Ученик

— Чего дуришь? Иди внутрь.

— Фархат сказал, что ты спишь.

Джордано усмехнулся:

— Не сплю. Заходи!

Он пропустил ученика внутрь, закрыл дверь. Неожиданно спросил:

— Что ты чувствовал, когда запустилось сердце?

Николай взглянул на учителя, не слишком понимая, к чему тот клонит. Ему совершенно не хотелось ни то что говорить, вспоминать о той проклятой тренировке. Сегодняшняя ноющая боль в затягивающихся порезах не шла ни в какое сравнение с произошедшим тогда. Но требовательный взгляд Джордано не допускал возражений.

— Вначале, как удар током, — он замолчал.

— А потом?

— Потом... Мышцы свело во всем теле, — он помолчал. — Так больно не бывало никогда... — ученик опять молчал. Джордано ждал, не сводя с него глаз, — Даже раньше.

— Ладно, не мучайся. Просто запомни: при воскрешении никто не способен контролировать свои действия. Фархат сильный мужик, почти сразу взял себя в руки. Я сделал вид, что спал и не слышал, — Джордано улыбнулся. — А он поверил.

В полутьме бани Николай отчетливо не видел выражения глаз Джордано, но по тону понял, что тот доволен полученной информацией.

Если честно, то он совершенно не понимал, как после сегодняшнего поединка они с Фархатом будут общаться друг с другом, и зачем вообще все это было нужно. Он слишком хорошо помнил свою обиду на учителя после той тренировки с убийством: это действительно было слишком больно. Николай вздохнул, но ничего не стал спрашивать, утреннее 'Подумай!' тоже было еще слишком живо.

Джордано ушел одеваться, ученик не спеша смывал с себя последствия боя, пытаясь выкинуть из головы ничего не дающие мысли. Неожиданно вернулся Джордано:

— Помоги мне, пожалуйста!

Николай обернулся. Джордано стоял обмотанный вдвое сложенным куском полотна:

— Затяни и закрепи тряпку, — он протянул иглу с суровой ниткой.

— У тебя что, еще не восстановилось? — Николай был изумлен. Почти все его порезы уже затянулись. Только на щеке, когда умывался, еще чувствовался тонкий рубец и во рту ощущался привкус крови, а еще, перед тем как войти в полумрак бани, он заметил, как глаза Фархата скользнули по оставшемуся красному следу на прокушенной руке.

— Да саданул, паразит, со всей дури по печени. Спасибо кровотечение минут за пятнадцать до его воскрешения остановилось.

— Так чего ты бродишь? Отлежался бы.

— Фархату ни к чему знать, что он так постарался.

Николай затянул полотно и, закрепляя бандаж, не выдержал:

— Зачем вы это устроили?

— У меня уже восемь лет не было нормальной практики. Если последний труп можно считать практикой. В жизни он, видно, был зеленым, наглым сопляком. И до этого было совсем не густо. Сегодняшнее порезанное брюхо — это как раз последствия.

— Ну ладно ты, а Фархат?

— Фархат? Да кто его знает, может в гражданскую и порезвился, а так... Он достаточно серьезно относится к своим реализациям, чтобы погореть на случайном трупе. До революции он предпочитал избавляться от врагов другими методами, а о малолеток-охотников руки давно не марает. У него на них какие-то свои виды.

Почувствовав, что ученик закончил возиться с бандажом, спросил:

— Все?

— Да!

— Спасибо. Вымоешься, наведи здесь порядок к завтрашнему.

Николай замер:

— К завтрашнему?

— А ты думаешь, что сегодня всю науку превзошел. Так, только попробовал.

Джордано ушел.

Киев 25. Сегодня днем в районе моста им. Евгении Бош начались

съемки кадров вступления Богучаевского полка во главе со Щорсом

в Киев. В первый день режиссером были сняты волнующие эпизоды

встречи Богучаевского полка с трудящимися города. В съемках

принимало участие до 3000 чел.

Комсомольская Правда. 26.03.1937

Выйдя на порог бани, Джордано прислушался. Удивился, почувствовав близкое присутствие Хана, и спустился к реке.

— Я думал, ты пошел мясо жарить.

— Какое тебе мясо? Раньше вечера и не заикайся.

Джордано осторожно опустился на валун. Увидел кривую усмешку Хана:

— Доволен?

— Не нервничай! Играли бы всерьез, это тебе ведь не помешало бы закончить начатое.

Некоторое время сидели молча, слушая, как шумит река. Джордано чувствовал, что его предательски развозит. Нужно было встать и уйти...

— Поднимайся, идем!

Джордано поднял глаза на Хана.

— Давай! — Хан помог ему подняться. — Я тебе желчный пузырь, что ли, задел?

— Не думаю. Было бы хуже.

Хан хмыкнул:

А так просто замечательно! Идти сможешь? А то у меня голова тоже еще едет.

— Идем.

Войдя на станцию и опустившись на лавку у входной двери, Джордано рассмеялся:

— Поиграли!

— Хочешь, скорректируем правила? — Хан тоже сел, переводя дыхание.

— А тогда какой в этом смысл?

— Для Кольки твоего по любому смысл будет.

Джордано усмехнулся.

— А ты кое-что новое использовал. В гражданскую хорошо погулял?

— Ты, небось, тоже не особо рожу воротил, если что подворачивалось?

— Я ведь тебе говорил, что был врачом.

Хан вопросительно смотрел на приятеля:

— То есть хочешь сказать, что почти десять лет заварухи просто профукал!

Джордано молчал.

— Черт с тобой, я еще пару раз подохну, если тебе это поможет. Только учти, так просто ты этого не получишь.

— Это я уже понял, — Джордано усмехнулся, вставая.

— Ты куда?

— Показания надо сходить снять.

— Вечером снимешь.

— Положено через три часа.

Хан только вздохнул.

Надев кожух, забрав со стола журнал наблюдений и уже открыв дверь, Джордано на минуту остановился:

— С обедом все же что-нибудь сообрази. Кольку надо накормить. И тебе чего ждать?

Дверь закрылась, и Джордано лишил себя возможности насладиться сентенциями Хана на свой счет.

Часть 6

Мартеновцы завода "Красный Октябрь" с большим успехом провели

вчера стахановскую вахту. За сутки 25 марта мартеновский цех

выплавил 2379 тонн стали при технической мощности печей —

2335 тонн...

56 сталеваров перекрыли мощности своих агрегатов. Прекрасно

работал молодой сталевар тов. Калинин. Он снял 12,2 тонны стали

с квадратного метра пола печи

Комсомольская правда. Сталинград .

26.03.1937

Хан все же пошел кормить Николая 'обедом', правда, не придумав ничего лучшего, чем сырое замаринованное мясо для вечернего шашлыка (Самым любопытным для Джордано оказалось то, что ученик мясо съел). Потом помог убрать баню, натаскать свежей воды и отстирать 'рабочую одежду'.

В положенное для очередного съема параметров время Николай зашел на станцию, но, даже не заглянув в комнату Джордано, забрал журнал для измерений и ушел. Джордано слышал, как ученик возился в комнате, хотел встать — регенерация почти закончилась, но лишь перевернулся на бок и закрыл глаза. Когда проснулся, в комнате было серо.

Прислушался. На станции никого не было. Фон зова ощущался откуда-то со стороны тренировочной площадки. Чертыхнувшись, он слетел с кровати, наспех натянул рубаху и, схватив кожух, выскочил из станционного домика.

На краю тренировочной площадки горел костер. Николай сидел на бревне, а Хан ворошил угли в мангале, сбивая последний огонь. Рядом лежали нанизанные шампуры.

Джордано остановился как вкопанный, ругая себя за идиотский порыв, перевел дух, сбивая накал эмоций, который, должно быть, уже отозвался всплеском зова. Не торопясь, надевая на ходу кожух, спустился к площадке, сел рядом с Николаем.

— ... Тегина только я и откопал, он рядом со мной ехал, — рассказывал Хан. — Остальных лавина унесла. Главное лошади погибли, а тегина сильно придавило. До ночи с ним провозился, ногу раздробленную кое-как сложил, какой-то ночлег организовал. Всю ночь он метался, к утру затих, я думал — умрет. Но он в себя пришел. Я опять в лавину полез, нашел труп своего коня. Там в тороках было немного крупы, вяленое мясо. В общем, на первое время продукты были.

Хан прервался, чтобы положить шампуры на мангал.

— А потом? — глаза Николая, казалось, светились в густых сумерках.

— Потом? Потом волки пришли, нашли тушу. Когда я их отогнал, от коня, считай, одна шкура и обглоданные кости остались. Нужно было уходить, а у тегина только жар спал. Он был совсем слаб, да и нога...

Джордано тихо хмыкнул. Хан вопросительно на него уставился.

— Прости, — Джордано едва сдержал усмешку. — Тотем сожрал ваше мясо. Ты ж вроде должен с ними делиться. Считай братья, а ты их отогнал. И с каким счетом?

— Ну и что, что волк — тотем. Да, волчица — мать рода, но тюрки не были тотемистами, как это сейчас понимают. Так и римлян можно считать тотемистами.

— Я понял.

Хан отвернулся повернуть мясо над углями и замолчал. Николай вздохнул.

— Фархат, ну я — дурак, не разбираюсь в системе ваших религиозных воззрений.

— По-моему, это ты сегодня должен был просвещать меня в том, в чем разбираешься.

— Я ведь и не отказываюсь. Но дорасскажи, а то Николаю надо данные сходить передать!

Хан обернулся, взглянул на ученика Джордано.

— Ладно. Рассказывать почти что и нечего. Соорудил волокушу и потащил через перевал, больше месяца выбирались. Царевич, к счастью, выжил. Чем я его кормил, лучше не вспоминать. Бумын-хан объявил меня приемным сыном.

— Так вы стали тоже царевичем? — Николай с любопытством смотрел на Хана.

Хан улыбнулся:

— Нет, конечно. В наследовании не принимали участие даже незаконнорожденные сыновья тюркской аристократии. Но формально я опять принадлежал к роду Волка — Шоночино. Китайцы называли нас ордой Ашина.

Николай поднялся, чтобы идти на станцию, но на мгновение задержался.

— Фархат, Вас спросить можно?

Хан кивнул:

— Спрашивай.

— А эта орда, кто они?

Хан хмыкнул. Посмотрел на Джордано.

— Слушай, а он разницу между турком и тюрком понимает?

Джордано ухмыльнулся в ответ:

— Если ты не сказал, то нет. Товарищ Энгельс об этом не писал, — он посмотрел на ученика, но тот, похоже, был слишком заинтересован, чтобы прореагировать на шпильку учителя.

Зато прореагировал Хан:

— Не расстраивайся. Лет шестьдесят назад твой профессор тоже этого не знал, пока в Среднюю Азию, а потом в Тибет не попал. А тюрки — просто один из многих кочевых народов. Их родиной был Алтай. В VI веке они организовали огромный каганат — империю кочевников, охватившую весь центр Евразии, считай, от Тихого океана до низовий Волги и Кавказа.

— Я об этом даже не слышал!

— Ты много о чем не слышал! — Хан с легкой усмешкой смотрел на молодого бессмертного.

— Коль! Иди скорее, опять опоздаем с передачей.

Ученик развернулся уходить, но его задержал Хан:

— Погоди! — и, обращаясь к Джордано, спросил: — Где будем есть: здесь или на станции?

Джордано посмотрел на костер, лизавший пару внушительных коряг, на безоблачное небо, с загоревшимися первыми звездами, и улыбнулся Хану. Несмотря на то, что к ночи опять подморозило, тому сегодня явно не хотелось сидеть в помещении.

— Коль! Будешь возвращаться, захвати тарелки, хлеб, ну и еще, что найдешь.

Ученик кивнул и ушел. Джордано проводил его взглядом, потом некоторое время следил за Ханом. Тот, казалось, был полностью поглощен процессом жарки шашлыка.

— Ты соизволил с ним говорить?

Хан, не отрываясь от своего занятия, пожал плечами:

— А почему я должен этого не делать?

— Ты так активно настраивал мальчишку против себя?

— Он должен был сделать выбор.

— Должен был, но усложнять все было зачем?

— От общения с тобой, я думаю, у него сложились несколько односторонние представления о бессмертных.

— А ты решил это исправить?

Хан с улыбкой обернулся:

— Разве я не похож на типичного представителя?

Джордано вздохнул и промолчал. Хан отвернулся к мангалу, сбрызнул мясо и угли водой, сбивая вспыхнувшие от жира язычки пламени. Неожиданно спросил:

— Мне показалось, или ты на самом деле видишь подобное со стороны впервые?

— С чего ты взял? — пробурчал Джордано, отводя глаза.

Хан хмыкнул.

— Наблюдать за твоими реакциями даже интереснее, чем за мальчишкой. У него все на редкость предсказуемо.

Через несколько мгновений неожиданно повисшего молчания Хан удивленно спросил:

— Ты чего скис?

— Прости! Я мог тебя подставить, уговорил сыграть в рулетку.

Хан оторвался от мангала и обернулся к Джордано:

— Слушай, что ты себе возомнил! Какая рулетка! Я действительно как-то иногда забываю, что ты, в сущности, еще тоже щенок. Но я-то не вчера родился, чтобы не просчитывать трехходовые комбинации! — он увидел, что задел Джордано, но все же добавил: — Тем более, что у меня есть виды на твоего мальчишку.

— Что ты хочешь этим сказать? — Джордано поднялся и подошел к Хану, — Слухи о Фархате — правда?

— Слухи?

— О том, что бессмертные оказываются в зависимости.

Хан хмыкнул:

— Ты, например?

— Это не смешно!

— Не смешно, — взгляд Хана стал холодным и отстраненным. — Ты ведь знаешь, чем я занимался по роду деятельности своих реализаций. И тебя это мало смущало. Что сейчас? То, что я упомянул твоего мальчишку? Но ведь он и не твоя собственность?

— Причем тут моя собственность? — не понял Джордано.

— А ты, благодетель, просто преподал ему пару приемов фехтования!

— Но...

— Но ты не будешь возражать, если я скажу, что хотелось бы, чтобы люди, подобные нам, были способны не только бессмысленно уничтожать друг друга?

Джордано усмехнулся:

— Хотелось бы, да...

Хан отвел взгляд:

— Вот и успокойся. Никто твоего Кольку силком никуда тащить не будет. Когда время придет — сам выберет, — он опять поднял глаза на Джордано. Помолчал и добавил: — Если выживет.

Некоторое время они напряженно смотрели в глаза друг друга.

Вновь вспыхнувшее на углях пламя начало лизать мясо. Хан чертыхнулся. Сбрызнул угли водой, еще раз перевернул шампуры.

— Вам до какого состояния жарить?

— До съедобного! Мы с Колькой — не волки! — в тоне Джордано звучало плохо скрытое раздражение.

Хан перевел взгляд на приятеля и многозначительно хмыкнул:

— Сам тогда посмотри. Тоже мне, травоядное! На мой вкус — почти готово!

Джордано надрезал кусочек мяса.

— Еще минут пять.

— Пять, так пять.

Когда Николай вернулся с тарелками и закуской, Джордано с Ханом в молчании сидели у передвинутого к костру в качестве импровизированного стола пня. Кастрюля с маринованным луком и шашлыком прогревалась на углях.

— Долго возишься. Фархат сейчас кого-нибудь из нас вместо шашлыка съест.

Ученик в недоумении взглянул на учителя, потом перевел взгляд на Хана.

— Не нервничай, не съем, — Хан поднялся, забрал у Николая тарелки и начал раскладывать мясо.

Некоторое время ели молча. Прервались только, когда закипел подвешенный над костром чайник, высыпать пачку заварки, пучок зверобоя и еще какой-то травы из заначки Джордано. Через пятнадцать минут от трех с лишним килограммов мяса остались жалкие ошметки. Хан выгреб из кастрюли остатки лука себе в тарелку.