1655

— Я только не понял, кем ты при здешнем маиоре состоишь? — другим, уже не спесивым тоном, уточнил следователь.

— Советник я его... По общим вопросам.

— Угу...

Боярин почти сразу же засобирался к воеводе, уже не сильно настаивая на выдаче виновных и прочих непременных атрибутов следствия. Капитан, отошедший от волнения, заверил человека воеводы, что с их сторон никаких препятствий союзникам не будет. Все обязательства в срок выполнят. И, вообще... Рады стараться!

Боярин кивал рассеянно, время от времени посматривая на длинные ряды закрытых ворот ангаров, из парочки которых высовывались хищные морды бронетранспортеров.

Уехал он впопыхах.

После того, как следователь и охранник покинули базу, Ещенко налетел на Малютина:

— Ты что творишь, селянин? Какой ты советник? Какого, вообще, лезешь в разговоры? Самый умный? Твое звание какое? Сержант? Так и веди себя, как сержант! Стой и попискивай, когда старший спросит!

— Ну я тут не совсем "сержант", а, скорее, лицо, представляющая гражданскую власть, — оправдался Малютин.

Капитан набрал воздуха, готовый разнести "представителя" на атомы, но вмешался лейтенант:

— Тише, Илья Николаевич. Зря вы так на шпака. Хорошо он выступил. Этот басмач сдулся, как шарик.

Ещенко посверкал глазами, выдохнул и потащил всех к майору, отбывающему процедуры. Тот выслушал эпизоды дипломатической борьбы молча, а ближе к концу и вовсе разулыбался.

— Неплохо... Учись, капитан, как надо людей к нужной мысли подводить!

Ещенко, ожидавший поддержки себе и разноса двум другим участникам переговоров, захлопал глазами.

— Так они ж...

— Все правильно они сделали. Один припугнул, второй перспективу обрисовал. Причем не в лоб, а именно перспективой будущее выдал. Будут думать, прежде чем у нас на задворках шурудить.

Он откинулся на спинку кровати, отдышался.

— Говоришь, кровью налился столбовой дворянин?

Арзяев криво ухмыльнулся.

— Чуть за саблю не схватился.

— А потом назад принял?

— Так точно.

— Это хорошо. Силу понял. Нам это на руку.

Майор посмотрел на Малютина:

— Ты в каком чине, боец?

— Младший сержант запаса, товарищ майор.

— А где дипломатию изучал?

— Так после армии жизнь лучшим институтом оказалась. В бизнесе прочувствовать партнера — половина успеха. Где гнильцо, на кого положиться можно. А где и нажать.

— Институты жизни?

— Они самые. Ну и политех минский до кучи.

Майор покачал головой. Снова улыбнулся.

— Хорошо... Мне... Нам нужны здесь люди, способные решать текущие задачи простыми, но не силовыми методами. Ученые слишком увлекаются разглагольствованиями, да и умничают много. А твой подход мне нравиться... Считай, что мы тебя мобилизовали, младший сержант. С внеочередным повышением в звании. Будешь прапорщиком при штабе. Назвался советником, так пока и послужишь. И не рыпайся — не тебя одного мобилизуем. У нас некомплект, а времена наступают крутые и нервные. Так что не отсидитесь.

Малютин пожал плечами. Ему был симпатичен майор, но добровольно и с песней в лямку впрягаться?

— Советником — это одно. А в прапорщики — дело другое. Да и кому присягу давать? Не тянет меня обратно в армию.

Майор нахмурился.

— Блин. Крысы тыловые. Совсем распустились.

Теперь уже улыбнулся Малютин:

— А советником я могу. Не в тягость. Особенно, если дружине лужковской, стволов подкинете.

— Примут присягу, получат оружие, — обрубил майор.

— А мне? Как "советнику"?

— Тебе дам.

— Ну, хоть, на этом "спасибо".

Арзяев открыто ухмылялся. Через пару секунд майор перестал зло буравить взглядом наглого младшего сержанта запаса. Только Ещенко недовольно хмурился в углу палаты.

— Все равно, я тебя забрею, сержант, — уверенно резюмировал Горбач.

Малютин пожал плечами. В этой жизни многие вещи могут случиться. Чего уж тут загадывать?

4.

Афанасий Ордин-Нащёкин, воевода друйский, расхаживал по шатру, собственноручно время от времени правя черновик донесения государю.

"...Людишки сие к вашей царской милости благолепия не имают. Крестоцелование хучь и провели, но не выдали сердечное рвение на службу. Болярин Варфоломей Серпухов, посланный мною на двор их для следствия, вертавшись, рек, что людишки канцлера литовского на дворе шастуют, твои земли к измене Литве склоняют. Потому дальше идти я опасаюсь, пока не выставлю в землях энтих доброго гарнизона и укреплений с гарматами и запасом зелья. В огненном бое сии людишки сильны очень. В поле и цесарцев и шведов превосходят".

Воевода задумался, как подать главную часть сообщения.

"Кроме того, из допыта людишек тамошних, пришедших целовать крест вашей милости, узнал я о многих странностях. Таком божьем промысле, что описание которого я боюсь доверить даже сей бумаге. Для него посылаю вам своего сына, Воина, чтобы он моими словами и его устами передал вашей милости новости, несомненно подтверждающие вашу избранность Божьим промыслом на радость Господу".

Воевода вздохнул, посмотрел на скорчившегося в углу окровавленного человека, охраняемого двумя бородатыми верзилами.

"Верность слов моих подтвердит один из перебеглых людишек. Слова его так удивительны, что, не взяв их на веру, я отдал сего наветчика на допыт людьми верными, в деле допыта сведущими".

Окровавленный пленник в истерзанном комбезе тихо завыл, когда один из охранников слегка задел изломанную ногу.

Воевода продолжил.

"Прилагаю к сему оружие сих людишек, их одежды и механизмы разные мудреные, как подпору словам моим через сына вашей царской милости переданным. И прошу о передаче мне войска из полоцких или других земель, также ж как и казны с припасами, дабы мне своим постоем земель местных не пустить и с людишками местными вашей милости сношения не портить".

Афанасий подумал, зачеркнул последнюю фразу про "сношения" и дописал:

"Вашей милости ущерб не нанести попранием достоинства ваших верных слуг".

Воевода довольно хмыкнул, перечитал и взялся переписывать набело.

Один из бородачей несмело кашлянул:

— Что с энтим-то делать, боярин? Отдаст душу скоро.

Ордин-Нащёкин буркнул, не отрываясь от работы:

— Семен, ты сколько лет этим делом живешь?

— Много.

— Ты не знаешь, что делать надо, чтобы допытуемый жив остался?

— Так знаю я.

— Вот и делай. По утру его на Москву отошлю, к царскому двору. Если не доедет живым, ответишь головою.

Семен вздохнул, нагнулся над истерзанным телом и подхватил под мышки сержанта Бормаша. За пологом шатра двое слуг укутывали в обрывки дерюги тело сержанта Пестрякова. Тот оказался совсем слаб на здоровье — не вынес простейшей дыбы с веничком. Ивашка Фирсанов, допустивший промашку в следствии, уже отведал плетей, но Пестрякова это не вернуло. Еще двое перебежчиков, знавших поменьше, но говоривших охотнее, сидело в другом шатре, по очереди распинаясь перед писцами, записывающими для воеводы хитрости и особенности найденного городка.

Ордин-Нащёкин дочитал письмо, сложил его, приложил перстень к капле расплавленного воска, запечатывая бумагу. После чего велел позвать сына.

5.

Утром Малютина и Волкова, приехавших обсудить с военными взаимодействие дружины, пригласили к Горбачу. Кроме майора в палате сидел молодой лейтенант, представившийся Сергеем Валиулиным.

— Привет, "советник". Ты же, вроде, в сборище нашем от селян состоишь?

Антон пожал плечами.

— Ну да.

— Хорошо. А ты, — майор указал на Волкова. — Капитан в запасе?

Волкову "ты" не понравилось, но внешне он ничего не выказал. Просто согласно кивнул.

Горбач подтянулся на руках, выпрямляя спину.

— Слушайте сюда. Меня доктора не выпускают, а дело тут срочное. Воевода русский, которому город присягу на царя давал, на разговор зовет. Видимо, следователь вчерашний о поляках и твоих, советник, предложениях покататься донес. Сам воевода к нам ехать, ясен красный, бзд... опасается. Вот и предлагает на нейтральной территории поговорить.

Майор развел руками.

— Ругаться нам с ними нельзя. Но и на шею садить тоже никак не подходит. Так что придется выкрутиться, мозгами раскинуть и с местной высшей властью побеседовать. Если слажаетесь, я, как выздоровею, ваши договоры могу и на хер послать. А получиться, так получиться. Ты, советник, парень башковитый. Пойдешь в помощь лейтенанту Валиулину и академику Елсукову. Ещенко я на переговоры не пущу — не привык Илья Николаевич к большим персонам. А Арзяев слишком резкий, плюс еще на язык и на руку несдержан. Молод еще.

— Мы, собственно, тоже имеем, что высказать воеводе. Дружинники вчера от колхозного стада татар выстрелами отгоняли, хотя они, вроде, союзники. А утром кто-то вскрыл свинокомплекс, сторожа пристукнули, но не до смерти. Сторож божится, что воры по-русски говорили с акцентом. Явно тоже из лагеря.

— У нас же периметр секреты сторожат?

— Видимо, те ребята тоже умеют ночью по кустам прятаться.

Майор почесал шею.

— А с овощехранилищами как? Не трогали?

— Нет.

Горбач кивнул головой.

— Ясно. Не могут москвичи своих абреков в руках держать. Или не хотят, — он задумался. — Вы это... Не просите, а предупредите, что тех, кого за мородерством застукают, будем наказывать, как воров — в тюрьму и на общественные работы до компенсации. А, если при этом гадостей натворят, вешать будем.

— Думаете, поможет?

— Увидим.

Горбач почесал забинтованную грудь:

— Ладно. Всего хорошего вам всем. Завтра жду всех с отчетом, как встреча прошла.

Лейтенант вскочил, следом поднялись и гости.

— Я по поводу вчерашнего разговора, товарищ майор. Мне бы оружия для себя и товарищам? — напомнил Антон.

— Тебе обещал. Товарищам — после присяги. Говорил же уже, — отсек майор. — Спустишься с лейтенантом, тебе в оружейке ПМ выдадут. Под мою ответственность.

— Мне бы калаш?

— Бери, что дают, и голову не дури.

Через пятнадцать минут после того, как за Малютиным и Волковым закрылись двери, к майору заглянул Ещенко.

— Здравия желаю, товарищ майор. Что тут за вводная, что вместо меня к воеводе шпаков послали, да еще и академика впридачу?

Горбач ухмыльнулся:

— А ситуация такая, Илья Николаевич, что наши местные жители не горят желанием доверить нам с тобой, капитан, свои судьбы. Мы их, конечно, можем и под дулом БТР к военкомату согнать, но что толку — если граждане своим защитникам не доверяют? — он сделал паузу. — Да и ученые после того, как налажали нам эту катавасию, снова голову подымать стали. Вот и послал я пару самых шустрых из местных, из тех, кто воду мутят и на народ влияние имеют, в паре с нашим господином "Большие очки" к доброму дяде Черномору. Я московского воеводу хорошо рассмотрел. Там, где сядешь, там и слезешь. А эти ему сейчас по ушам своими украденными свиньями начнут ездить. Чем закончиться? Воевода их или отмудохает на месте, или пошлет на фиг и вечером спустит на них своих абреков. Так что через денек селяне уже не о помощи просить приедут, а прибегут спасения искать. Тогда и сгоним это стадо в наше стойло. Полями своими пускай занимаются, а всю военную часть, все дружины, ополченцы — всех в строй.

Он удовлетворенно хмыкнул:

— Увидишь!

— А академика туда зачем? И лейтенанта?

— Валиулина я сам проинструктировал — он присматривать будет, чтобы мы к утру в состоянии войны не оказались. Страховка, если я ошибся в приезжих, и у них в заднице вместо жиденького стула стальной штырь окажется... Академику же будет полезно посмотреть поближе на окружающую жизнь, прочувствовать с кем ему дело иметь, если через нас перешагнуть захочет. У ученых тут все еще и народу и влияния хватает. Не надо с ними отношение портить, но и холить их нечего. Пускай понюхает, как пот татарских лошадок пахнет, которым нет дело до его знаний, как и их хозяевам до того, "есть ли жизнь на Марсе"... А сейчас позови сестричку, капитан. Мне что-то хреново опять.

Майор откинулся на подушку. По взмокшему лбу катились капли пота.

6.

Утром Комаровский наставлял своего нового командира дружины:

— Ты, Алексей, силы не распыляй. Проедь по окрестностям, посмотри. Военные собираются весь периметр укреплять и из нашей зоны сделать одну большую крепость, но кажется мне, что у нас и у них на это силенок не хватит. Даже если на укрепления пустят все свои стройматериалы. Сам видишь, союзники раз за разом пробуют за подгузок пощупать, считая, что это в порядке вещей. А если подойдут те, кто врагом будет? Ткни в любое село, отвлеки, а потом с другой стороны навались, и лопнет наша оборона. Полетит вся. Я тут мозговал.

Он протянул самодельную карту окрестностей с нарисованными линиями обороны.

— Если военные нам оружием помогут, то надо несколько центров обороны поставить. Чтобы помощь доходила быстро. А основные силы в Лужках держать. Людей, правда, на это дело надо. А, если весна тут, то скоро заново посевную надо начинать... Но получше плана у меня пока нет.

Волков взял листок:

— Хорошо. Обмозгую.

— Вы с Антоном к военным загляните, попробуйте оружие получить. Я машину на это дело пришлю, если что.

— Они будут упираться. Хотят всю дружину и всех обязанных к себе переписать.

— Может быть, это и неплохо. Одним кулаком, если что, бить крепче. Но для меня этот майор и капитан — люди темные. Уведут народ к себе, нас этим заезжим абрекам сплавят, и что делать будем? Так что погодим пока.

Антон кивнул. Военные пока никак себя толком не проявили, четкого плана не продемонстрировали и, за исключением союза с Москвой, ничего не добились.

— Ты немцев этих, которые пленные, попробуй перевербовать. Нам местные силы так и так нужны. Наемники — не самый плохой вариант, если запросы будут не заоблачные. Бензин, соляра скоро кончаться, придется пацанов на лошадей пересаживать. Нам их опыт пригодился бы.

— Попробую.

— Лады. Езжайте к майору. И не забудь про оружие. Я им картошки, овощей подготовил, пора бы в ответ и получить что-нибудь.

Малютин кивнул.

На выходе из управления сгрудились тетки с баулами. Телеги и загруженные до верха машины запрудили улицу. Ночные выходки союзников здорово напугали жителей Ломачына и Путраницы, спешивших перебраться под защиту дружины. Председатель начал расселять самых пугливых, уплотняя общежития и приватизируя некоторые из пустующих зданий. Одновременно силами дружины и выделенной предприятиями техники начались работы по возведению вокруг города рва и частокола, должного удержать хотя бы периметр от ночных "гостей". История Лужков насчитывала не одну сотню лет, городская черта с трех сторон проходила по высоким склонам Мнюты, на севере городок прикрывал еще и глубокий овраг, но со стороны Городца шли сады, контролировать которые ночью было трудно.

На мехдворе громко стрекотал дизельгенератор летучки. Рабочие обшивали Газон листами стали, превращая машину в бронетранспортер. На крышу кузова лепили стрелковую башню, резались бойницы в стенах. Два таких самодельных монстра должны были стать оплотом мобильного отряда дружины.