Сын Солнца

отвел его в сторону и пригрозил, что сожжет его, если он не

скажет правду. Он повторил свой ответ. Тогда они поставили

столб и привязали его к нему, и принесли много хвороста и соломы, и

сказали ему, что подожгут его, если он не скажет правды. Он попросил

их позвать его повелителя. Атауальпа пришел с губернатором и

поговорил со своим связанным полководцем'. Чалкучима объяснил, в

какой опасности он находится, но Инка сказал, что это блеф, 'так

как они не посмеют сжечь его'. Затем они еще раз спросили его о

золоте, и он так и не сказал им ничего. Но как только они разожгли

огонь, он попросил, чтобы его господина увели, потому что он делал

ему глазами знаки не открывать правды. И Атауальпу увели. *(60)

(Тауантинсуйу, Хатун Хауха. 25 апреля 1528 года)

3 числа Месяца Двойных Колосков, начало которого было отпраздновано прямо в дороге близ одной небольшой деревеньки, 'Громотрубная армия' достигла Хатун Хаухи — одного из важнейших городов Тауантинсуйу. Основанный инками как столица племени уанка, прежде состоявшего из множества враждебных друг другу родов, он благодаря своему расположению вскоре стал одним из стратегически важным объектом страны — именно здесь располагался один из крупнейших складских комплексов. Объемы хранимой на складах Хаухи продукции — как сельскохозяйственной, так и ремесленной — были таковы, что вполне могли бы посоперничать с иными складами государственного резерва из 21 века и явно превышали все мыслимые и немыслимые потребности провинции. Впрочем, именно таким 'госрезервом' на случай непредвиденных обстоятельств они и были. Именно здесь, по сообщению часки, меня уже дожидалось вернувшееся из земель майя посольство, а также некоторое количество отлитых здешними мастерами 'громовых труб'...

Вообще, окажись я тут в другое время — и, несомненно, заинтересовался бы здешними складами. Все ж одно дело знать что-то за счет памяти Уаскара да видеть немногие уцелевшие спустя столетия развалины, другое — увидеть собственными глазами то, что было здесь во времена инков. Вот только времени на это не было совершенно, а потому экскурсию пришлось несколько отложить на потом. Хотя на день задержаться все же придется — так что, оставив с собой артиллеристов, которым предстояло принять 'громовые трубы' и полтысячи охраны, я отправил армию вперед, а сам приказал вызвать к себе в инкауаси*(61) вернувшихся из-за моря послов.

Вскоре они явились — однако, к некоторому моему удивлению, возглавлял их младший их отправленных мной торговцев. Впрочем, причина этого сразу и выяснилась — глава посольства вместе с нескольким солдатами и офицерам остался в землях майя учить солдат Чектамаля применению огнестрельного оружия, так как Гонсало Герреро вздумал устроить поход против засевших в своей крепости на побережье белокожих чужаков.

— С организацией же союза против белокожих чужаков все пока не так просто, — продолжил Льюкюлья Майю, — Пока удалось достигнуть договоренности лишь с вождями Чакан Путума, Чикинчеля и Уаймиля. Хотя, последние, похоже, просто хотят поживиться, разграбив союзных белокожим чужакам вождей Экаба. А живут они весьма богато по меркам тех земель. Вот только в случае серьезной войне надеяться на уаймильцев бесполезно.

— А что там с нашим кузнецом? — спросил я.

— Нашел где-то на болотах руду и сейчас учит чектамальских мастеров выплавлять из нее херрум. Ругает ее, правда, последними словами. Говорит, что в Тауантинсуйу никто б и не подумал получать его выплавлять.

— Ну это понятно, — ответил я, — У нас-то есть нормальная руда, а у них — нет.

— Видимо, сам великий Инти наказал их за пренебрежение его законами, — пробурчал в ответ Льюкюлья Майю, — Бывший с нами жрец интересовался их религией — и пришел к выводу, что их богов интересует лишь жертвоприношения и соблюдение ритуалов! Кто это исполняет — тому боги и помогают. Они ж забыли про все заповеди! Да нам и в голову не могло такое прийти!

— И в голову прийти не могло? — усмехнулся я, — А ведь каких-то сто лет назад многие у нас в Андах жили точно так же.

— За это боги и наказали их.

— Боги наказали? Но ведь такое положение дел существовало сотни лет — почему ж они не сделали этого раньше? Или почему боги не наказали тех же майя или дикарей из сельвы? — спросил я и сам же и ответил, — Нет, боги редко лично вмешиваются в дела людей. И величие их не в том, что они сами управляют всем происходящим на земле. А в том, что они создали такие законы, которые определяют все происходящее без необходимости постоянного вмешательства, — мельком взглянув на сидевшего рядом жреца, я заметил, что глаза у того лезут на лоб, — Наша ж задача — изучить их и научиться использовать в нашей жизни. И эти законы во всем. Вот мы видим, что многие государства у нас в Андах разрушились и были присоединены к Тауантинсуйу. Но почему? Ведь многие из них были очень богаты и обладали немалой силой — но за многие сотни лет никто из них так и не смог объединить народы Анд? Да потому, что их правители забыли про свой долг перед людьми и перестали соблюдать заповеди — и потому их государства медленно разрушались, как ручей разрушает скалу. Впрочем, сейчас не время рассуждать про дела богов, — прервал я разговор на эту тему, — Что за людей ты привез из земель майя.

— Как вы и приказывали, нами были найдены люди, обладающие знаниями, которые могут пригодиться в Тауантинсуйу, — ответил Льюкюлья Майю, — пчеловоды, архитекторы, мастера, делающие 'ткань из коры', работающие с перьями, крестьяне, умеющие возделывать поля в сельве.

Через минут десять привезенные люди были доставлены во дворец. Не знаю уж, что им сказали и что они думали сами, но буквально все они с какими-то, судя по интонации, хвалебными воплями рухнули на колени, что заставило присутствующих брезгливо сморщиться. Для гордых андских индейцев подобное поведение выглядело как верх унижения, что они и не постеснялись прямо высказать. Надо сказать, противно это было и для меня, потому решил побыстрее с ними закончить.

— Что они сказали? — спросил я у Льюкюлья Майю.

— Что они рады служить столь великому господину и их вся жизнь полностью принадлежит ему, — скривился посол.

— Ладно, переводи, — бросил в ответ я, — Я Великий Инка Тупак Куси Уальпа, сын Солнца, выкупил их из рабства с тем, чтобы они научили моих людей всему, что знают сами. Вы будете отправлены в сельву на восток моей страны, где должны построить деревню и наладить хозяйство так, как это делают у вас на родине. И обязаны объяснить моим людям все, что им покажется интересным.

Отослав новых граждан Тауантинсуйу и еще немного порасспрашивав посла, я отпустил его домой. А впереди лежал долгий путь на север страны...

* * *

(Юкатан, государство Экаб, Тулум/Сама. Май 1529 года)

Тулум — или Сама, как называли этот город его жители — произвел на Сути Пунчау весьма сильное впечатление. Побывав с посольством чектамальцев во многих государствах майя, он имел возможность убедиться, что даже далек не все столицы могли соперничать с этим городом своими величиной и богатством. И еще меньше городов имели столь же мощные оборонительные сооружения — по суше город был окружен крепостной стеной высотой метров в пять и шириной в восемь. Большая из этих стен — длиной в 400 метров располагалась параллельно побережью, две другие — раза в два короче — соединяли первую с берегом, а по углам же стены были расположены дозорные башни. Так что в город можно было пройти лишь через один из пяти узких проходов, которые при необходимости быстро перекрывались баррикадами. Так что именно за эти считавшиеся практически неприступными укрепления соседи и дали городу название Тулум — что в переводе означало 'стена'. Мало де в землях майя можно было увидеть такое. Да что говорить, даже в родных Андах было мало столь же сильно укрепленных городов — во всяком случае, с ходу вспоминались лишь Чан-Чан, бывшая столица Чиму, да крепость Саксайуаман в Куско, где при необходимости должно было укрыться население Куско.

В первый момент это вызвало было у Сути Пунчау недоумение, но командовавший походом белокожий чужак быстро объяснил, что к чему. Сама — или Тулум — был одним из главных торговых центров майя. Здесь сходились практически все торговые пути Юкатана — как сухопутные, так и морские. Сюда везли медь, золото и серебро из Мексики, кремень, обсидиан и нефрит из Гватемалы, соль, перья, керамику, ткани и продовольствие — со всего Юкатана. Потому, что вполне понятно, каждый юкатанский правитель хотел прибрать столь лакомый кусочек к своим рукам. Вот и приходилось местным жителям строить стены. Даже тогда, когда еще не было множества мелких государств, а всем Юкатаном правил союз трех великих городов — Чичен-Ицы, Майяпана и Ушмаля — между ними шла тихая борьба за контроль над этим стратегически важным городом. Когда же их союз распался и началась череда войн, по приказу правителей Майяпана вокруг Тулума была выстроена крепостная стена, что было весьма нехарактерно для городов майя. И Сути Пунчау отчетливо понимал, что по местным меркам эти укрепления практически неприступны. Да что далеко ходить — во время войны с чиму инкам так и не удалось взять штурмом имевший схожие укрепления Чан-Чан. И лишь когда построили плотину, перегородив протекающую через город реку, город сдался. Впрочем, были б тогда у инков громовые трубы...

— А здорово ж мы им задали! — внезапно отвлек посла от раздумий подошедший инкский офицер, — После первого же залпа побежали.

— Помню, — довольно усмехнувшись, ответил Сути Пунчау, — Наши союзники, впрочем, тоже.

— Ага, — согласился офицер, — Правда, в основном уаймильцы.

— Ну так чектамальцев приучали не бояться громовых труб. Хотя, и среди них некоторые побежали... Так что и битвы не получилось практически.

Вообще, сражение это произошло практически в самом начале похода. Едва семитысячная союзная армия Чектамаля и Уаймиля пересекла границу Экаба, как навстречу им выдвинулся пятитысячный вражеский отряд — в основном, из тулумцев, жителей близлежащего города. Силы сторон были практически равны и что было б в обычном случае — сказать сложно. Впрочем, даже победа далась бы союзному войску недешево. Вот только тут вмешался один неучтенный фактор — громовые трубы. Один единственный залп пяти — привезенных инками двух бронзовых и трех железных, выкованных из железных полос на месте — пушек, и армия Экаба бросилась врассыпную — как, впрочем, и уаймильская. Потери противника были невелики — слишком рано выстрелили, но вот психологический эффект оказался колоссальным. Когда чектамальцы бросились вдогонку убегающим, они не встретили практически никакого сопротивления. Нагнанные солдаты — те, кто не сделал этого сразу — сразу ж бросали оружие и их немедленно 'вырубали' ударами дубинок и бросались догонять следующих. Рабы — товар недешевый, так что каждый желал захватить их побольше. Впрочем, почти трети вражеских солдат удалось-таки уйти, донеся наместнику Тулума весть о тяжелом поражении. Тот даже успел по суше отправить это сообщение своему повелителю — правителю Экаба, но уже на следующий день город осадила вражеская армия...

* * *

(Тауантинсуйу, провинция Кито. 29 апреля 1529 года).

— Так каков ваш ответ? — спросил посланник Руминьяви у командовавших вражеской армией вождей.

— Наш ответ неизменен, — с достоинством произнес один из них, — Мы не станем служить твоему вождю.

Развернувшись, посланник отправился обратно в свой лагерь. Добравшись до возвышенности, где расположились командиры — генералы Руминьяви, Чалкучима, Укумари и Кискис — он передал им ответ вражеских командиров.

— Что ж, пусть все решит битва, — немного подумав, важно произнес Руминьяви.

Вообще-то он не очень хотел этой битвы. От прежней тридцатитысячной Северной армии у него оставалось лишь чуть больше половины — шестнадцать тысяч. Из остальных пять тысяч дезертировали, отправившись на юг — к Уаскару, девять тысяч присягнули не пожелавшим поддержать его вождям... А на юг провинции уже вторглась армия под командованием Уалтопы — наместника уну Тальян. В сложившихся условиях необходимо было максимальное единство. Нужно было собрать все лучшие войска чтобы дать отпор южанам. В таком положении терять опытных солдат во внутренних разборках было крайне нерационально — но иного выхода просто не было. Иначе — в этом можно было и не сомневаться — те не упустят возможности нанести удар в спину пока он будет сдерживать кусконцев. Оставалось одно — максимально быстро подавить мятеж, заставить предателей вернуться на свою сторону — особого доверия к ним, конечно, не будет, но он не даст им возможности предать снова — и успеть занять оборону на юге. Наступать вплоть до Куско и свергнуть Уаскара, как того хотел еще Атауальпа, у него просто не было возможности. Оставалось лишь постараться измотать врага оборонительными боями, а затем постараться заключить с южанами мир.

Оглянув еще раз поле предстоящего сражения, генерал презрительно усмехнулся. Да, эти вожди смогли собрать армию, по численности превосходящую его — вот только лишь девять тысяч из них были опытными бойцами. Остальные — еще тысяч пятнадцать — явно были набраны из кого попала — причем, с большим удивлением он заметил, что помимо обычных крестьян и горожан тут были даже явные дикари — видимо, нанятые в находящихся за пределами страны лесных племенах. Нормальных оружия и доспехов тоже практически не было.

Гудок сделанной из человеческой кости трубки стал сигналом к началу сражения. Выстроившись четкими рядами, армия Руминьяви двинулась вперед. *(62) Одновременно навстречу ей двинулась армия 'северного союза', вот только порядка в ней было намного меньше — ведь больше половины ее составляли ополченцы да наемники. Немедленно раздалась барабанная дробь, выбиваемая на барабанах, обтянутых кожей убитых врагов, и вопли труб из раковин, керамики и человеческих костей. Добравшись до середины долины, армии встали друг против друга, и солдаты громкими криками и неприличными жестами принялись показывать, что они сделают со своими врагами, однако продолжалось это не долго. Вскоре из рядов обоих армий вышли переговорщики, призвавшие сойтись на поединках самых сильных воинов. Через несколько минут вперед вышли по пять человек. Согласно традиции, поединок продолжался до тех пор, пока все воины одной из сторон не были убиты — причем, проигравшая сторона имела право сдаться без урона своей чести. Впрочем, в этот раз это было чистой формальностью. В этой войне не могло быть ни мира, ни почетной сдачи. Проигравший терял все — в том числе, и свою жизнь.

Минут через десять, когда живым остался лишь один из поединщиков — причем, от армии союза вождей — раздался новый сигнал. Передние ряды расступились и вперед выскочили пращники, принявшиеся осыпать врага градом камней. Но тут засвистели выпускаемые лесными лучниками-наемниками стрелы, и плохо защищенные пращники Руминьяви один за другим начали падать на землю убитыми и ранеными. Видя это, генерал приказал им отступить, а вперед двинулись основные силы армии. Разогнавшись до большой скорости, она быстро смела часть не успевших отступить вражеских пращников и врубилась во вражеский строй. Послышался звон и гром ударов палицами и боевыми топорами, вопли раненых, крики хвастающихся своими успехами солдат. Строй обоих армий развалился, сражение разбилось на множество отдельных схваток — и тут перевес быстро оказался на стороне имеющих больший боевой опыт китонцев. Крое того, тем с ходу удалось осуществить частичный охват флангов. Спустя пару часов вражеская армия оказалась в полном окружении, а ее потери значительно превысили потери армии Руминьяви — прежде всего, среди ополченцев и наемников. Видя это, трое не растерявшихся вождей попытались организовать прорыв — но лишь погибли при попытке его осуществления, что и поставило конец сражению. Понесшие большие потери, лишившиеся командования и полностью деморализованные солдаты 'северного союза' начали бросать оружие.