильнейший ментальный удар:

'Здесь нет ничего твоего! Здесь все МОЕ!!!'

Отец впился своими льдисто-серыми глазищами в меня, сверля яростным взглядом. Я в панике оглянулась, ища защиту от него. Но стоящие кругом люди, словно не замечали ничего, продолжая с теми же по-идиотски счастливыми улыбками взирать на своего кумира.

Затравленным зверем я смотрела на своего мучителя, пытаясь закрыть свой мозг от его воздействия. Но его мощь была просто ужасающей. Последнее, что я увидела, перед тем как провалиться в беспамятство, были его глаза, которые из просто холодно-серых стали вдруг цвета расплавленного серебра и словно засветились чудовищным блеском.

* * *

В себя пришла я на какой-то деревянной лежанке, покрытой соломенным туфяком. Голова гудела как церковный колокол. И в виски била тупая боль. В помещении, где я находилась, было сумрачно, но не темно. Правда, никаких отверстий типа окон я не увидела. Но, тем не менее, я могла разглядеть окружающие меня предметы. Подвал? Хранилище? Склад? Все пространство стен вокруг меня было занято полками с разными банками, мешочками, туесочками. А почему тогда здесь эта лежанка? Точнее, даже не одна. Рядом с той, на которой обнаружилась моя полудохлая тушка, стояли еще четыре похожие. Причем, одна из них была явно занята кем-то спящим. Кем-то, кто был ростом в половину меня, а в обхвате — в полторы меня.