... Сотник... Печальный итог для того, кто в своё время командовал тысячами! Олден перевёл взгляд на теплящийся в закопчённом очаге огонь и вздохнул — в таком далёком теперь Амэне он уже пережил и свой головокружительный триумф, и горькое унижение, да и с теперешней , пусть и слишком пасмурной на взгляд южанина родиной, вполне свыкся. Тем более, что на деле власти и свободы у Олдена в Ленде было гораздо больше, чем полагалось по званию, а подчинялся он напрямую лишь Нахимене, считаясь с главою всех "Ястребов" Кройстеном лишь постольку поскольку...
А вот в церемонном и надменном Амэне жизни Олдену не было никогда — закостеневшие традиции и священные предрассудки ни в чём не давали ему воли, ведь жреческие семьи давно стали заложниками ими же самими когда-то установленных правил. Впрочем строгие правила не мешали благородной верхушке плести хитроумные интриги в бесконечной и жестокой борьбе за влияние. Так что не было ничего удивительного в том, что один из надменной амэнской знати , благодаря ущемленному самолюбию, зашёл немного дальше, чем другие. Отец Олдена — Илит — потомственный жрец Хозяина Грома, поняв ,что власть и деньги всё же не помогут ему обойти не менее родовитого претендента на место Старшего в самом богатом и уважаемом храме Амэна, решился на рисковую затею — поставив на отчаянно рвущихся к власти и только начавших укреплять свои позиции поклонников Единого, он смог протащить их в Совет Семи, а затем ещё и сам переметнулся к ним, заняв главенствующее положение в самой верхушке культа! Но новое божество не смогло защитить расчётливого перебежчика от гнева старого, и последствия это гнева в первую очередь ударили по самому болезненному для любого аристократа месту — роды жены были тяжелыми и преждевременными , а появившийся на свет наследник оказался уродом. Болезненное дитя обречено было с самого рождения искупать своим несчастьем отступничество отца — так, во всяком случае, шептались злые языки за спиною Илита.
Стоит ли говорить ,что честолюбие и гордость жреца были глубоко уязвлены уродством сына! Поначалу он даже надеялся, что младенец не проживёт долго, но Алти ,ещё сама не оправившись от родов ,выхаживала своего ребёнка с такой любовью и самоотречением ,на какие способна только мать... Именно благодаря её неусыпным заботам мальчик выжил и встал на ноги, вот только опека всегда печальной и постепенно угасающей матери ,недолго защищала Олдена от жизненных невзгод. Илит хотел иметь здорового наследника во что бы то ни стало и ,не прислушиваясь к предостережениям лекарей о том ,что его хрупкую жену повторные роды могут просто убить, навещал Алти с завидной регулярностью. Итогом этих визитов стало окончательно подорванное здоровье матери и несколько выкидышей, последний из которых окончился мучительной смертью Алти...
Похороны прошли в какой-то суетливой, гаденькой спешке и никто не помешал девятилетнему мальчику остаться у могилы матери на всю ночь... Замороченная хлопотами прислуга хватилась ребёнка лишь на второй день и, сообразив наконец , где нужно искать хозяйского сына, с трудом увела его с кладбища — до этого всегда тихий и незаметный мальчик , с криком вырывался из рук дюжего конюшего,кусаясь и царапаясь , словно только что пойманный рысёнок!. Но это было только начало всех бед — оказавшись под родной крышей, Олден увидел, что положенным трауром в их доме даже не пахнет, а отец уже поглощён целым ворохом дел. Впрочем, Илит нашёл время и для сына — устроившись в кресле, он два часа стыдил мальчика за недопустимое поведение, слабость, и слёзы, а в конце своих нравоучений добавил, что будущую мачеху сын должен называть не иначе, как мамой и вообще — отныне упоминания об Алти в его доме запрещены...И вот тогда впервые стало ясно то, что нравом Олден пошёл совсем не в свою кроткую мать, ведь услышав последние слова Илита ,мальчик ,зло блеснув глазами ,бросил ему прямо в лицо: " Если Алти мне не мать ,то и ты не отец а... Предатель! Лживый ублюдок!!!" ... И пока не верящий собственным ушам жрец приходил в себя от удивления, мальчишка стрелою выскочил из комнаты , а затем и из ставшего ему ненавистным дома!..
С этого самого дня Олден начал неумолимо превращаться в угрюмого, злобного зверёныша, и отеческие наказания только ещё больше всё ухудшали , зато у прислуги Илита появились новые обязанности — каждый день ходить на кладбище , на котором мальчик теперь дневал и ночевал...
Тем временем власть, знатность и деньги Илита ,являвшиеся для многих благородных семейств важным доводом в сватовстве, стремительно делали своё дело — мачеха у Олдена появилась ровно через два месяца. Молодая красавица немедля стала наводить в доме свои порядки, старательно вытравливая любые напоминания о своей предшественнице и маленький горбун был ей как бельмо на глазу. Лиата даже не старалась скрыть своей гадливой неприязни к мальчику и постоянно сваливала на него вину за все домашние неурядицы — Олден был повинен в её глазах даже за увядшие во внутреннем дворике цветы и недосоленный поварами гуляш!.. За обвинением — пусть даже и самым ничтожным — немедля следовала кара: Лиата чрезвычайно ловко управлялась с плетью и получала неприкрытое удовольствие тираня и истязая мальчика. Но как бы жестоко не гуляли по спине Олдена плеть и розги , сколько бы его не сажали на хлеб и воду, и не ставили коленями на горох, он сносил наказания молча , а в его душе всё больше копилась злоба и желание отомстить, которые со временем вылились в каверзы против ненавистной мачехи. Вначале они были просты и незатейливы: пролитый во время обеда ей на платье суп, разбитое мячом окно в её комнате ,забитая воском замочная скважина в дверях, ведущих в её покои ... Вскоре проделки мальчика следовали уже одна за одной, и благодаря им Лиата получала повод лишний раз поупражняться с плетью. Что же касается отца, то он либо вовсе не вмешивался во вражду мачехи с Олденом, либо принимал сторону Лиаты, ведь на самом деле Илит думал лишь о том, когда его визиты в спальню жены наконец— то начнут приносить плоды и кроме нелюбимого первенца у него появится ещё один сын...
Но чаяниям отца не суждено было сбыться — когда Олдену исполнилось одиннадцать, Лиата наконец-то подарила мужу ребёнка, но это был не долгожданный сын , а дочь. Илит , едва взглянув на девочку, вышел из спальни жены, громко хлопнув дверью, и Лиата прорыдала над колыбелью весь вечер, но уже на следующий день нашла в себе силы встать и заняться домашними делами, первым из которых оказалось наказание ещё ни в чём не успевшего провинится Олдена. На этот раз экзекуция происходила во внутреннем дворике: поскольку Лиата была ещё слаба, наказание исполняли слуги, а сама мачеха полулежала в садовом кресле на мягких подушках — унизанные тяжёлыми кольцами пальцы Лиаты непрерывно гладили лоснящуюся шерсть толстой, ленивой кошки, а холённая, породистая женщина жадными, широко раскрытыми глазами наблюдала за тем, как двое дюжих слуг хлещут распластанного на дорожке мальчишку. Удары следовали один за другим и Лиата ожидала, что ненавистный уродец наконец— то начнёт просить о пощаде, но тот только жевал от боли песок и сверлил мачеху пылающими ненавистью глазами... Наказанию Олдена положили конец сами слуги — когда на спине мальчика не осталось живого места, конюший отбросил розги и заявил: "Довольно с него, хозяйка..." Лиата скривила свои полные, красиво очерченные губы: " Олден так и не попросил прощенья. Продолжайте!" Но Гойнт на её приказ только покачал головой: "Негоже нам господского сына запарывать до смерти!" — и Лиата, поняв, что её приказы и угрозы уже ни к чему не приведут, зло фыркнула и покинула внутренний дворик ... А ещё через неделю весь дом утром разбудили истерические крики мачехи — проснувшись, она увидела за окном свою любимую кошку — удушенный зверёк болтался на спущенном с чердака шнурке, а на этот раз без сомнения виновный в произошедшем Олден исчез из дома, и ни на окрестных улицах, ни возле могилы матери его не нашли!..
— А ну прочь, поганцы! Ишь, что удумали — все на одного! — сердитый окрик и носок воинского, с латунными пряжками сапога, угодивший одному из чумазых сорванцов под рёбра, заставил стайку уличной ребятни брызнуть в разные стороны, оставив свою жертву посреди скользкой от отбросов и грязи мостовой. Горбатый мальчишка сел., провёдя рукой по лицу, ещё больше размазал по нему кровь с грязью, и исподлобья взглянул на своего неожиданного спасителя. На кривых улочках припортового квартала Олдену пришлось нелегко, ведь уродство сразу сделало его изгоем и предметом травли местной детворы, но возвращаться домой уже несколько дней живущий на улице, голодный и постоянно избиваемый сверстниками мальчишка даже не думал. А рослый, чуть покачивающийся на ногах от выпитого воин, прищурил тёмные, с миндалевидным разрезом, глаза и ещё раз пристально взглянув на мальчишку , удивлённо выдохнул:
-Олден?!! Что ты забыл в этом лягушатнике?
— Дядя Дорит?— мальчишка удивлённо посмотрел на родственника, которого он видел всего несколько раз в жизни — старший брат Алти никогда не был желанным гостем в доме Илита, а после того , как он три года назад вдрызг разругался с мужем сестры, стал и вовсе в него не вхож.
— Признал таки?! Не забыл? — сильная рука подняла Олдена с мостовой , и дядя хлопнул его по плечу.— Ну, пойдём , племяш — погостишь у меня, а заодно расскажешь, как тебе живётся с мачехой. Подозреваю, что несладко!
Но в первый вечер толкового разговора у них так и не вышло — попавший в домашнее тепло и наконец-то отмытый от грязи мальчишка разомлел и уснул, не дождавшись ужина. Зато на следующий день , перед завтраком Олден поведал вставшему спозаранку Дориту всё — начиная от запавших в память похорон матери и заканчивая своей неутихающей враждой с мачехой.
— Я их всех ненавижу! И Илита и эту сучку! Но Илита больше, ведь он не любил маму и виноват в том, что Лиата появилась в доме!!! ..— губы мальчишки задрожали и он отвернулся к окну, стараясь скрыть от дяди застлавшие глаза злые слёзы. А дядя подсел к мальчику и обняв его за плечи, крепко прижал к себе. От этого неожиданного участия Олден сжался в комок ,но дядя лишь ещё крепче обнял его и зашептал :
— Можешь не прятать слёз — в них нет ничего постыдного, ведь я сам до сих пор оплакиваю преждевременную смерть своей сестры и люто ненавижу виновника её гибели! Ты прав , мой мальчик— прав во всём, но теперь ты уже не будешь одинок, и я всегда приду к тебе на помощь , ведь по духу ты — Остен, так же как Алти и я...
Мальчишка коротко взглянул на бронзово-смуглое лицо дяди — Дорит действительно был типичным Остен : прямой, с красиво вырезанными ноздрями, нос, скульптурно очерченные скулы и волевой подбородок — именно такие лица вырезают в Амэне на барельефах в храмах , и именно так выглядят воины и герои древнего княжества, а вот он, Олден... С самого раннего детства мальчишка приучился играть в одиночестве, ведь дети прислуги сторонились хозяйского сына, и ни уговоры получивших пару монет от Алти матерей, ни сладости ничего не могли изменить. Да что там другие — Олден сам себе был противен!.. Мальчишка опустил глаза и судорожно вздохнул:
— Я не Остен, а самый обычный горбун... Урод...
— Для меня — нет... — и крепкая, шершавая ладонь дяди неожиданно мягко огладила жёсткие, чёрные волосы Олдена.— А для моей сестры ты был словно свет в окне... Ты ведь помнишь, как Алти тебя называла?
-Помню...— едва слышно шепнул мальчишка и окончательно сник, ведь воспоминания об Алти были для него бесконечно дороги и в тоже время неимоверно болезненны. Вот и теперь сердце Олдена нестерпимо заныло, когда перед его глазами на миг снова возникла спальня опять занедужившей матери: кровать под кисейным пологом, длинные, блестящие волосы Алти, рассыпавшиеся по подушкам тёмными, крутыми волнами, и сама мама — маленькая и хрупкая, словно статуэтка из стекла. Выросшей в загородном имении Алти претил серый камень стен Илитовского дома , и когда она была прикована к постели, то радовалась любой, принесённой из сада былинке , словно маленькая девочка, а Олден был готов сделать все, что угодно, лишь бы в темно-карих, грустных глазах матери снова вспыхнули золотые, радостные искры. Именно ради этих искорок мальчишка вставал с первыми лучами солнца и бежал во внутренний дворик, и там, продираясь сквозь колючие плети вьющихся роз и утопая в наполненном ледяной водой бассейне с кувшинками, выискивал для Алти самые красивые , только начавшие распускаться цветы, а , набрав их столько, сколько мог унести, притаскивал свой букет в спальню матери ... А потом он, устроившись на постели Алти, затая дыхание, наблюдал за тем , как нежные пальцы матери скользят по таким же воздушным лепесткам цветов, как её бледные щёки розовеют , а на губах начинает играть слабая улыбка... "Ты мой солнечный луч!" — говорила Алти и тихо серебристо смеялась, а потом смущённо просила: "Пожалуйста, помоги мне вплести в волосы вот этот цветок..." Один раз , выполняя просьбу Алти, Олден заметил на её белоснежной, тонкой руке чёрные синяки, и вид этих кровоподтёков зародил в его сердце первые ростки ненависти к тому , кто посмел причинить боль матери...
— ...Она всегда гордилась тобой, племяш... — голос дяди вырвал мальчишку из воспоминаний, и Олден понял, что задумавшись, пропустил изрядный кусок из того, что говорил ему Дорит, а дядя тряхнул головой и решительно произнёс. — Ну, а тому, кто считает тебя уродом, плюнь в глаза , ведь такой человек и так слеп, если не видит, что у тебя дух и сердце воина!..
Услышав такие слова, Олден недоумённо взглянул на Дорита — неужели для дяди действительно не имеет значения его физическое уродство?! В это мальчишке, которого под крышей отчего дома последние два года именовали не иначе, как выродком, было трудно поверить! Дорит поднялся и, потрепав Олдена по плечу, заметил:
— Пошли завтракать, племяш, ведь ты наверняка голоден, как целая волчья стая!.. А после завтрака я напишу Илиту одно небольшое послание такого содержания, после которого твой отец сам сюда явится — как пить дать, явится, да ещё и с повинной!
Но Олден ,услышав об отце, сбросил руку дяди со своего плеча и сердито сверкнул тёмными глазами:
-Не хочу его видеть! И домой тоже не хочу! Лучше опять на улицу!
Дорит на его гневный протест лишь улыбнулся:
— Ответ похвальный и достойный истинного Остена, но, к сожалению, не очень умный... Снова сбежав на улицу ты лишь сыграешь на руку этой дранной кошке Лиате, да и Илит рано или поздно сообразит, что ему не мешало бы поискать своего сына у его родного дяди! Но сделав свой ход первыми мы навяжем им свою игру и заставим заплатить за все обиды.А теперь слушай меня внимательно, племяш: с Илитом я сегодня же поговорю, да так, что по возвращении домой тебя никто даже пальцем не тронет, но и ты в свою очередь больше не должен проказить и зловредничать— как бы мачеха тебя не доводила!
— Но ведь она всегда первая начинает!— голос подскочившего со своего места мальчишки зазвенел от возмущения, а Дорит привлёк его к себе и ласково взъерошил Олдену волосы:
