Прогрессор каменного века - 2.

— Прекратить разговоры. Тихо вы, раскричались, как фазаны в курятнике. Это не простые говорящие камни, а особые. Сдаётся мне, что Мать Земля начала их растить для меня в тот самый день, когда Танюшка своими глазами пробудила мою душу к ведловству. Я не спешил сюда приехать и потому мои говорящие камни успели набрать совершенно дурную, бешеную силищу и каждого ведла, кто осмелится к ним приблизиться, они сожгут, как свечку. Он не успеет и пискнуть. Поэтому я должен поехать за ними один и усмирить их. Ну, а вы, если не хотите погибнуть ни за грош, должны сидеть здесь и не сдвигаться с этого места в ту сторону, — Митяй махнул рукой в северо-западном направлении, — ни на шаг. Если не верите мне, то взгляните на свои говорящие камни. Они вам сами всё скажут.

Ведлы достали свои говорящие камни и, взглянув на них, ужаснулись. Все они мрачно потемнели и налились неприятным, пугающим, синевато-зелёным цветом, хотя ещё недавно были яркими и нарядными. Он не стал говорить, что изумруды могут подпалить задницу и ему, если он в чём-либо ошибётся, но Таня это и сама поняла, но всё же не испугалась, эту женщину и махайрод не смог бы испугать, а потому тихо сказала:

— Да, Митяй, Мать Земля вырастила эти камни только для тебя одного. Будь очень осторожен, когда станешь открывать их дом. Они очень своенравные, как и ты сам. Если ты их покоришь, то станешь самым великим ведлом.

Митяй усмехнулся и ответил:

— А вот это вряд ли, Танюша. Среди вас уже сейчас есть ведлы посильнее меня, так что я просто стану довольно сильным и могущественным ведлом с говорящими камнями. Сила ведла зависит не от его камней, Танюша, а от него самого.

Тимоха, с ужасом глядя на свои говорящие камни, некогда имевшие совершенно потрясающей голубизны цвет, сказал:

— Зато, Митяй Олегович, глядя на свои говорящие камни, мы будем знать, как обстоят дела у тебя. Мне кажется, учитель, что Мать Земля обязательно захочет проверить тебя на вшивость.

На юное дарование тотчас зашикали, мол ты что такое говоришь нашему ведару, но Митяй рассмеялся и воскликнул:

— Правильно глаголешь, отрок! Значит так, ребята, я возьму с собой автожир и побольше харчей, мне там будет не до охоты. Чтобы там Мать Земля о себе не думала, я не собираюсь ползать перед ней на пузе. Грубить ей и насиловать природу, я, конечно, не стану, но если потребуется, покажу свою силу и решительность, ну, а вы устраивайтесь здесь. Дом поставьте и живите, как люди, поверьте, мне там чуть ли не до холодов валандаться придётся. Уже завтра моросить начнёт, через неделю дожди зарядят, а там и похолодает. Ну, всё, а теперь ложимся спать. Мне завтра рано вставать и отправляться в путь. Большие реки мне точно не попадутся, а потому понтон мы с Пахома снимем.

В сумерках подул холодный, северо-западный ветер с гор, небо заволокло свинцовыми тучами и стало моросить. Когда утром Митяй, голый по пояс, вышел из палатки, чтобы умыться в реке, то даже матюгнулся. Мало того, что дул холодный ветер, так в воздухе ещё и висела тончайшая водяная пыль, отчего тот казался липким и противным. Не смотря на это безобразие, он умылся, почистил зубы и стал собираться в дорогу. Ещё возле Магнитогорска, когда делал аэрофотосъёмку, он поднялся на автожире в небо почти на километр и поскольку стояла прекрасная солнечная погода, то увидел, что на севере и северо-западе на горах ещё лежат ледники, причём вполне приличного размера, все изрезанные водными потоками. Как обстояла ледовая обстановка здесь, он не знал и если небо не прояснится хотя бы на полдня, то не скоро узнает. Машина была собрана в дорогу ещё с вечера и Митяй впервые пожалел, что не взял в эту поездку Крафта. Только этот пёс мог сопровождать его в поездке к верховьям Чусовой, куда Митяя тянуло, словно магнитом и он смог бы найти нужное место даже с закрытыми глазами и добежать до него пешком, но всё же решил отправиться на Пахоме.

Пахом был единственной Большой Шишигой, на более широком переднем бампере которого Игнат установил мощный водяной насос и съёмный лафетный ствол, если Митяю придётся размывать струёй воды какую-нибудь преграду. Производительность насоса на максимальных оборотах двигателя составляла двести семьдесят литров в секунду и воду он мог подавать под давление около сорока атмосфер, поднимая струю вверх на полтораста метров. Поэтому работать с ним можно было только прикрутив к бамперу лафетный ствол. Зато и управлять им можно было с помощью гидравлики, не выходя из кабины. Достал из отсека на крыше будки десять рукавов, каждый длиной по семь метров и двести миллиметров диаметров, подсоединил их к насосу, опустил в воду водозаборный цилиндр с сеткой и вперёд, гони гусей. Именно с помощью этого насоса Митяй и намеревался размыть дом своих говорящих камней, находящийся на склоне высокой горки, стоящей на берегу реки Чусовой. Он попрощался с Таней, остальными своими друзьями, сел в Пахома и поехал вдоль реки. Местность была холмистая, местами поросшая лесом, но глубоких оврагов и очень уж высоких холмов не было, а вдоль берега реки ему вообще почти ничто не мешало ехать, но он старался к ней особенно не приближаться, чтобы не нарваться на мокрый галечник, где сверху сухо, а под мелкими камнями песочная жижа пополам с крупняком. Там запросто все три моста можно было оставить.

Тем не менее ехать быстро не получалось. Приходилось то и дело петлять, объезжая непролазную чащу из двух, трёх сотен громадных сосен, которым, почему-то, вздумалось расти группами. Однако, Митяй не ворчал и за Макиту не хватался, чтобы показать, кто здесь хозяин. Он терпеливо пробирался вперёд, петляя, как заяц, и вскоре, часа через четыре, проехав сквозь лес, который издалека не казался таким уж страшным, выехал на открытое пространство обычной холмистой лесостепи. По Арамилке ехать было бы просто безумием, так много в её русле скопилось каменных валунов, один красивее другого. Почти каждый был яшмовым, но среди них попадались и глыбы малахита. Урал, однако, главная сокровищница России-матушки. Митяй уже было обрадовался, но вскоре, километров через семь перед ним встал стеной такой высоченный и густой лес, стеной преградивший ему путь к Чусовой, до которых, как он чуял нутром, оставалось всего каких-то сорок километров, что он внутренне содрогнулся. Тем не менее он смело поехал вперёд, чтобы застрять в этом лесном лабиринте на целых две с половиной недели. Честно говоря, если бы не буреломы, то он никогда не проехал бы через этот лес на Пахоме и уже раз тридцать пожалел, что не отделился раньше от основной группы, не поплыл искать Каму и не стал подниматься вверх по Чусовой по воде, но делать уже было нечего.

В конце концов, распилив сотни полторы здоровенных поваленных елей и спилив десятка два уже старых настолько, что просто трухлявых, елей, он выехал на берег реки Чусовой и в сердцах выматерился. Очень уж он оказался узким и местами крутым, фиг проедешь даже на Пахоме. С этой минуты Митяй превратился в наводчика водяной пушки, благо ему пришлось подсоединить всего четыре рукава. Так, безжалостно сжигая топливо, впрочем его он взял с собой помимо того, что в баках, аж три тонны, продвигаясь в час по пятьдесят, шестьдесят метров и промывая себе дорогу, он упорно двигался вперёд ещё восемь дней, с удивлением отмечая, что вокруг нет ни единой живой души. Даже птицы и те покинули эти места. Видать их распугали говорящие камни Митяя. Наконец, на двадцать шестой день своих мучений под проливным дождём, ему часто приходилось брать в руки кирку, лом и лопату, уставший, как чёрт, он подъехал к дому своих говорящих камней вплотную, заглушил двигатель, перешел из кабины в уютный кубрик, принял горячий душ, поужинал и рухнул спать. Ночью ему снова, как и все последние дни, снились огромные изумруды диаметром сантиметров в пятнадцать и длиной чуть ли не в полметра, горящие зелёным огнём, словно поленья в печи, но его это давно уже не пугало.

На следующий день, прекрасно выспавшись не смотря на чувство смутной тревоги, побрившись и позавтракав, Митяй выбрался наружу и заулыбался. Дождевые тучи прогнал южный ветер, было тепло как раз именно потому, что ветрено, и он первым делом полез на крышу, чтобы установить на автожир, заботливо укутанный прорезиненной парусиной, винт и ротор. Когда всё было готово к полёту, он нажал кнопку пуск, раскрутил ротор и взлетел. Полетав полчаса вокруг той горы, к которой его так влекло, Митяй одновременно был готов и плакать, и смеяться и вот почему. Если бы он, подъехав к лесу, повернул налево и проехал всего каких-то семь километров, то попросту обогнул бы его и без малейших хлопот подъехал к своим камням с другой стороны, не оставляя после себя в лесу петляющую тропу и затем не прокладывая одиннадцать километров дороги по берегу. С гневными словами: — "Дураков работа любит!", Митяй ловко приземлился прямо на крышу Пахома, принайтовал автожир, вытащил из воды рукава и поехал вперёд, прямо по неглубокой в этом месте, но широкой реке, дно которой покрывала мелкая галька. Через пятнадцать минут он выехал на удобную и просторную площадку перед горой, которую огибала река Чусовая и широко улыбнулся, говоря себе: — "Так не так, перетакивать нечего. Я здесь, а мои говорящие камни там. Пора подойти к ним поближе."

Взяв с собой ледоруб и тяжеленький геологический молоток на длинной ручке, Митяй полез по трещиноватому, что радовало, крутому склону горы. Её северный склон был практически безлесным, поросший изредка жесткой травой и покрытый по большей части мхами и лишайниками. Гора была сложена из сильно растрескавшихся вулканических пород, преимущество это были гранитоиды, местами испещрённые черноватыми габроидами, с большими включениями менее плотных осадочных пород. Основной цвет горы был зеленоватым, с включениями кварцита. Он быстро нашел дом своих говорящих камней, почувствовав тепло, исходящее из недр горы, а когда приложил руки к каменному склону и стал ведловать, не на шутку разозлился. До камней ему было добираться добрых пятьдесят метров. Однако, осмотревшись, он увидел, что вниз уходят целых четыре извилистых трещины и обрадовался. По прямой, то есть наискосок, под углом в сорок градусов к горизонту, от Пахома до того места, куда он забрался, было не более шестидесяти метров, но начать подмывать склон ему нужно было ниже и ближе к машине, от которой до реки не было и тридцати метров.

Митяй чуть ли не кубарем скатился вниз и тут же принялся доставать рукава из пеналов и соединять их в линию. Через полчаса он повернул ключ в замке зажигания, Игнат наотрез отказался заменять его кнопкой пуска, говоря, что у каждой Большой Шишиги должен быть хозяин с ключами от машины, двигатель бодро зарычал и из лафета вырвалась мощная струя воды. Митяй дал полный газ и в ту точку, на которую он нацелился, ударило водяное копьё. Он громко сказал:

— Ничего, Мать Земля, это не больно, все женщины через то же самое проходили. Зато потом, обещаю, больше не будет никаких скважин, взрывов и гигантских экскаваторов и даже Данила Штурман проложит канал через степь так, как ты это сама наметила, а сейчас потерпи, милая.

С такими словами Митяй приступил к вскрышным работам. Водяной бур энергично, с громким шипением взламывал породу и вниз по склону потекли потоки воды, увлекая за собой не хилые глыбы до метра и более в поперечнике, те с грохотом катись вниз и раскалывались. Ну, а Митяй при этом не просто включал и выключал перепускные клапаны на отдельной панели управления, а ещё и ведловал во всю силу, заставляя воду ударять в камень с бешеной, всесокрушающей силой и работа по раскрытию дверей дома его говорящих камней продвигалась довольно быстро, вот только размыть ему предстояло хренову кучу пусть уже и изрядно растрескавшихся, но всё же каменных пород, а отнюдь не какой-то там глины или мела.

Через четверо суток, а Митяй работал допоздна, при свете электрических прожекторов, он остановился. Дизель умолк, а через некоторое время стих шум стекавшей вниз воды. Перед ним отчётливо виднелась на склоне горы здоровенная, вертикальная овальная стена с мощным конусом обломков ниже неё. Что среди них находилось, Митяя не очень-то интересовало. То, что его интересовало, лежало примерно на высоте в полтора метра над верхней частью конуса, но подниматься на него немедленно он даже и не собирался, помня своё собственное мудрое наставление, которое часто повторял ведлам: — "Чтоб травматизма не было, не разевай своё хлебло." Он вышел из машины и принялся раскреплять полугайки, чтобы вытащить из реки водозаборные рукава, армированные стальной проволокой. Затолкав их все в пеналы, он сел в Пахома и поехал к лесу, где свалил шесть высоких сосен и принялся распиливать их на длинные брусья, чтобы сколотить из них надёжный трапп и деревянную площадку. Так что только через три дня, хотя уже начало холодать и по ночам температура опускалась ниже пяти градусов, Митяй принялся осматривать трещиноватую, всю в неровных изломах, стену, уходящую вверх с некоторым наклоном. Хотя та и выглядела прочной, он всё же не поленился соорудить из толстенных брусьев мощный навес у себя над головой.

И вот наступил самый волнующий момент. Митяй уже несколько раз ведловал над каменной стеной и знал с точностью до миллиметра расположение большой каверны, в которой Мать Земля вырастила для него два изумруда. Взяв в руки тяжелое, острое кайло, он сначала прижался лбом к зеленоватому камню, потом отстранился и с размаху нанёс мощный удар в ту точку на камне, которая, как бы являлась замком. Всего от одного единственного удара на деревянный помост вывалилось добрых два с половиной куба крупного щебня, отчего ноги Митяя оказались засыпаны им чуть ли не по колени, но он этого даже не заметил, так как перед ним тотчас открылась небольшая овальная пещерка. Он отбросил в сторону кайло и взял в руки цифровую фотокамеру. Чтобы то, что открылось ему с одного единственного ведловского удара кайлом попало в кадр, Митяю даже пришлось отступить на несколько шагов назад, после чего он взял в руки лопату и принялся сбрасывать вниз, за мощные перила, камни.

С одной стороны он давал двум здоровенным, но всё же не таким большим изумрудам торчащим из нижней части овальной карстовой полости наискосок и уже почти соединившись вершинами, остыть, а с другой просто хотел успокоиться, прийти в себя. Даже после того, как площадка была освобождена от щебня, Митяй не стал торопиться и сначала сбросил вниз, к машине, весь инструмент, а потом не поленился спуститься по траппу, погрузить его в Пахома и отогнать машину на пару сотен метров назад. Ему почему-то показалось, что одним только извлечением изумрудов из чрева Матери Земли дело не закончится и лучше ко всему подготовиться заранее. Поэтому только в полдень Митяй снова поднялся наверх и решительно потянулся руками к заветным говорящим камням, для чего ему пришлось влезть в каверну почти по пояс. Ничего вроде молотка он в руки не брал, так как понимал, что дело непростое, ведловское, если не больше, связанное с какими-то действительно сакральными, неподвластными разуму обычного человека, вещами, к которым нужно относиться не только с уважением, но и большим почтением.