Глава 11
Дом матушки Марты смотрелся довольно солидно — высокое крыльцо парадного входа, массивные фронтоны, лепнина, чугунная ограда. Но при этом была видна и удручающая нищета: парадное заколочено, кое-где облетела штукатурка, угол дома разрушался, окна заклеены бумагой.
Как поведал словоохотливый учёный, дом остался женщине от мужа, но сохранить его ей не удалось. Бургомистр приглядел себе солидное строение и пожелал купить его за сущие гроши. Бездетная вдова отказалась продать его за те смешные деньги, что ей предлагали, и надумала устроить в нём приют для сирот. Но хитрый городской чиновник подстроил дела так, что спустя несколько лет содержательница приюта оказалась в долгах. И растить сирот, за половину которых никто не вносил платы, оказалось совершенно разорительным.
Ещё пару лет она рассылала прошения по богатым домам, но получала сущий мизер — кто станет рушить планы бургомистра? Немного помогал ей Юст Достас — от его-то нищенской оплаты за преподавание в университете! А теперь стало совсем плохо: теперь её не только лишают дома, но и ещё она должна в казну немалую сумму. Откуда что взялось — она не понимает, но против судейского решения не пойдёшь — завтра им дадут встретить Рождество в приюте, а послезавтра она должна вывести оттуда всех детей. И куда идти? Хоть бы лето было, можно было бы на воле поспать под кустом! Можно пойти по крестьянским дворам и просить еды. Но в конце декабря, в самые морозы?..
— Голубушка Сью, попросите-ка нам матушку Марту! — нежно обратился Юст к пожилой и хмурой экономке, похожей на вяленую воблу.
— Никакая я вам не голубушка! — сварливо отозвалась та, шумно бросая вперёд себя набитый узел.
— Матушка Марта отправилась в церковь к заутрене — думает, вымолит чудо! Придёт ангел и подарит ей кошелёк, полный золотых гульденов! А я вот ждать не буду, когда меня выставят вон — сама уйду!
С этими словами экономка натянула на себя потёртую заячью шубу, напялила подшитый ватой капор и ухватила узел.
— Я всё сделала, что могла! — громкогласно возвестила она. — Лучше бы денежки в уплату налога отдала, а в Рождество можно и кашей наесться! Да не моё это дело, хозяевам виднее!
На этой ноте она закончила свой монолог, спустилась с крыльца и решительно зашагала прочь от приюта.
— Вы не думайте, что она злая, — растерянно забормотал Юст, глядя вслед сбежавшей прислуге. — Но ведь её тоже нужно понять: год без жалованья!
— Сколько нужно для уплаты налога? — прямо спросил Лён.
— А сколько есть? — оживился учёный, уже зная, что дивоярец человек не бедный.
Он рассмотрел содержимое замшевого кошелька и сказал:
— Половина, считайте, уже есть!
— А вторая?
— И-ии, забудьте! Денег взять неоткуда! Если вам действительно не жалко, то на эти денежки можно для сироток снять домик где-нибудь в деревне и безбедно прожить до весны. В тесноте, да не в обиде.
Как быть? Лён понимал, что его возможности в данном случае ничего не решают. Мелькали всякие мысли: обернуться совой, полететь в дом бургомистра и напугать его. Но что сделаешь с продажной судебной системой — одно неизбежно тащит за собой другое! Запутаться можно. Тут в самом деле нужно чудо. Только где его взять.
К удивлению Лёна в доме было тихо — дети мирно спали по своим кроваткам. Они ждали наступления завтрашнего дня, когда под большой елкой найдут благотворительные игрушки и дешёвые сладости. Их дожидается на кухне большой торт, собранный на сбережённые средства — вот почему сердилась Сью. Но она сделала всё, что обещала: торт удался на славу.
— Марта в церкви, а Сью покинула приют, — шёпотом говорил Юст, оглядывая большой полутёмный зал, освещаемый только уличными фонарями.
Елка была невысока и довольно тощевата — совсем дешёвенькая. Игрушки и украшения большей частью сделаны руками ребят, а внизу, на посыпанной блёстками вате, стоят разноцветные коробки, книжки, куклы с потёртыми щеками — явно не новые, "благотворительные"!
В зал вошёл старый человек с длинным красным носом, но не дед Мороз — на этом была потёртая фуфайка и метла в руках.
— Огюст, ты тоже покидаешь матушку Марту? — спросил ученый.
— Зачем вы пришли, господин учёный? — спросил тот вместо ответа, глухо кашляя в кулак. — Так ещё хуже. Лучше бы не приходили. Я дождусь утра, чтобы крысы не растащили подарки. А потом уйду. Крыс стало много, вот что.
Он ещё что-то бормотал, покидая зал.
— Он хороший человек, — убеждённо проговорил Юст, глядя вслед дворнику, — но жизнь так тяжела. Однако, крыс действительно много, поэтому пойдёмте наверх, к детям, чтобы было кому с ними быть в эту ночь. А утром отпразднуем с ними вместе Рождество. А потом поможем собраться. Поверьте, юноша, ваши деньги тут спасение! Неужто не жалко?
Вдвоем они тихо пробрались на второй этаж, где в комнатках, укрытые самодельными тряпочными одеялами, спали мальчики и девочки от трёх до десяти лет.
— Вот они, ангелочки, — умильно шептал старый учёный, — ничего не знают. Пусть завтрашний день будет для них праздником. Завтра я буду им читать сказки и рассказывать про падающие звёздочки — надо верить в удачу, юноша! Обязательно надо верить в чудо!
Он поправил одеяла на одной сладко спящей малютке и чуть задержался возле одной кровати — пустой. Гладко застеленное одеяло, а на подушке кольцо, оклеенное ватой — игрушечный нимб, какие дети надевают на Рождество, изображая ангелов.
— Крошка Мари, — прошептал учёный почти беззвучно, и холодная старческая слеза выкатилась из его глаза и повисла на кончике длинного носа.
— Никто не знает, что произошло в тот день, — рассказывал Юст немного позже, когда они оставили спаленки и отправились вниз — на кухню, чтобы не дать крысам сожрать торт, коли уж добрая Сью отказалась его охранять. И то сказать, ей год жалованья не платили — понять надо человека.
— Да, было это ровно год назад, — рассказывал учёный. — Мари тогда было семь лет, совсем, как девочке со спичками. Я думаю, они обе теперь с ангелами.
Учёный поднял на Лёна усталые глаза, и тот вдруг понял, сколько же мужества надо этому человеку, чтобы при такой жизни не утратить оптимизм и продолжать искать в людях доброе. Но есть же они, матушка Марта, например.
— Она всё мечтала отыскать горшок с золотыми монетами — прямо бредила этим. Говорила: для матушки Марты, чтобы господин бургомистр не отобрал у неё дом. Верите ли, изрыла своей детской лопаточкой весь двор. Крошка Мари такая красивая была — сама, как ангел. А куда идут красивые девушки без приданого, без дома и родителей — все знают. У Марты сердце кровью обливалось — как объяснишь бедняжкам, что будущее у них незавидное. Некрасивую девушку возьмут в услужение — поломойкой или на кухню. А красивых хозяйки в дом не берут — сами знаете почему. Нельзя бедным девушкам красивыми быть. Вот малышка и бредила кладом. А прошлой зимой, перед самым Рождеством, надумала Марта в подвале разобраться — там всякого барахла ненужного! Может, удастся что сбыть старьевщику. Сью с Огюстом помочь взялись, а тут и Мари просится: возьмите её тоже, она взрослая! Ну как откажешь, для ребёнка что подвал, что чердак — таинственная пещера с сокровищами! Ну, вы знаете, на всяком празднике детвора обязательно выбирает королеву бала, так вот королевой всякий раз была Мари. Огюст корону ей вырезал из жести, звёздочками из фольги украсил. Дети стекляшки всякие находили и приносили ей — как-то она приделывала их на эту корону. Но главного бриллианта не хватало...
Старик глубоко закашлялся и вытер несвежим платком пот со лба — ему явно было нехорошо.
— Наверно, она надеялась отыскать в подвале какие-нибудь стекляшки. Девочка же — ей хочется украшений. Боже мой, где же Марта? Почему не идёт? Ну, сходила к заутрене, не обязательно же всю ночь стоять! Может, если часть долга возместить, выселение отложат? Вы точно не передумали деньги дать? Сумма все же большая. Могли бы в банк положить, проценты иметь. Ах, что это я, у вас, у дивоярцев, вообще это не в почете — у вас же волшебство. Так, о чем я?
— Что случилось с Мари? — спросил Лён, заинтересованный этой историей. Он прислушивался к происходящему в доме: ждал, что прозвенит колокольчик у двери, придёт Марта и можно будет с бумагами отправляться к господину бургомистру — а уж там-то он сумеет припугнуть хитрого чиновника!
— Она вошла в подвал, — устало приклонил голову к мощному пузатому дубовому буфету астроном, — а оттуда не вышла.
— Как?!
— Не знаю. Сью говорит, что видела, как она рылась в старых коробках. Выхода из подвала иного нет, кроме как через кухню. Окошки маленькие — котёнок только и пролезет. Услышали вскрик — обернулись, а Мари нет, только корона жестяная валяется. А уж она корону так просто не бросила бы, это же её королевская корона! Потом нашли на этом месте странный камешек, какого матушка Марта никогда не видела в своем хозяйстве. Большой такой, холодный, чисто-голубой. Сью говорит: бриллиант! Откуда бриллианты в таком доме? Да такой бриллиант должен стоить огромное состояние! Они у ювелиров все наперечёт, у каждого свое имя, своя история, своя судьба! А тут невиданная огранка! Бедная девочка, я ведь обещал ей в тот год сделать особенную игрушку. И не сделал. Зато теперь вот сделал, да поздно уже. Эхе-хех, нет чуда, нет его...
Учёный ещё покашлял, запахнул на груди плотнее сюртук и прикрыл глаза.
— А дальше?
— Прикрепили мы этот "бриллиант" к жестяной короне — в память о Мари, потому что больше никто её с тех пор не видел. Думали, будет эта корона, как талисман. Кто-то из детей даже насочинял, что душа Мари в этом бриллианте. Такие выдумщики эти дети. Но корона пропала очень скоро, вот и всё... Пойду-ка я прилягу возле камина. У Марты сегодня натоплено тепло — напоследок, наверно. Не уносить же с собой дрова. Поставлю стулья и улягусь. Вы последите тут за тортом? А то в самом деле, крыс что-то много развелось в этом году — чуют что-то, наверное.
— Я послежу, — пообещал дивоярец, помогая обессиленному старику добраться до стульев.
Странный это дом, как будто наблюдает за гостем. Чуть слышные трески, шёпот, стуки. Может, домовые? Интересно, Огюст охраняет подарки, как обещал, или тоже оставил пост?
Лён вышел из большой и холодной кухни, где на столах уже были приготовлены к завтрашнему отбытию мешочки с крупой, сахаром, солью, мукой и другими продуктами — на такое количество детей это очень мало. Дня на два-три. Эх, где его волшебная скатерка!
Зал был тёмен, лишь отсвечивали на тщательно натертом паркете блики от уличных фонарей. Где-то далеко пропел колокол. Всё, полночь — Марта не успела.
Вдруг Лён вздрогнул: ему показалось возле ёлки что-то странное, чего тут раньше не было. Может, Огюст оставил?
Возле ёлки стоял стул — совсем не подходящий старинному интерьеру: настоящий офисный стул с полыми металлическими ножками и обтянутым чёрной тканью сиденьем. А на стуле стоял и таращил нарисованные глаза деревянный урод с огромными зубами, в которых был зажат орех!
— Ни фига себе! — неизящно выразился Лён и ошалело огляделся.
На массивном комоде стояли три клетки: одна с желтенькой канарейкой. А две с попугаями: красно-зелёным и жёлто-синим!
— Чивы-чивы! — сказала канарейка, просыпаясь, и завертелась на жердочке.
Тут деревянный уродец с громким стуком свалился со стула и остался валяться с задранными плоскими ножками, раскрашенными под сапоги. У-ии — со скрипом опустились эти коротенькие обрубочки. Канарейка опять что-то горячо зачирикала.
Оборачиваясь по сторонам, Лён ошалело отступил. Этот стул — откуда он! И этот деревянный, с зубами... Всё так странно знакомо. Это же сказка про Щелкунчика! Что он в ней делает и в качестве кого?! Тут с елки соскользнул и упал на паркет обклеенный разноцветной фольгой Арлекин!
Времени терять было нельзя — сейчас явятся крысы, и начнётся эпохальное сражение!
Быстрый оборот вокруг себя, и на месте, где стоял дивоярец, прямо в воздухе возникла светло-серая сова. Бесшумно взмахивая пышными крыльями, она поднялась под потолок и огляделась. Место на шкафу вполне устроило её, и она опустилась в этот тёмный закуток, где обнаружила довольно удобную подставку с поперечной планкой. Села на неё и замерла в неподвижности.
— @@@@@@! — сказал Щелкунчик.
— &&&&&&&! — ответила канарейка.
— ?!
— !!
Нелепая игрушка попыталась встать, некоторое время тщетно колотила ножками по паркету, затем неловко извернулась, упёрлась зубами в пол и задрала вверх деревянный зад. В таком виде Щелкунчик застрял надолго, но потом прибыла помощь в виде красной тележки с бочкой и выдвижной лестницей, и генерала поставили на ноги.
Огромными глазами сова рассматривала картину. Как это может быть?! Эти события происходили два года назад! Вот это — Лён-Щелкунчик, и он же снова тут! Един в двух лицах! Встретился сам с собой! Вот что за сова торчала тогда на шкафу! Наваждение, право слово, чистое наваждение! Вот так зона сказки!
Канарейка меж тем как-то сумела выбраться из клетки, попугаи тоже оказались на свободе, и теперь вся троица летала кругами вокруг ёлки, причём птичка очень энергично выражалась на своем птичьем языке.
"Привет, Лембистор! — весело подумал Лён, едва не гугукнув от изумления, — живёшь себе в шкурке Павла Андреевича и ни сном, ни духом не ведаешь, что стал частью зоны наваждения!"
Демон в канареечном обличии меж тем покинул зал в сопровождении своей свиты, а Щелкунчик принялся нудно слоняться вокруг ёлки. Внизу шла какая-то тихая возня, разглядеть было решительно ничего невозможно, и только стук деревянных сапог выдавал, что забавный уродец всё ещё тут.
"Так, скоро на сцене должен появиться док Красин в виде Крысакуса Шестнадцатого!" — вспоминал Лён.
Бедные дети, завтра их встретит разорённая ёлка, разграбленные подарки и торт, над которым жестоко надругались попугаи!
Он плохо помнил последовательность событий — мозги у него тогда были деревянные. А всё потому, что подлец док вколол ему много всякой дряни — вот Зона и переиначила на свой лад дубовое состояние пациента. Всё правильно: док Красин — крыса с шизоидным уклоном, Лембистор — трепло копеечное, а Лён был полным дубаком.
Щелкунчик произнёс краткую, но выразительную речь и, по-строевому топая ногами, замаршировал прочь от ёлки. Генерал, ёлки-палки!
Что там дальше? Лембистор, кажется, во что-то вляпался, в какую-то историю попал — после этого он прилетел с драным хвостом и орал про дока Красина всякие небылицы. А сам док, то бишь Крысакус Шестнадцатый (почему шестнадцатый? — простым сложением голов эта цифра не получается), скотина из скотин и крыса из крыс, откуда должен появиться? Где крысы живут? В подвале! А единственная лестница, ведущая наверх, выходит на кухню — таковы точные наблюдения нашего учёного-астронома.
Сова бесшумно сорвалась из своего тёмного угла и легко выпорхнула прочь из зала.
Канарейка точно попалась — её утаскивали в нору крысы, а сама наглая птичка была распростёрта на жутком пыточном оборудовании. Надо же, что можно соорудить из обыкновенной мышеловки!
