| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Отомстить.
— Кому?
— Бандитам!
— Ладно... дам я тебе адрес. Ты пойдешь туда, и... — я выразительно провел большим пальцем по горлу.
— Да!
— Фи-и... А не смущает ли тебя товарищ Генрих, что они могут быть вовсе и не виноваты перед твоей мамой?
— Не виноваты перед моей... виноваты пред чей-то другой! — несколько горячечно ответил он. — Все они суки жируют на народном горе!
— Во-от... вот значит, как ставит перед собой этот вопрос товарищ Шац.
— И решение твое твердое и его отменить никак нельзя?
— Нет.
— Ну что ж я могу на это сказать, как коммунист и твой товарищ... — я сделал трагическую паузу и безмятежно посмотрел на него. — Эх... а сказать я могу только одно — вместе пойдем.
Генрих недоуменно посмотрел на меня.
— Да-да. Только небольшая поправка...
— Какая?
— Не я с тобой пойду... — я подобрался, и мгновенно изменив выражение на злое и решительное, жестко добавил: — А ты со мной... и никак по-другому. Понял?! Генрих продолжал несколько недоуменно смотреть на меня, но вот на лице его постепенно протаивала потаенная надежда.
— Я понимаю ты удивлен?
— Да.
— Ну, давай я тебе все-таки расскажу одну историю... это роман. Написал его писатель Стивенсон. Действие его происходило в Англии во второй половине XV века... во время войны Алой и Белой Розы. Были там такие кланы — дрались за власть. В одной деревушке, принадлежащей некоему сэру Дэниэлу, появился гонец, который привез приказ этого самого сэра всему мужскому населению его деревни — немедленно выступить в поход. Отряд должен был возглавить Хэтч, правая рука сэра Дэниэла и в его отсутствие — управляющий замком. На время похода он хотел оставить присматривать за замком старого солдата Николаса, но вот во время их разговора его вдруг пронзила черная стрела — это был знак лесного разбойника по прозвищу Джон-Мщу-За-Всех. Хэтч вынужден был остаться, а подкрепление сэру Дэниэлу должен был повести его воспитанник — Дик Шелтон. Пока отряд собирался у церкви, на ее дверях обнаружили письмо, в котором этот самый Джон-Мщу-За-Всех сообщил о своем намерении отомстить сэру Дэниэлу, местному священнику, виновному, как было сказано в письме, в смерти отца юного Дика, и Хэтчу... — начал я свой рассказ.
Я был удивительно спокоен. Трудно, наверное, было сделать — первый шаг. А сделав... мне, стало все равно. Я перестал мучиться сомнениями. Подсознание, карма, бог, дьявол... — да все равно кто или что, приняло за меня решение. Ну не мог я отправить этого парня одного — на смерть. Не по совести это. Да мне как-то и наплевать по большому счету на его мотивы. Мне достаточно одного того, что — он мой товарищ. Серёга воевал с ним. Пусть на разных фронтах. Но это боевое братство спаянное и освященное кровью. А с его опытом, в одиночку... не-е — это я слишком хорошо знаю, чем закончится. В лучшем случае его возьмут. А могут ранить или взять те же бандиты. Нет. Я постараюсь, чтоб он выжил. А прав он или нет — это не мои проблемы. Даже если не прав — он все равно прав! Да и я, думаю точно также. 'Око за око'. Нет там праведников и невинных жертв... там, куда мы с ним пойдем — виновны все и приговорены. Вот так вот. Такое мое мнение.
И оттого я был безмятежен, и плевать мне было и на службу, и на прочие другие дела и обязанности...
Пересказал я ему 'Черную стрелу' и замолчал.
— И зачем ты мне это рассказал?
— Хороший вопрос... А рассказал затем, чтоб ты понял дальнейшее. Слышал ты про 'Черную кошку'?
— Слышал. Банда это.
— Во-от... А про 'Белую кошку'? — задал я вопрос и с интересом посмотрел на него.
Генрих уже чуть успокоившийся, недоуменно пожал плечами:
— Разное болтают... говорят это какие-то отставные фронтовики начали урок резать. У нас три случая было...
— Ну-да, ну-да... — я безмятежно покивал головой. — Вот только 'Белая кошка' — это я.
— Что?! — Генрих, моментально подобрался и подозрительно огляделся — не слышал ли кто. Но поскольку поблизости никого не наблюдалось, он удивленно уставился на меня. — Ты — что...?
— Геня. Ты меня удивляешь.
— Я!?
— Ты-ты... Ты сейчас похож на дона Хуана, из Пушкина, с которым внезапно заговорила статуя Командора.
— Зачем? — несколько ошарашено спросил Шац.
— Что 'зачем'? Зачем дядя Сёма на 'Привозе' продал бички и купил самосаду?
— Нет. Зачем ты их всех положил.
— Они хотели ограбить меня... — совершенно безмятежно и спокойно пояснил я.
— Ограбить?! — несколько ошарашено переспросил Генрих. — Ограбить... Ну, и немножечко зарезать, если я не соглашусь или окажу сопротивление...
— Но ты же милиционер. Скрутил бы их и отвел в Отдел... — Чтобы им там дали пару лет, а потом они 'На свободу — с чистой совестью'? — я не выдержал и засмеялся. — Геня, а ты сейчас у меня добиваешься адреса местного пахана, чтоб прийти и пожурить его?
Генрих мысленно споткнулся.
— Ты уж определись, что ты хочешь. А потом и будем решать. Генрих ненадолго задумался. Потом решительно кивнул головой каким-то своим мыслям и протянул мне руку: — Я с тобой.
— Вот только Генрих есть одно условие.
— Не попадать в руки НКВД — живым?
— Нет, Геня... Условие это — ДИСЦИПЛИНА!
Он решительно протянул мне руку еще раз: — Слово!
Я в ответ пожал его руку: — А теперь Геня, расскажи мне за боеприпасы. Откуда ты сумел найти такую редкость в наше время...
И поведал мне Шац незамысловатую историю.
Принял он как положено 'хозяйство' и вот разбирая завалы мусора в подвале, наткнулся на ящик гранат времен Первой Мировой. Бои что тут — в Чкаловской области, что поблизости — были очень неслабые. Это ведь где-то здесь подстрели народного героя — Чапаева. На речке Урале, текущей посреди города. В общем хозяйственный Шац не стал сообщать о находке, а перетащил ее к себе в каптерку — вдруг, да пригодится. Может сменять или еще что. Натура. Тут не только он — тут все очень тяжело расставались с чем-либо. Моя мать выговаривала отцу: 'Вот, заносишь вечно до такой степени!'. На что отец отшучивался: 'Правильно. С плеч, да в печь!'. Я тогда не очень придавал значения этим словам. А уже тут понял — почему. Нищета всеобщая. Не выбрасывалось ничего — 'хай полежит, мабуть когда и пригодится'.
Каким образом и когда — сия разнообразная коллекция 'гранат' попала в Отдел, гадать бесполезно. Вызывала некоторые сомнения ее работоспособность... но Генрих уверил, что все работает. Он одну за городом проверил. — Значит, с гранатами нет проблем — это радует. Тогда вечерком навестим одну 'малину'. Давно она мне глаза мозолит.
Шац сидел рядом, хищно подобравшись. В этот момент он никак не напоминал весельчака и насквозь своего парня. Я посмотрел ему в глаза. В их глубине поселилось спокойствие и умиротворение. Умиротворение выжженной земли...
Хлопнув его по плечу, я наклонился и тихо произнес:
— Расслабься старшина. Теперь тебе нужно еще и учиться притворяться. И иначе никак. Иначе сам погибнешь и других за собой потянешь. Ну, на первую часть фразы ему явно плевать, а вот на вторую насчет 'других', уже нет. Так уж воспитан.
— Я вижу, занимает тебя почему 'Белая кошка'?
— Да.
— Ну тут все просто. На их 'Черную кошку', мы ответим своей — 'Белой'. Пусть боятся! И нехай кто-то мне скажет, что 'это — не наш метод!'. Наш это метод...
НАШ!
Информация неизвестная Николаю...
Районные власти организовали на уборочных работах соревнование. Механизаторам, кто ежедневно перевыполнял нормы и добивался рекордной выработки, вручали ценные подарки. Комбайнер С.И. Дружинин на комбайне 'Сталинец' скосил 40 га в колхозе 'Вторая пятилетка'. Секретарь РК ВКП(б) Михаил Андреевич Горлач и председатель колхоза Георгий Дмитриевич Сапрыкин вручили ему подарки на 500 рублей, в том числе отрез на костюм и кожаные мужские туфли. А директор Благодарненской МТС Григорий Иванович Сараев выдал Дружинину в премию рубашку и брюки.
Невыполнение графиков по хлебовывозу не давало возможности председателям колхозов использовать зерно на общественное питание и выдать колхозникам. Они могли направить на эти цели, ТОЛЬКО 15 процентов(!) от ВЫВЕЗЕННОГО зерна государству. За незаконное использование зерна — строгие карательные меры. Из колхоза имени Ленина доставляли хлеб на автомашинах, лошадях и волах. Учитывая, что этого недостаточно, партбюро и правление колхоза решили вывозить зерно на коровах колхозников. Колхозники были недовольны: коровы ярмом набивали шеи, от стрессов и недокорма упали надои молока. С людьми проводили беседы, разъясняли политику партии, угрожали привлечь к ответственности за саботаж. И дело пошло: (!) на 80 коровах за день на заготовительный пункт в село Благодарное вывозили более 15 тонн зерна.
Глава 4.
Мстить за обиду — значит лишать себя удовольствия сетовать на несправедливость.
Чезаре Павезе.
Белая ночь опустилась, как облако,
Ветер гадает на юной листве.
Слышу знакомую речь, вижу облик твой,
Ну почему это только во сне?
Отчего-то эта незатейливая песенка вертелась в моей голове. Поправка... Ночь вокруг — была вовсе не белой, а черной. 'Хоть глаз коли!' — так может раньше я бы и сказал, но теперь. Привыкший к фонарям и неоновым рекламам, я сейчас радовался неверному свету луны. Только отчего-то свет этот вызывал у меня непроизвольную дрожь. Ненавидел я его и всё тут. Беспричинно. Раньше вроде такого не было.
Две безмолвные тени мягко стелись по улице. Изредка замирая перед перекрестками или пропуская прохожего.
— Никогда бы не подумал, что Луна может радовать, — прервал наше молчание Шац, после того как мы миновали очередной перекресток.
— Угу... — по инерции кивнул я, и только тут сообразил. 'Мать твою, Луна же... — это ж первый враг разведчика! Луна — враг. Вот от чего меня коробит. Надо же мое тело — умнее меня, с моим высшим образованием. А сейчас она вполовину светит. Больше нам в помощь'.
— Луна — это хорошо...
И отчего-то вспомнив Горбатого из 'Места встречи...', прохрипел, спародировав его: — Верю, ждёт нас удача. На святое дело идём, друга из беды вызволять. — Какого друга? — тут же отозвался Генрих, который этого кино не смотрел. 'Черт! Забываюсь иногда. Не стоит этого делать даже сейчас. Придурок!', — я обругал сам себя. А вслух ответил.
— Какого какого? Тебя — дурака!
На разработку 'операции' днем у нас ушло минут десять.
А чего там планировать? Чай, не взвод ягдкоманды на привал там остановился. Обычные блатари. Да и мы не из детской песочницы. По поводу себя я естественно имел кое-какие сомнения, но совершенно другого плана. Не поводу — убить, а по поводу — правильно я все рассчитал или нет. Размещение постовых, я знал. Время потребное на отход тоже. Беспокоили возможные неучтенные факторы — возможные свидетели... и удаться ли всех... положить.
Сам домишко находился на отшибе, за крепким без щелей забором. А тем, кто мог начать интересоваться или возмущаться происходящим там — легко могли дать укорот 'быки'. Любопытствующие, в таких случаях, предпочитали ничего не замечать. А-то ткнут вечерком заточкой и все. Приблатненной шпаны хватало. Дурачки духовитые. Да и жизнь тут немного стоила. Смутные времена. Совсем не как в кино. Голодно, грязно, пьяно да угарно.
В общем, 'Война — план покажет!'. Попросту решили навестить одну 'малину' по моей подсказке. Предтечу нынешних блатхат. Малина сейчас, это то — место, где собирается и живет криминогенный элемент.
Владелица этой хавиры, маруха* — Зинка "Кубышка". Она же — сожительница, небезызвестного в определенных кругах, Сени "Февраля". Он реально был 'Февральский'. Кликуху свою он получил по делу, как психически больной. Потому и от фронта отмазался, да и частично соответствовало это действительности. Правда делать дела это ему нисколько не мешало. Сейчас его бы охарактеризовали, как отморозка — для понятности. Тяжелая наследственность маменьки — воровки на доверии и папеньки — скокаря*. Сгинувшего где-то на 'Сотке'*. А маменька загнулась от тубика*.
Теперь 'Февраль' забурел, стал уважаемым вором. И выходил только на крупные дела. Адресок его нынешнего местопребывания мне подсказал мне личный 'барабанщик' — Миша 'Прыщ'. Его, сильно пьяного, как-то доставили в мое дежурство. Привели — постовой Семеныч с дворником Талгатом. Матерился он неподалеку на улице и бузотерил. Лаконичным увещеваниям не внял. И соответственно...
А я, измученный бессонницей, скукой и голодом — решил пошутить. Сунул ему спящему здоровенный ножик в руку. Нож был из вещдоков. Он остался от мясника с рынка. Был он зазубренный в потеках застарелой крови и грязи. Мясник, здоровенный одноглазый мужик — Веня 'Полфунта', начал было размахивать им, как-то выпив лишку. Кого-то там чуть даже было, не порезал. Его отпустили, а ножичек остался. Отчего-то 'Полфунта' решил за ним не возвращаться... Разбудив под утро жутко похмельного 'Прыща' — я суровым голосом сообщил ему, что 'Порезал он какого-то пришлого гуртовщика-казаха'. И показал на окровавленный нож, который тот продолжал сжимать в руке. То, что кровь на нем была не человеческая, я умолчал из скромности... не иначе. А сообщил, что светит ему-ухарю за вчерашнее — от десяти...
'Но...', — интимно понизив голос, намекнул, что: 'Есть варианты...'.
Я-то попугать его просто сначала хотел.
Но недалекого ума пацан быстро врубился в тему. И надо же! Убедил-таки меня, что: 'Казахов в степи много, а он тут такой мне нужный — один'. И подписку он мне дал. Куды он денется от изощренного ума смотрельщика сериалов и читателя детективов. Развел я его. С тех пор — с адресами и кто чем дышит на его районе, мне было известно из первых рук. В адресе, нужный нам дом — был последним. Улочка им кончалась. И надо же как удачно — на ней никого не было. Интересно какой дурак в этом районе в полночь станет шариться без особой нужды? Народ тут предпочитал заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Просто чревато. Свидетелей ведь никто не жалует. Подошли. Кинули пару камней через забор. Шумнули — послушали. Тихо. Собака уже подала бы голос. Махом перемахнув забор, мы сразу затаились в его тени. Глазами, уже привыкшими к темноте, по-скоренькому огляделись... и опять послушали. Дом был обычной одноэтажной халупой, правда, с крепкими ставнями на окнах, из щелей которых, пробивался свет керосинок. Оттуда же доносились хриплые звуки патефона и пьяные голоса подпевающих. Участок — навскидку, был соток десять. А то, что не было собачки — это было только в плюс. Отчего-то ее мне бы было сейчас жальче убивать, чем посетителей и хозяев дома. — Пошли... — прошептал я, и ткнул пальцами в сторону входа. Генрих привычно-мягко растворился в темноте не хрустнув и не шумнув. Он пошел брать 'языка'. Привычно. Как ходил до этого сотни раз. Пошел как за линию фронта. Мы и были сейчас там.
Я прислушался к себе — никаких сомнений я не испытывал. Мы на войне! И тут действует только одно правило — 'Свой — Чужой'. И никакие лишние мысли тут не уместны.
Я тихо лежал в зарослях какого-то бурьяна и ждал. Достав и выложив гранаты перед собой, я взял на прицел двери. До них мне было метров десять максимум. Страховал я Шаца на всякий случай.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
