Право на одиночество

Увидев выражение ужаса на лице Громова, я расхохоталась.

— Наташа! — он возмутился. — А я ведь почти поверил... Вы умеете убеждать.

— А то, — я усмехнулась.

Меня, как ни странно, эта ситуация даже забавляла. А вот Громова, наоборот, беспокоила, поэтому после того, как мы вошли в ресторан, он с меня глаз не спускал.

И в начале мне показалось, что он зря беспокоится — Бриар с нами только поздоровался, как и со всеми остальными гостями. Я же решительно направилась к столикам с едой — всё-таки за весь день два бутерброда — это чересчур.

Вкусного тут было много, и мы с Максимом Петровичем, не стесняясь, принялась уничтожать запасы. Минут через тридцать к моему начальнику подрулил какой-то иностранный знакомый, а я, воспользовавшись моментом, решила наведаться в туалет.

Лавируя между гостями, я достигла заветной двери. Пробыв там минуты три, я вышла и сразу наткнулась на Бриара. Можно было бы подумать, что он очутился тут случайно, но я не была столь наивной.

— Добрый вечер ещё раз, Томас, — я попыталась пройти мимо, но он взял меня под руку и куда-то повёл, сказав только:

— Мне нужно с вами поговорить.

Я оглянулась. Громова не было видно, так что звать на помощь мне было некого. К сожалению, мысли читать Максим Петрович тоже не умел, поэтому я послушно пошла за Бриаром. Оставалось надеяться только на саму себя.

Толкнув одну из дверей без всяких опознавательных знаков, Бриар вошёл внутрь и потащил меня за собой. Мы оказались, к моему удивлению, на небольшом балкончике, увитом плющом. Здесь уже стоял небольшой столик, два плетёных кресла, два бокала и бутылка шампанского.

— Садитесь, Натали, — Бриар указал мне на кресло. Я послушно села и посмотрела на него, ожидая продолжения разговора. Но Томас молчал, разливая шампанское по бокалам. Закончив с напитками, он подал мне бокал и сам опустился в кресло.

Начинать разговор Бриар почему-то не спешил. Ну и шут с ним — решила я. Не мне надо, не мне и начинать.

— Вы, наверное, понимаете, зачем я позвал вас сюда, Натали, — наконец произнёс Бриар, повернувшись ко мне лицом. Взгляд его ледяных глаз просто обжигал.

Но я не собиралась облегчать ему задачу.

— Честно говоря, теряюсь в догадках, — ответила я как можно вежливее.

— Неужели? — он усмехнулся. — Не разочаровывайте меня, Натали. Увидев вас, я сразу понял, что передо мной чрезвычайно проницательная женщина. И очень, очень красивая.

В его холодных глазах мелькнуло нечто вроде восхищения. Я смилостивилась.

— Хорошо, я примерно представляю себе, зачем я вам понадобилась. Но очень примерно.

Бриар кивнул и продолжил:

— Тогда просто ответьте мне на один вопрос... Вы хотите вернуться в Россию?

Такого я не ожидала. Это он, вообще, о чём?

— Я немного не понимаю... — протянула я. — При чём здесь Россия?

— Всё просто, — Бриар глотнул шампанского и улыбнулся мне. — Я куплю вам дом в Америке и буду полностью вас содержать. Наряды, драгоценности — всё, что пожелаете.

— Взамен на сексуальные услуги? — уточнила я. Бриар кивнул.

Нет, ну каков наглец! Вот так, просто, без зазрения совести, предлагает стать любовницей в общем-то незнакомой женщине.

— Почему именно я? — я решила полюбопытствовать. — Там, в зале, ещё полно народу. И молодых девушек достаточно.

— Вы — необычная девушка, Натали, — Бриар по-прежнему улыбался. — Сколько вам лет?

— Двадцать четыре года.

— Вы чертовски молоды... Девушки вашего возраста обычно передо мной бледнеют и смущаются. Вы же, Натали... Скажите, вы меня совсем не боитесь?

— Конечно, не боюсь, — я вздохнула.

— Вот видите. И вы ещё спрашиваете, почему именно вы... Вы, Натали, очень необычная девушка. И я хочу, чтобы вы были моей.

Такая безапелляционность меня даже восхищала. Почему-то вспомнился известный Интернет-мем: "А жареных гвоздей не хочешь, нет?!"

Но карьера элитной проститутки мне была не нужна. Хотя даже немного жаль — у таких людей в жизни меньше проблем, потому что у них меньше моральных качеств.

— Прошу прощения, Томас, но я вынуждена отказаться.

Некоторое время Бриар просто молча рассматривал меня. А затем, вздохнув, сказал:

— Жаль. Впервые в жизни по-настоящему жаль, что мне отказала женщина. Самая прекрасная женщина из всех, что я встречал.

Так, на сегодня комплиментов достаточно...

— Прошу прощения, Томас, — я поднялась, — но мне нужно возвращаться к Максиму. И, да... он думает, что мой отказ может повлиять на наши с вами деловые отношения.

Бриар поднялся вслед за мной и, встав рядом, улыбнулся, глядя в глаза. Странно, но сейчас он уже не выглядел таким ледяным, как раньше.

— А что вы сами думаете, Натали?

— Я думаю, что вы слишком благоразумны, чтобы позволять эмоциям брать верх над разумом.

Он кивнул и, взяв мою руку, поцеловал кончики пальцев.

— Я был прав, Натали, вы действительно очень догадливы.

Когда я вернулась в зал вместе с Бриаром, у Громова был уже изрядно бледный вид. И я поспешила к нему, пока он не выплеснул свою энергию на спокойного Томаса.

— Максим Петрович, — я подошла к Громову и положила руки ему на грудь, — успокойтесь, всё хорошо, я цела, и нашему издательству тоже ничего не угрожает.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы успокоиться. Открыв их, спросил:

— Вы уверены?

— На все сто.

— Тогда... — Максим Петрович вновь начал прерывисто дышать, — что эта скотина вам предлагала?

Я улыбнулась, взяла со стола бокал с шампанским и протянула его Громову.

— Успокойтесь, пожалуйста. Давайте, сначала успокойтесь, а потом я всё расскажу.

Минут пять Максим Петрович сосредоточенно пил шампанское и пытался восстановить дыхание. Я стояла рядом и улыбалась ему.

— Ну так, — кажется, он наконец успокоился, — что Бриар вам сказал?

— Ничего особенного, — моя улыбка стала более лукавой. — Он просто предложил мне стать его любовницей.

Так-так, кто-то, кажется, сейчас взорвётся...

— Максим Петрович, волноваться не о чем, — я рассмеялась. — Я отказалась, а Бриар не держит ни на кого зла. На отношения с "Радугой" это не повлияет.

— Вы уверены? — спросил Громов, тревожно глядя на меня.

— Абсолютно. А теперь, пожалуйста, давайте уйдём отсюда, у меня уже голова болит от всех этих людей...

Уже у выхода меня поймал один из официантов и вложил в руку небольшой бархатный футляр.

— Мадам от мистера Бриара, — сказал он с изрядным акцентом и растворился в толпе — я даже не успела ничего спросить.

Громов этого инцидента не заметил. А я, спрятав футляр в сумочку, открыла его только в гостинице.

Внутри лежали прекрасные серьги с кулоном. В том, что это очень дорогие украшения, я почему-то не сомневалась.

Налюбовавшись на это неожиданное великолепие, я заметила записку, написанную витиеватым почерком.

"Прекраснейшей из женщин".

И всё. Лаконично. Хотя, нет, на обороте тоже что-то есть...

"P.S. Не вздумайте возвращать мой подарок — иначе действительно обижусь".

Смайлик, стоящий в конце этого послания, заставил меня улыбнуться. Надо же... а этот человек, похоже, не такой ледяной, каким кажется.

Впрочем, я ведь тоже не такая...

Я не рассказала об этом подарке ни Максиму Петровичу, ни Антону. Впрочем, Антону я вообще про Бриара не рассказала. А то ещё скажет, что я и ему симпатизирую... Тогда я его точно удушу при ближайшей встрече.

Громов оказался прав — уже во вторник я поняла, что начала думать по-английски. Это меня удручало. Хотелось домой. Тем более что Аня прислала мне смс со словами: "Кажется, когда ты вернёшься, Алиса тебя разорвёт".

Хотя когда я ходила по выставке и рассматривала книги, когда я обсуждала их с Максимом Петровичем... мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Я была почти счастлива... если это, конечно, можно назвать счастьем.

В любом случае, рядом с Громовым мне было спокойно. И уж он-то точно никогда не станет делать мне никаких неприличных предложений. В этом я была уверена на все сто процентов, как и в том, что никогда не признаюсь ему в том, что он значит для меня немного больше, чем просто начальник.

К вечеру вторника мы так умотались, что я почти не стояла на ногах. Мы полностью посмотрели два павильона из четырёх, и мне казалось, что подошвы моих туфель горят.

— Я хочу сесть, — простонала я, когда мы вышли с выставки. — И есть...

— Сейчас возьмём такси и что-нибудь придумаем.

Таксистов здесь было много. Мы попросили отвести нас в центр города и доковыляли до ближайшего ресторана. Место было шикарное — в зале полумрак, свечи, нежная музыка из колонок... Мы сели за дальний столик и попросили меню, и пока не принесли еду, не разговаривали — каждый унёсся в свои собственные мысли... а ещё, возможно, мы просто слишком устали, чтобы разговаривать.

Только после того как нам принесли салаты и вино, Максим Петрович нарушил молчание:

— Наташа, я всё забываю вас спросить... Наша Света замуж собирается?

— Что? — я удивилась. — Нет вроде... А почему вы спрашиваете?

— Видел, как она рассматривала неделю назад журнал со свадебными платьями, — кажется, Громов немного смутился. — Подумал, вдруг собирается, сам спросить постеснялся. А то надо было бы нам с вами ей подарок какой-нибудь приготовить.

— И в голову не берите, Максим Петрович, — я хмыкнула. — Света и "замуж" — это, по-моему, вещи несовместимые... Просто ей тогда один хахаль предложение сделал, она мне рассказывала, ну вот Света и задумалась на эту тему. В итоге она ему отказала, но это и понятно, Светочка всё-таки девочка неглупая. Этого парня она не любит, зачем же за него замуж выходить?

Да, слышал бы Максим Петрович её тогдашние рассуждения... Как она смотрелась в зеркало, рассуждала о том, что ей "двадцать четыре года, уже старая", "он красивый и богатый", "может, выйти замуж чисто в качестве эксперимента..." Но в итоге Светочка, слава небесам, решила, что не хочет выходить замуж без любви.

— Наташа, — взгляд Громова был серьёзным, — а вы вообще верите в любовь?

Ого, какую тему он завёл. Но на этот вопрос я нашла ответ ещё в раннем детстве. И он, по-моему, удивил Максима Петровича.

— Я не могу не верить.

Молчание. Я поймала на себе озадаченный взгляд Громова и улыбнулась.

— Я немного не понял...

— Максим Петрович... Я не могу не верить, потому что я видела любовь, я с ней выросла. Мои родители... искренне любили друг друга всю жизнь. Их путь друг к другу был долог и тернист, но в итоге они получили то, чего заслуживали — нежность, доверие, уважение. Я с рождения, каждый день, видела доказательства того, что любовь есть на свете, — я вздохнула. — Поэтому я не могу в неё не верить.

Некоторое время Громов молчал, задумчиво жуя салат. А я... погрузилась в воспоминания.

Мне семь лет. У мамы проблемы на работе, и она сидит, грустная, на диване в комнате. Папа садится с ней рядом, и молча, очень нежно, гладит её волосы и плечи.

"Лизхен, милая, — он всегда звал маму "Лизхен", и в этом было что-то, восхищавшее меня. Это прозвище всегда казалось мне похожим на сахар... — Всё образуется..."

Четыре года спустя. Мама отравилась на корпоративной вечеринке, её тошнило до трёх ночи, а потом всё-таки вырвало. Я помню выражение лица папы, когда он помогал ей придерживать тазик. Ему не было противно, а в глазах было сочувствие...

Мне четырнадцать. Я случайно вошла в комнату и застала родителей за нежным поцелуем. Руки мамы лежали у папы на талии, а он держал её лицо в ладонях... И мне на один краткий миг показалось, что они всего на пару лет старше меня самой...

— Наташа? — голос Громова вторгся в мои воспоминания. Я посмотрела на него, пытаясь вытеснить образы мамы с папой.

— Ваши родители... они живы?

Горько усмехнувшись, я покачала головой.

— Нет, Максим Петрович, — мой голос был хриплым. — Они умерли три года назад. Погибли в автокатастрофе.

Громов отложил вилку и нож и потянулся к моей руке. Его рукопожатие было крепким, но нежным.

— Мне жаль, — тихо сказал он, сочувственно глядя на меня. — Теперь я понимаю, почему вы такая.

— Какая? — спросила я тихо, боясь пошевелиться. Только бы руку не отпустил...

— Спящая красавица, — Громов улыбнулся. — Вы... слишком взрослая для своего возраста. Слишком спокойная... самостоятельная. И очень, очень грустная.

В этот момент моё ледяное сердце обливалось кровавыми слезами. Никто и никогда, кроме Ломова, не говорил со мной с таким сочувствием в голосе. Никто и никогда не гладил так мои пальцы — в этом не было ничего пошлого, просто лёгкие касания. Но через мою руку как будто что-то вливали... что-то очень хорошее, тёплое, любящее. Как будто ты упал, разбил колёнку, и вдруг пришла мама и крепко обняла...

— Я хочу рассказать вам одну историю, чтобы вы понимали... — продолжил Громов, не отпуская моей руки, и я была ему за это очень благодарна. — Чтобы вы понимали, как же вам повезло. Такие родители, как у вас, даны далеко не каждому человеку. Многие дети растут в семье без папы или мамы, или их родители постоянно друг с другом ссорятся.

— А ваши родители? — я рискнула задать вопрос. Максим Петрович сразу погрустнел, но ответил:

— Мои родители... Они сильно отличались от ваших. Мама была очень хорошей женщиной, но слишком мягкой и доброй. А отец, наоборот, был жестоким человеком. И он держал её в ежовых рукавицах. У мамы не было друзей или подруг, она не работала, всегда сидела дома, потому что отец никуда её не отпускал. Он даже, — Громов вздохнул, — бил её.

— За что? — возмутилась я.

— Из ревности. Мама была очень красивой женщиной, на неё заглядывались. Мы-то с вами прекрасно понимаем, что никто не может быть застрахован от страстных взглядов и приставаний. Вы же не виноваты в том, что вас попытались изнасиловать... Но отец этого не понимал. А может, и понимал, просто ему нравилось причинять маме боль. Впервые на моих глазах он ударил её, когда мне было всего семь. Я кинулся на отца, но он отшвырнул меня, и в тот день я поклялся, что когда-нибудь смогу побить его, — на лице у Громова промелькнула горькая усмешка. — Мама записала меня на занятия по восточным единоборствам. Вы всё удивлялись, почему я так легко и быстро отправил в нокаут вашего насильника... А я просто этим занимаюсь с семи лет, Наташа.

— И вы... — я сглотнула, — вы побили своего отца?

Несколько секунд Громов молчал. Я видела, как он сжал вторую руку — так, что побелели костяшки пальцев.

— Мне было восемнадцать, я учился на первом курсе... Пришёл домой после института, а тут отец орёт на маму. И когда он ударил её, я кинулся на него, всего несколькими ударами я отправил его отдыхать у стеночки... Мы с мамой собрали вещи и ушли из дома. Почти год жили у её брата, а потом он помог нам купить квартиру... Отец пытался вернуть нас поначалу, но после разговора со мной передумал. И ещё через год он умер.

Схватив бокал с вином, Громов выпил залпом и закашлялся.

— А ваша мама? Она... больше не вышла замуж?