Главная роль

Максим прижался к валуну, стараясь слиться с ним. Сервия положила на траву шлем, дотронулась до часового. Он вскинулся:

— Кто здесь?!

— Я, — мягко сказала она, — успокойся.

— Кто? — он рывком сел, и тут же со стоном поднес руку к голове, откинулся на траву.

— Не помнишь? — спросила Сервия. — Я звала на помощь... Ты спас меня.

— Меч! — то ли вскрикнул, то ли простонал часовой.

Вероятно, утрата оружия грозила страшным наказанием, да и просто считалась позором. Центурион нащупал рукоять меча. Перевел дыхание.

Максим шаг за шагом пятился, огибая валун, пока не укрылся за ним.

— Кто там? — крикнул часовой.

Максим застыл.

— Никого. Я одна, — успокоительно проговорила Сервия.

Судя по звукам, центурион вновь попытался сесть, привалился к валуну.

— Как тебя зовут?

— Азиния, — похоже, она назвала первое попавшееся имя.

— Так это ты кричала?

— Да.

— Что же случилось? — спросил он жестко.

— Они... их было трое... — Сервия запиналась.

"Не умеет лгать", — заключил Максим.

Центурион, похоже, объяснил ее нерешительность понятным смущением.

— Они пытались заткнуть мне рот. Когда ты подскочил, выпустили меня. Я убежала — недалеко. Спряталась. Они сначала искали, потом ушли. Тогда я подползла... Сначала думала, тебя убили. Потом различила дыхание.

— Напали на тебя? — голос центуриона звучал все так же сухо, недоверчиво. — Видя в полусотне шагов преторианца? Смельчаки!

Максим чуть не присвистнул: названное обстоятельство наверняка смутило бы настоящих разбойников.

— Их было трое, — возразила Сервия. — Пьяные.

— Тебе-то что здесь понадобилось? — не унимался часовой.

Максим почувствовал: история о запоздалой путнице только возбудит подозрения. В самом деле, как ее занесло на пустырь? С дороги сбилась?

— Я... У меня было свидание... — прошептала Сервия.

Часовой, вероятно, сделал какой-то резкий жест, потому что снова застонал.

— Свидание? С кем?

— Он не пришел, — еле слышно ответила Сервия.

— Или убежал?

Сервия заплакала. Максим охотно верил, что она плачет искренне. "Слишком много потрясений для одного дня".

— Кто твои родители? — спросил центурион менее сурово.

— У меня нет родителей. Только брат.

— Он плохо за тобой смотрит!

Сервия не ответила.

— Дождешься утра здесь, — приказал центурион. — Утром провожу в город.

— Нет! — в ее голосе проступил настоящий испуг. — Утром... утром брат вернется. Я должна идти.

— Хочешь, чтобы снова напали? — возмутился он.

— Должна идти, — твердила она в смятении.

Звякнули доспехи. Центурион встал. Спросил:

— Это ты принесла воду?

Максим едва расслышал ответ Сервии.

— Да.

Наступила пауза. Потом Квинт Септимий произнес как-то отрешенно:

— Мне терять нечего. Провожу.

Зашуршала трава. Сервия поднялась. Сказала порывисто:

— Ты мужественный и великодушный человек, центурион.

Квинт Септимий мрачно откликнулся:

— Я всего лишь часовой, покинувший пост.

Сервия помолчала. Затем с прежней мягкостью промолвила:

— Проводи меня до половины дороги. Близ преторианского лагеря разбойники не нападут.

Максим приготовился распластаться на земле, но Сервия предусмотрительно обошла камни с другой стороны, а Септимий последовал за ней.

Актер остался в одиночестве. Сел на землю. Сорвал травинку, пожевал. Чувствовал себя совершенно обессилевшим. Бросаться вслед за Сервией и центурионом не имело смысла. Часовой услышит шаги. "Пусть отойдут подальше. Тогда можно будет выбраться на дорогу. Главное, не столкнуться с центурионом, когда тот повернет обратно".

Максим сидел, опираясь спиной о камни, запрокинув голову. Неужели он, именно он, весь день принимал решения, вел за собой других? И одержал победу? Неужели открыл в себе талант командира? "А может, еще и полководца?" Максим негромко засмеялся. Конечно, никакой он не командир и не полководец. Все это время, отдавая приказы и распоряжаясь людьми, он просто играл роль. Изображал любимого героя. Человека отважного, решительного, привыкшего брать на себя ответственность. Командира пограничного корабля, каким сыграл его Владимир Ивашов в фильме "Право на выстрел".

Время шло, и Максим нехотя поднялся. "Центурион, конечно, оставит Сервию в безопасном месте. Но надолго бросать ее одну не следует".

Он двинулся в сторону дороги и внезапно остановился. Представил, каким тоном Септимий произнес: "Мне терять нечего". И еще: "Часовой, покинувший свой пост".

Максим внезапно почувствовал, что изнурительные, убийственные сутки еще не закончились. Продолжение следует. Уйти с пустыря нельзя.

Он снова опустился на землю, неподалеку от пустой могилы. Согнул ноги, оперся подбородком о колени. Сидел, ждал.

Начинало светать. Кусты уже не казались сплошной черной стеной, можно было различить отдельные ветви, листья. Смутно проступали очертания кладбищенской ограды за оврагом.

Центурион не возвращался. На фоне светлеющего неба обозначились силуэты тополей и кипарисов. Земля, трава, камни, кусты перестали быть одинаково-серыми. Мир обретал краски.

Максим ерзал на месте. С минуты на минуту могла явиться смена, а часового все не было. Желтая полоса на горизонте предвещала восход. Становилась шире, ярче — оранжевой, багровой. Заалели края облаков. Под слабым порывом ветра зашелестели, словно очнувшись, деревья.

Максим ждал. Дорога по-прежнему была пустынна. Актер полагал, что продлится это недолго, едва отопрут ворота, в город и из города хлынет поток народа.

Наконец, появился Квинт Септимий. Шел медленным, тяжелым шагом, совсем не похожим на обычную чеканную поступь воинов. Шлем нес в руке.

Максим не был уверен в своих подозрениях и не хотел прежде времени попадаться часовому на глаза. Отступил за дерево.

Оказавшись на пустыре, Септимий осмотрелся. Бросил шлем на траву, скинул плащ, снял перевязь с мечом. Потом освободился от панциря. Снова взял меч. Максим невольно сделал шаг вперед.

Центурион буднично, по деловому, обнажил меч, повернул острием к себе, обеими руками сжал рукоять.

— Стой! — рявкнул Максим.

Центурион стремительно обернулся.

"Вот нравы! Чуть что — бросаться на меч".

— Потише, приятель, — сказал Максим, ибо острие меча нацелилось ему в грудь.

Квинт Септимий пристально всматривался в его лицо. Вспомнил:

— Прорицатель!

— Брось оружие!

Максим шагнул вперед, прямо на меч, центурион отступил на шаг. Лицо его стало злым.

— На свидание торопишься?

Максим только рот раскрыл. Не сразу вспомнил: Сервия заявила, мол, пришла на свидание, а возлюбленный не явился.

— Свидание? На могиле?

Часовой опустил меч и отвернулся. Он устал от подозрений. И едва держался на ногах. "От кулаков бестиария быстро не опомнишься", — это Максим знал по себе.

— Уйди, — глухо сказал часовой.

"Хочешь перерезать горло без помех?" — жестом осведомился Максим.

— Оставь, — сказал часовой. — Я нарушил приказ. Лучше избежать позора и самому броситься на меч.

— Чей приказ?

— Божественного Цезаря Августа Домициана Германского и Дакийского.

"Хорошо звучит!"

— Цезарь знает?

— Довольно, что я знаю, — отвечал центурион.

"Чтоб им пропасть, этим гордецам!"

— Будешь служить лучше. Другому императору.

Центурион вскинул голову. "Мощу себе дорогу на дыбу", — заключил Максим. Отступать было поздно. Центурион мгновение смотрел ему в глаза, затем отчетливо усмехнулся.

— Сдается, получу прощение, задержав изменника.

Максим наградил его высокомерным кивком.

— Уже задерживал. А Цезарь Домициан — выгнал прочь.

Говоря это, Максим вспоминал пребывание во дворце и свою пантомиму. Кажется, перед начальником гвардии он задул светильник: "Светоч может угаснуть". С божественным Цезарем объяснился еще проще: указал на императора пальцем и провел ладонью по шее.

— Цезарь тебя не выслушал? — тревожно спросил Квинт Септимий.

— Выслушал. Не поверил.

Септимий вложил меч в ножны. Застегнул панцирь, набросил плащ, надел шлем.

— Пойдешь со мной к императору. Повторишь...

— Квинт Септимий, — негромко и отчетливо сказал Максим. — Цезарь Домициан прогневал богов.

Септимий, вздрогнув, обернулся к могиле весталки. Максим продолжал:

— Домициан обречен. Никто не поможет.

Наступила пауза.

— Верность подобает хранить до конца, — отчеканил центурион.

"Рим нескоро падет, — понял Максим. — Пока есть такие солдаты"...

— К измене не призываю. Не иди против богов.

И снова центурион посмотрел на могилу весталки. Кажется, вообразил, что и его самого постигла кара богов за участие в неправедном деле.

— Служи Домициану. Потом — новому императору.

— Имя, — потребовал центурион. — Назови имя.

С дороги донеслись шаги. "Смена караула".

— Траян, — ответил Максим без колебаний. — Теперь молчи.

Поспешно отошел. Не сомневался: Септимий даже под пыткой не проговорится.

Максим вынырнул на дорогу как раз, когда преторианцы свернули на пустырь. Пустился бегом. Совсем не хотел, чтобы Септимий, сменившись с караула, сделался его попутчиком.

Ноги заплетались от усталости. Максим дважды упал на ровном месте. Вставал и снова бросался бежать. Думал о Сервии. "Где искать? Сколько прошло времени... Она, верно, напугана: я исчез".

Дорога уже не была безлюдной. Максима обогнали двое всадников, да и сам он обгонял путников, с тяжелой кладью направлявшихся в город. Тусклый предутренний свет сменился розовыми лучами восхода. Цокали копыта лошадей и мулов, где-то мычали коровы и блеяли овцы.

Впереди показались Коллинские ворота. Слева, в некотором отдалении от дороги тянулась стена преторианского лагеря. "Где Сервия? Неужели, устав ждать, ушла одна? Но куда? Ворота еще заперты".

— Максим!

Он обернулся. Сервия притаилась за камнями на обочине, с дороги ее не было видно. Только когда сестра Марцелла вторично окликнула Максима и поднялась, он обнаружил ее убежище.

Сервия вышла на дорогу. Держалась все так же строго, прямо, но от усталости заметно побледнела и осунулась.

— Беспокоилась? — спросил Максим.

— Сначала. Потом поняла — ты дожидаешься центуриона.

Максим внимательно на нее посмотрел. Сервия отвернулась. Сказала:

— Хорошо, что ты его дождался.

Больше она не прибавила ни слова. Они двинулись в путь.

* * *

Сервия с Максимом вошли в особняк через садовую калитку. И сразу наткнулись на бестиария, Тита Вибия и управителя. Растянувшись на траве, они поглощали виноград, сорванный с лоз, оплетавших беседки.

Благородный сенатор Марцелл, судя по всему, поселился на Авентине.

Увидев хозяйку, управитель вскочил на ноги. Сервия знаком велела ему успокоиться. Тит Вибий перевернулся на спину. Произнес восхищенно:

— Всю жизнь мечтал, чтобы какой-нибудь сенатор пожил хоть денек в моей развалюхе, а сам бы я воцарился в особняке. И вот — свершилось.

Он отправил в рот черную, упругую виноградину.

Первой засмеялась Сервия. Стояла, опершись о перила беседки, и хохотала: звонко, заливисто, на весь сад. Следом за Сервией развеселились и остальные. Отсмеявшись, Вибий сказал:

— Корнелия на Авентине. С нею твой брат, госпожа, лекарь и Лавия.

— А Гефест?.. — встрял Максим.

— Там же, только не в доме, а во дворе.

— Ребятню соседскую обучает, — напомнил Тит Вибий.

Максим улыбнулся: "Как я забыл?! Урок латыни! Рухнет мир, но латынь останется".

Вибий продолжал, обращаясь к Сервии:

— Твой брат, госпожа, велел дать мне новую одежду — это его собственные слова — и денег. Хочет, чтобы я нынче же нашел для весталки другое жилье.

Сервия тотчас стала серьезной.

— Он прав. Одежду и деньги получишь немедленно. Сними просторную квартиру... Хотя бы и в вашем доме, только на первом этаже.

— Нельзя, — вмешался Максим. — Вибия там все знают. Полюбопытствуют — откуда деньги.

— Верно, — помедлив, согласилась Сервия. — Тогда... присмотри дом на Садовом холме. Уединенный особняк, где ее никто не потревожит.

Вибий с готовностью поднялся.

— Подожди, — сказала Сервия. — В эту ночь и ты, и остальные совершили такое... Нам с братом никогда не расплатиться. Но я хотела бы хоть как-то наградить... Ты мечтал о собственном доме. Быть может...

Вибий покачал головой.

— Двадцать лет я прожил на Авентине. Меня все знают, я всех знаю. Иду — каждый приветствует. Захворал — каждый поможет. Зачем мне уходить?

Сервия долго смотрела на него. Так, словно получила какой-то урок. Затем подала знак управителю, тот взял Вибия за руку и повел в дом. Максим, внезапно обеспокоившись, сказал Сервии:

— Твой брат. Многие догадывались...

— О его чувствах? — подхватила она. — Да, знаю. Сейчас явятся. Одни — утешить, другие — полюбоваться горем.

— Марцелл должен их встретить.

— Встретит, — безмятежно ответила Сервия.

Максим не был так уверен. Понимал: Марцеллу нынче трудно следить за временем.

— Стоит напомнить... — осторожно начал Максим.

Сервия посмотрела удивленно.

— Брат придет вовремя.

Максим более не настаивал. Сервия отступила на несколько шагов. Максим последовал за ней. Бестиарий остался возле беседки, с величайшим вниманием изучая виноградные листья.

— Послушай, — сказала Сервия Максиму. — Однажды, желая отблагодарить, я выгнала тебя из дома. Обещай, что теперь не уйдешь.

Он улыбнулся и кивнул.

— Быть может, сам назовешь награду, какую хотел бы получить?

Максим улыбнулся еще шире. Сервия выжидающе смотрела на него. Он произнес:

— Боюсь, это смело... чересчур... Тебе не понравится.

Сервия не отводила напряженно распахнутых глаз. Он выпалил:

— Хочу увидеть спектакль. Настоящий. Пригласи актеров.

— Хорошо.

Сервия быстро повернулась и ушла. Максиму показалось: во взгляде ее мелькнуло разочарование. "Интересно, что, она думала, я попрошу?"

...Сенатор Марцелл явился вовремя. Едва успел умыться и переменить одежду, как первый гость ступил на порог. Максим оказался прав. Такого столпотворения в доме сенатора еще не бывало. Гости шли один за другим, со скорбными лицами и любопытными взглядами. Максим, заглянув в атрий, подметил только двух-трех человек, в чьих глазах светилось настоящее участие. Они не старались привлечь внимание, держались в стороне. Желая запомнить этих людей, Максим вгляделся пристальнее. И вдруг узнал: у колонны, поддерживаемый двумя рабами, стоял...

Да, именно тот. Долговязый, плешивый, с трясущимися коленями... Правда, уже не такой костлявый и желтый. За минувшие недели паралитик заметно окреп. "Явно возвращается к жизни".

Максим застонал.

— Что? — подскочил бестиарий.

— Кто? Кто это?

— У колонны? Сенатор Нерва.