— Я думаю, мы попробуем сделать так. Положим у входа не еду, а Чаку. Станем его кормить. Как он лопает — слышали сами. (звуки действительно были выдающиеся — урчание и чавканье разносились по округе — будь здоров!) думаю, почерк знаком и обитателям этого схрона — поймут, что родня лопает, захотят присоединится, ну а тут мы. Дальше — по обстоятельствам.
Чаке снова развязали руки, дали в них приличный мосол мяса, который даже не стали готовить на огне — неандерталец не отказывался и от сырья. Пленник, решивший, что даже перед смертью — если убьют, то не сейчас, есть смысл перекусить, на полный желудок помирать легче, впился в предложенную пищу. По поляне перед пещерой поплыли звуки доисторического пиршества — зубы пленного с хрустом разгрызали сухожилия, с шумом и хлюпаньем он высасывал костный мозг, — отрывался по полной программе. Ребята отвернулись — видно было, что этот "пикник на обочине" не вызывает приятных чувств ни у кого.
— Если он будет еще пару минут жрать — меня вырвет, — прошептал Костя, — но смотрите — кажется, они собрались выходить!
В глубине пещеры сверкали любопытством глаза ее обитателей. Вожак — жрал. Племя с жадностью смотрело за процессом.
— А вы, Дмитрий Сергеевич, обратили внимание на Чаку — ведь кожа да кости, чем только питался? — спросил Константин.
— Да, обратил. Похоже, у них не слишком удачный сезон, а Чака — не очень то удачливый руководитель.
Племя, видя, что с драгоценным вождем ничего не происходит, кроме того, что он в одну харю трескает то, чем недурно было бы поделиться, потихоньку стало выбираться из убежища. Помимо бывших с Чакой охотников, испугавшихся нашего концерта и удравших, было еще пятнадцать взрослых особей. Удивительный факт, — кроме нескольких детей, и самого Чаки, все племя состояло из женщин. Те члены группы, которые нас преследовали и убежали, тоже были женщинами. Сбившись в плотную группу у входа, они сидели на корточках у входа, готовые к немедленному бегству при малейшей опасности. Антона Кима народ начал подначивать:
— Антох, че растерялся? Смотри, какие красотки! А парфюм — закачаешься, мимо не пройдешь!
Кто-то гнусаво запел "Помнишь мезозойскую культуру.... У костра сидели мы с тобой... Ты на мне разорванную шкуру зашивала каменной иглой...[14] песенку я напел народу в одном из походов еще в той, прошлой жизни, она понравилась ребятам, и ее частенько пели даже после "попадалова".
— Так, все, хватит! Повеселились — и хватит.
Я прекратил болтовню волевым решением, опасаясь, что подначки перерастут в серьёзные обиды — подростки часто не могут вовремя остановиться, и простая подначка может перерасти в серьезное оскорбление, а мне еще этого не хватало. Давайте попробуем подать им мясо — может возьмут из рук? Я вооружился куском, нанизал его на палку, и протянул людям. Из группы, набравшись смелости, метнулась ко мне молодая самка? Женщина? Нет, скорее всего — все таки именно женщина, она, хоть и имела явно выраженные обезьяньи черты, но ее поведение показало, что она — именно женщина и мать. Схватив кусок, она бросилась ко входу в пещеру, сгорбившись и разрывая его крепкими зубами на ходу, заталкивая большими кусками в рот и лихорадочно, на ходу же глотая. К ней тянулись руки ее товарок, он она, пожертвовав оставшимся мясом, выдранным у нее из рук одной из особенно активных, нырнула в зев пещеры.
— Это вместо спасибо, побежала переваривать, вот тварь неблагодарная... — сказал кто-то из ребят.
Неандерталка вынырнула из пещеры с каким — то свертком в руках, отбежав на приличное — метров тридцать, расстояние она распутала сверток. В меховых пеленках оказался ребенок. Мать стала быстро отрыгивать схваченное и совать в рот маленькому куски мяса, которые тот, жалобно морща личико, стал проглатывать. Видно было, что малыш очень голоден. Дитя было маленьким и тянуло ручонки к груди матери, но видно было, что молока там нет — понятно, что мать в первую очередь предложила бы младенцу грудь, если бы там что то было.
— Дмитрий Сергеевич, что это она? Спросила меня Лена.
— Сама видишь — мать использовала последний шанс спасти свое дитя. А вы, балбесы: "Неблагодарная"! Что для нее сейчас благодарность, если появилась возможность спасти своего ребенка. Так поступить может только человек — преодолев страх и инстинкт самосохранения, добыть пищи для малыша...
Ребята замолчали, уважительно поглядывая на маленькую маму. Мамаше было наверно, не больше чем нашим девочкам — лет тринадцать — четырнадцать.
— А она точно ему мать, а не сестра?
— Скорее, все-таки, мать. Неандертальцы рано взрослели. В двенадцать лет они считались взрослыми. Да и наши предки в четырнадцать лет уже вступали во взрослую жизнь.
Мать тем временем взяла сверток с малышом, подошла к нашей группе, за несколько шагов остановившись, вдруг рухнула на колени, и поползла к нам на трех конечностях, протягивая рукой сверток с ребенком к Лене.
— Вот это номер... Это чего она, Дмитрий Сергеевич, объясните, чего она?
— Похоже, просит принять ее под покровительство нового стада-семьи. А нашу Лену приняла за главную самку, которая может походатайствовать за нее перед старшими в стаде.
— А почему в стаде, а не племени?
— В наше время считали, что неандертальцы жили в человеческом стаде. Система — семья-род стала формироваться к концу энеолита. Хотя есть и другие мнения.
— А давайте её накормим, она же все малому отдала, да и съела совсем мало!
— Давайте, попробуем, — я не мог противостоять порывам таких чувств у ребят, — только давайте немного, а то с голодухи слопает и получит заворот кишок. Что мы с ее отпрыском делать будем?
— А другие?
— Да что другие, дайте и им, если возьмут, понемногу. Быстро порезав сырую оленину, остававшуюся у нас, мы сдобрили куски солью, и принялись раздавать их племени.
Чака, увидев, что его племя кормят без его непосредственного участия, а верней, что не он руководит раздачей ресурса, и не ему достаются лучшие куски, особенно, почуяв соль на кусках мяса, совершенно взбеленился, и стал рваться с привязи, где был привязан.
— А ну-ка, тихо, вождь краснокожих, пригрозил ему кистенем Сергей Степин. Я тя живо сейчас успокою, а то и упокою — надоел уже.
Чака заткнулся на полуслове, верней, полувопле — знакомство с данным орудием отпечаталось солидной шишкой на макушке, и притих. Женщины с любопытством следили за диалогом. Матери — а ими было еще трое женщин, достали ребятишек разного возраста — от трех до пяти, по моей оценке, и стали их кормить уже виденным способом, а одна девочка подошла к Антону Ким, и протянула ручонку в просительном жесте. Наш таэквондист, любимец всех девчат лагеря, объект насмешек и сам изрядно любящий подшутить, всегда подчеркивающий свою мужественность, вдруг засуетился, кинулся к своему коробу и стал копаться в нем. Достав из короба кусок загущенного ягодного сиропа, он стал совать его ребенку. Я видел слезы на глазах парня и вспомнил, что у него с братом осталась в прошлом — будущем маленькая сестренка Инночка, которую они с Романом отчаянно баловали, таскали с собой повсюду, и наверно были ей ближе чем мать с отцом, вечно занятые в каком то своем бизнесе. Девочка неуверенно лизнула, вначале сморщилась, потом, распробовала, откусила кусочек, и ... побежала делиться с другими детьми! К последнему она подошла к малышу, уже спящему на руках у матери, которая первой решилась к нам подойти. На пальчике оставался совсем маленький кусочек сиропа.
— Дмитрий Сергеевич, робко проговорил Антон, — можно я еще немного из общего запаса дам... я потом буду хоть месяц чай без сахара... она же такая маленькая... как Инка наша... правда, Ромаш?
Тот только кивнул, то же засовывая в ладошку девочки какую-то вкусность, то ли корень сараны, толи что еще, поглаживая ее по голове, и подняв свою голову вверх. Я понял, что мальчишка с трудом сдерживается, что бы не завыть в голос, а слезы... слезы, они и так текли из его глаз.
Ну вот те и несгибаемые мои спортсмены... Все — таки, какие они все дети! Дай мне боже, сил и здоровья передать им хоть по капле тепла и заботы, которую они потеряли в оставленном нами мире!
Девочка погладила Романа грязной лапкой по лицу, что-то пискнула, посмотрела, и так же погладила Антона, потом посмотрела на обоих по очереди и порскнула к матери, и стала что то увлеченно трещать ей на своем языке, состоявшем в основном из коротких рубленых слов без окончаний, то и дело, показывая на братьев.
Глава 12. Мы в ответе за тех, кого приручили.
Оказанное доверие обычно вызывает ответную верность.
(Тит Ливий)
Дети как будто что то для себя решили, что опасности для них нет, и поползли — побежали к моим воспитанникам, стали трогать вещи, прикасаться робкими пальчиками к частям тел... ребята мои тоже не выдержали — гладят, ласкают, что то бормочут, достают какие то кусочки, угощают... кажется, сойдясь две разделенные во времени эпохи остановились и слились воедино... существа той и другой эпох, одной — потерявшей надежду к выживанию и медленно катящейся к вырождению и смерти, другой — сделавшей первый шаг к звездам, сошлись на этой поляне и как парламентеров послали вперед самое ценное — своих детей. И они поняли друг друга, без условностей языков и обычаев, фасона одежды и общественных норм типа законов, государства... Понимание произошло на каком то космическом уровне. И вот уже старшая девочка протягивает Иришке свое сокровище, а может быть и главное сокровище всех детей и взрослых своего племени — стада, палеолитическую "Венеру[15]", затейливо наряженную в малюсенькие перышки и еще какие то частички меха, что ли, размером в ее ладошку. Ира понимает ЧТО ей дали посмотреть, с уважением рассматривает и возвращает маленькой владелице, а та, гордая обладательница невиданного в округе богатства, видимо, передаваемого по женской линии племени, начинает укачивать свою каменную " ляльку", прижимая ее к груди, что то успокоительно погукивая. Контакт налажен, нам поверили. Девицу назвали Лада. Она радостно тычет себя ладошкой в грудь и повторяет это имя. Наверно, для нее это наполнено особым смыслом — получить имя от старшего и сильного. Девочка показывает матери на себя и повторяет: "Лада, Лада, Лада" — видно, что довольна без меры.
Я вижу, что и остальные члены маленького первобытного племени совсем расслабились, их отпустило тревожное ожидание больших неприятностей связанных с нашим приходом. Мать девочки, первой подошедшей к нам, покрикивая на своих соплеменниц, отправила людей группками по два — три человека, видимо заниматься собирательством, а сама подошла к нам, видимо в ожидании распоряжений. Ирина и Лена сразу же попытались с ней наладить обмен информацией, пытаясь выяснить, кто они, и как дошли до жизни такой. Судя по ужимкам и прыжкам обоих сторон — у них это стало быстро получаться. Ну да. Женщины всегда поймут друг друга и без слов. Некоторое время спустя, она подходит ко мне, и вопросительно глядя на меня, ударяет по груди себя. Интересно, чего это ей? Спрашиваю:
— Мадам, вам чего?
— Мада... ва-чееее.... Мада, Мада!— она бежит к товаркам, показывает на себя — Мада!
Показывает на дочь — Лада!
Уморительная физиономия показывает — я тут самая обаятельная и привлекательная, короче — самая крутая, вот так. Меня и дочь назвали первыми и первыми приняли в новое племя. Ни больше и не меньше, и не смейте мне перечить.
Как мало человеку надо для счастья — всего лишь получить имя! Потом, познакомившись с племенем и , в общем несложными обычаями и верованиями этих людей, изучив так же несложный, в основном основанный на рабочих возгласах и жестах язык, мы узнали, что процесс получения ИМЕНИ — это для них нечто сакрально, наполненное высшего смысла. Имя дается старшим, главным, оно — слово, которого нет в обыденном языке, нечто неповторимое и присущее только этой ЛИЧНОСТИ и отличает его или ее от других. Если имя дано таким могучим вождем, победившим бывшего одним ударом, сильным настолько, что он не боится побежденного, оставив его в живых — это ПРИЗНАНИЕ, поднимающего поименованного в первобытной "табели о рангах" вверх.
Эта самая Мада, рассылает женщин по соседним кустам, и через некоторое время они возвращаются, кто-то принеся в руках. Все найденное женщинами, — какие то корни, клубни, пара лягушек, мелкие пестрые яйца, орехи и крупная ящерица, выкладывается передо мной — дели, мол, бвана! И был бы смех, и смеяться — грех, как говорится.
Антон Ким (вот маленький поганец) улавливает смысл ситуации мгновенно, и отодвинувшись от возможного физического воздействия(ну грешен я, иногда в последнее время применяю непедагогичные методы влияния для лучшей доходчивости), озвучивает, ее телодвижения и ворчание: "Смотрите",— она ведь точно сейчас скажет: "Господин назначил меня любимой женой!", — хохочет, и срываясь в сторону — все таки лучше быть подальше от рассерженного педагога, спрашивает, —
— Эт что, Дмитрий Сергеевич, теперь Вы у нас самый главный обезьян на планете, в смысле, Виннету, вождь инчучунов?
— Ага, отвечаю ему, а ты — мой зам по всем вопросам общения с подданными, вон как лихо с Чакой общаешься, будешь директором колоний в Атлантиде, назовем тебя ЗорКим СоколАнтоном — что бы не терять связь с первым именем? Смеюсь и сам — представил себя во главе первобытной орды, в перьях, возглавляющим охоту на мамонта.
Тут к нашему смеху присоединяются и остальные ребята. Поглядев на наш смех, удивительно — к смеху, пусть и не понимая причины, но присоединяются первобытные! А что? Все более — менее сыты, опасностей нет, могучие пришельцы не только никого не убили, но и накормили — и жизнь хороша, и жить хорошо.
Так как запас продуктов весьма серьезно ополовинили, принимаю решение остановиться на серьезную стоянку, в ходе которой решить — что делать дальше, запастись продуктами. Охота может быть удачной — по дороге недалеко видели звериные тропы, ведущие к водопоям и солонцам, не может быть, что бы не было крупных копытных — нужно только осмотреться. Посылаю лучших охотников, верней, пока лишь лучших лучников — Костю Тормасова и Сережу Степина, практика и время покажут, какими они станут охотниками — опыту маловато, несколько уток — не в счет. Однако, влет валить из не самого лучшего лука на тридцать метров уток и гусей на озере, десять из десяти стрел класть в круг десяти же сантиметров величиной на пятьдесят, да при любом ветре — представляется мне неплохими задатками. Нынче же у них — наши последние шедевры из тиса со смешанной тетивой, так называемые английские луки. Ребята исчезают в траве и кустах вокруг поляны.
Пока охотники бродят окрест, мои спутники споро раскладывают костер. Верней, собирают в кучку дрова, бересту, и все, что надо для розжига. Достаю приспособление — лучок, несколько движений, из плашки появляется огонек, переходит на сложенные кусочки бересты и мох, занявшаяся растопка высыпается в растопку и дрова, — вуаля, пламя с хотой принимается за сухие ветки, весело поднимаясь к небу. Появление костра окончательно возносит нашу команду куда — то по рейтингу к небожителям, по крайней мере — в разряд высших посвященных шаманов. Женщины радостно бросаются к ближайшим зарослям, и волокут ветви, траву, быстро складывают их у своей пещеры. Старшая женщина, "Мада", неуверенно подходит к нам и просящим жестом протягивает ветку. Понимаю — просит огня для своих. Беру ветку, зажигаю, передаю ей — счастье Мады становится, видимо, безграничным, — ее не только назначили старшей, но и доверили огонь! Этакая Прометея. Племя, вначале не веря, что с ней поделятся огнем, видя произошедшее, разражается криками восторга — лихие времена миновали, они снова цари природы и могут на равных бороться с любыми напастями. У костра начинается бурная возня. Полученную обратно добычу женщины спешат слегка обжарить и съесть — кто знает, сколько еще впереди голодных дней, и не начнут ли отбирать неожиданные благодетели добычу, как это делал Чака до сих пор? Да и сам свергнутый "царь обезьян", как его дополнительно окрестил бойкий на язык Степин, прячется где то рядом по кустам.
