— Щенок! — зло выплюнула она и шагнула с таким видом, будто подойдет сейчас и надерет уши. А все игрушки в моих руках — именно игрушки маленького ребенка.
Жаль. Искренне ее жаль. Переоценка собственного авторитета для человека ее должности — смертный грех. Мой палец нажал на гашетку. Тр-р-р-р!
Раздался вскрик. И только тут запоздало пронеслось: 'Господи, что я делаю?'
Да уж, запоздалая мысль. Крайне запоздалая. Сеньора Гарсия, она же Железная Сеньора, припав на здоровую ногу, опустилась на пол, пытаясь осмыслить, что только что произошло и как себя вести дальше.
— Я сказал, буду разговаривать только с королевой! — почти закричал я, чувствуя, что руки задрожали. — Даже если я трижды, четырежды неправ, я все равно буду говорить только с ней! Вам я не верю! Никому!
* * *
Ситуация изменилась, мгновенно, причем, не в мою пользу. Сеньору Гарсия оттащили, с ее стороны слышалась матерная тирада в адрес некого... Не буду приводить эти эпитеты, но говорил их человек, знающий толк в окололитературных выражениях. Девчонки же у стен гудели, переговариваясь друг с другом. Поддержку я не потерял, но моя бескомпромиссность, а так же эпитеты Железной Сеньоры резко снизили ее уровень, заодно повысив градус напряженности.
На какое-то время повисла пауза, 'решающие' держали совет. Причем, как я понял даже со своей позиции, главная наказующая в не менее красивых эпитетах, чем награждала меня, запретила остальным применять какие бы то ни было силовые методы обезвреживания. Опыт которых у ангелочков наверняка имелся, как и средства реализации.
Наконец на линию держащих меня под прицелом наказующих вышла Мишель. Осмотрела недовольным взглядом и коротко бросила, указав на разметочную линию:
— Тринадцатое звено! Становись!
Я сместил взгляд на свой взвод. Девочки во главе с Кассандрой робкими неуверенными шагами вышли вперед, встали на отведенное нашему взводу место. Сзади них встало трое 'морпехов' с винтовками, красноречиво приведенными в боевую готовность.
— Кассандра, — продолжила сеньора Тьерри, — ваш напарник не в себе. Обезвредьте его.
Сука! Руки, удерживающие в руках артефакты, до боли сжали их, я чудом не надавил на гашетку. Да уж, знают стервы куда бить, опыт не пропьешь!
— Кассандра, нет! — крикнул я.
Итальянка затравленно посмотрела на меня, затем переглянулась с остальными. Она мялась, не решаясь исполнить приказ, и ее воля, так и не решились бы, но последовал новый окрик Мишель:
— Лейтенант Лаваль! Выполнять!
В этот момент Маркиза вздохнула, и с гулким 'бум' опустила винтовку на землю.
— Я — пас!
Через секунду руки наказующих выдернули ее назад и заломили, надев наручники. Причем, 'морпехов' сзади девчонок находилось уже пять.
— А я чем хуже? — рассмеялась Паула, опуская свое оружие. И, естественно, последовала примеру Гюльзар.
— Кассандра, Мия, Роза, — начала Мишель шоколадным голосом, — видите, судьба ваших напарников в ваших руках. ВСЕХ напарников. — Пауза. — Ангелито не в себе, несет бред, ведет себя, как заправский шахид. — Усмешка. У кобры не такая ядовитая, честное слово. — Ему нужна квалифицированная помощь, как и другим вашим напарницам, поддавшимся его магии убеждения. Но если вы убедите своего мальчика сложить оружие, мы закроем глаза на противоречия между уставом и традицией. Ты же согласна, устав и традиции корпуса не должны быть на разных чашах весов?
— Сука! — вырвалось у меня вслух. Мишель снова ядовито улыбнулась.
— Выполняй приказ, Кассандра. Так нужно. Так правильно.
— Да... С-сеньора!.. — выдавила итальянка, вновь переглядываясь с Сестренками.
— Кассандра, не смей! — крикнул я. Она затравленно обернулась... Я и понял, что проиграл.
— Оружие оставьте, — медовым голосом скомандовала Мишель. — Нам только не хватало, чтобы вы стреляли в напарника!
Логичное обоснование. Было бы, если бы девчонки действительно могли выстрелить в меня психологически. Мне осталось лишь скрипеть зубами.
Девчонки сложили винтовки на землю и по знаку Кассандры начали рассредотачиваться, обходя меня со всех трех сторон.
— Роза! Мия! Нет! — все ещё пытался достучаться я.
— Чико, положи оружие! — пробовала поговорить со мной итальянка, кошачьим шагом обходя по дуге. Но пыталась убедить этим разговором не меня, а себя. — Пожалуйста!
— Нет! — я покачал головой. — Патрисия, нет! Они не правы, пойми! Пожалуйста, не надо!
— Хуан, все будет хорошо.
— Что хорошо? Хорошо, что они вертят вами?
— Они отдают приказ. И с тобой, действительно, ничего не случится.
— А с ними? — сделал я кивок назад, на девчонок, которых не видел, но чувствовал за спиной. И их самих, и их обалдение от происходящего, не лезущего ни в какие привычные ворота.
— С ними тоже все будет хорошо. Их помилуют.
— Ты сама в это веришь?
— Да. — Голос ее дрогнул.
Жаль, очень жаль. Но итальянка так и не поняла, что теперь дело совсем не в сорок четвертом взводе. И не в приговоре. Который, после подобного демарша, наверняка изменят — слишком много шума на пустом для их высоких офицерских особ месте.
Она делала шаг за шагом, медленно-медленно, как и остальные, держа руки перед собой, у меня на виду. И я понял, что все бесполезно. Она — 'винтовка', которая получила приказ 'стрелять'. А приказ свыше для 'винтовки' не подлежит никакому обсуждению — он священен. Задача винтовки лишь стрелять, когда кто-то правомочный нажимает на курок. Не знаю, через что Кассандре пришлось пройти там, на Земле, но она такая, какая есть, и вряд ли ее удастся переделать.
Тр-р-р-р! Тр-р-р! Тр-р-р-р-р-р-р-р-р!
Кассандра, как человек с невероятными паранормальными способностями чувствовать угрозу, увернулась. И я бы удивился, будь это не так. Впрочем, я мог достать ее очередью, если бы стрелял на поражение, просто это не было моей целью. А вот Мия — нет, увернуться не могла. Я прошил ее плечо, засадив в него то ли семь, то ли восемь игл.
Роза же все поняла правильно, мгновенно отскочив, когда перевел ствол в ее направлении, осталось только попугать ее трелями по полу.
— Назад!
Кто-то из наказующих линии оцепления подскочил к ошарашенной Мие, смотрящей на меня непонимающими глазами, оттянул. Остальные ретировались сами.
— Даже так? — усмехнулась белобрысая.
— А ты думала, будет иначе?
— А как же твоя невероятная харизма? Умение вести за собой? — Она насмехалась. В присутствии всех. И мне нечего было ответить.
— Не знаю. — Пожал плечами. — Наверное, никак. Но я все ещё здесь, что теперь придумаешь?
— А что я могу? Обезвредить тебя? — Усмешка. — Мне запретили. Выводить всех из помещёния? Пусть занимаются делами? Наверное. Ждать Лею?
Вновь усмешка.
— Разумеется. Без нее теперь не получится. Но меня поражает твоя вера во всемогущего 'большого патрона', Чико. Способного решить любую проблему, святого и мудрого, и непременного справедливого. Я имею в виду справедливого в твоей интерпретации, а не в общелексическом понятии, — чуть не рассмеялась она. — Ты ведь и сам понимаешь, что не прав, что во многом заблуждаешься.
— Мишель, к чему слова? — не выдержал я. — Чего хочешь добиться? Вывести меня из себя?
Она отрицательно покачала головой.
— Мне смешно, Хуан. Очень смешно. Ради тебя затеяли такой грандиозный по масштабам проект, нарушили столько мыслимых и немыслимых традиций... И все коту под хвост. Столько людей сделали ставки, и... — Она грустно вздохнула. — А на деле мы имеем то, что имеем.
— И что же мы имеем? — попытался вернуть я ее усмешку. Бесполезно — не та весовая категория.
— А имеем мы маленького мальчика, — скривилась она, — победившего когда-то своих врагов в школьном фонтане. Способного, вышедшего на неравный бой, достойного той победой всяческой похвалы... Но так и оставшегося стоять в том пресловутом фонтане.
— Это так, Хуан, — грустно вздохнула она. — От тебя ждали чего угодно — неожиданных ходов грамотного человека, интеллектуала, возможного будущего правителя. Но ты так и застрял среди горгулий в школе генерала Хуареса. Ты вновь и вновь выходишь на бой с превосходящим противником, принимая грудью огонь на себя. Это красиво, да. Ты покрасовался там перед всей школой, затем перед всей планетой, и здесь завоевал симпатии большинства девчонок, — окинула она взглядом присутствующих. — Но помнишь, чем все окончилось ТОГДА?
Ствол моего игольника вновь мелко задрожал. Да, недооценил я свою 'любовницу', ой как недооценил.
— То же самое ты творишь и теперь. Опустился до уровня обычного террориста-смертника! Да ещё защищая кого? Каких-то сучек, чуть не убивших тебя и твою мать!
Ты смешон, Хуан. Жалок и смешон. Я бы не смеялась, если бы ты действительно пошел на это ради чего-то стоящего. Но так... — Покачала головой.
— Да, погрозил нам. Да, в тебя нельзя стрелять, и мы этого не делаем, роняя собственный авторитет железных бескомпромиссных сеньор. Но я прикажу, и через пять минут в зале не останется ни одного человека. Что тогда? Кого ты взорвешь? Их? — кивок мне за спину. — Себя? Думаешь, нам будет жаль кого-то из вас? Они приговорены трибуналом, ты же... А зачем ты нам нужен ТАКОЙ, взрывающий себя гранатой?
Молчание.
— Заканчивай дурить, Хуан, — подвела она итог. — Все и так на взводе, не распаляй докрасна.
Затем развернулась и спокойно пошла в противоположный конец помещёния, где ее ждали подруги по взводу, о чем-то напряженно переговариваясь. Наказующие, чувствуя, как резко изменились акценты, непроизвольно опустили стволы винтовок в пол. Достаточно красноречивый жест.
— Мишель! — крикнул я вслед. Обернулась. — Ты не права.
Она вновь иронично скривилась, как бы показывая, что пока ещё не устала слушать бред, который я несу, но только пока. Я же почувствовал злость, которой мне не доставало изначально. Не ту злость, от которой начинаются приступы, а ту, что ощущал в себе, рассказывая девочкам историю пятивековой давности, на спор выбивая из них слезы. Ту, которая кипела во мне, когда ставил на место Камиллу, неумело тестировавшую меня за карточным столом, или когда описывал Эмме Долорес ее будущее возле фонтана. Да, она права, эта сука, но ей не раздавить меня. Просто потому, что мы в разной системе координат. И у нас совершенно разные императивы.
— Да, я смешон! — начал я, вновь ощущая, как пылают глаза. — Я смешон и жалок! — закричал я. — Оружие? Террорист? — Картинно расхохотался. — Хреновый из меня террорист! Особенно учитывая, что эта граната — тоже муляж! — Я подбросил гранату-пустышку, отличающуюся от настоящей даже по весу, и пнул, как и первую, сторону линии наказующих. Паника возникла, но не сопоставимая по масштабам с предыдущей — видимо, многие ожидали чего-то подобного.
— Да и это — отстой! Ты права! — Отщелкнул я обойму игольника, брякнувшуюся на землю, после чего деактевировал и бросил рядом сам игольник. — Только знаешь в чем ты ошибаешься? Это не фонтан.
Собрался с духом, оглядев как переговаривающихся девчонок у стен, так и внимательно оценивающих ситуацию наказующих.
— Посмотри вокруг, Мишель. Кого ты видишь? Девчонок. Человек двести, да? Ну, сто пятьдесят — точно. И все при оружии. Они стоят за твоей спиной, но они стоят ЗА МНОЙ. Это мои девчонки и мои винтовки. За тобой же не стоит никто. Разве что два десятка наказующих, живущих своей жизнью и по своим правилам, которым дальше, чем есть, идти некуда.
Ты отдашь приказ моим девчонкам, и они его выполнят. А кто не захочет добровольно — тех принудишь, как Кассандру. Но вот вопрос, какой приказ ты им можешь отдать?
Да только тот, который они могут выполнить, понимаешь?! — закричал я. — Ты не скажешь им сделать то, чего они не сделают!
Все вы, два десятка лет отдаете приказы, которые можно выполнить! И ты, и королева, и кто там у вас ещё есть! За тобой стоит флот — по праву рождения и благодаря удачному замужеству, за ее величеством — народ, кстати, тоже по праву рождения. Но право рождения — пшик, перейди вы незримую черту, и от вас отвернуться! Потому, что это право ничем не подкреплено!
Королева? Да, народ любит ее. Но только за то, что без нее будет хуже. По мнению народа, конечно. Отдай она любой приказ, расходящийся с интересом народа, или хотя бы безразличный ему — никто не пойдет за нее на баррикады. Что, неправильно я говорю? Утрирую факты?
Мишель молчала. Как и остальные. Видно, такого разговора тоже никто не ждал.
— Эта поддержка есть, просто есть, как и ваш авторитет в корпусе, право отдавать рядовым ангелочкам команды. Я имею в виду всех вас, многоуважаемых сеньор членов 'всемогущего' Совета. А 'просто есть', Мишель, и 'стоят за нами' — разные вещи!
Что вы сделали, чтобы получить их любовь? Народа, флота, ангелочков? Их уважение? Авторитет? Что вы сделали, чтобы они за вами встали? Хоть кто-нибудь встал, не важно, кто?
Пауза.
— Ничего. Потому все и говорят о 'болоте' во власти. Потому и вкладывают ресурсы в будущее, в детей. И вы, своим проектом, и кланы. Потому, что никто не хочет ничего делать. Потому, что такие 'сурьезные', — покривил я. — 'Сурьезные' и важные.
Снова сделал паузу, восстанавливая дыхание.
— Я смешон, Мишель. Жалок и смешон. Но сейчас вы, важные и серьезные, вынуждены были уступить, ввести этот чертов мораторий. А завтра ты отдашь приказ о помиловании этих девочек, оставишь под ним свою подпись. Как и Сирена, и Железная Сеньора. И ее высочество. Я жалок, я смешон, но вы отдадите МОЙ приказ, понимаешь? И пусть я уйду, я уйду, ведя за собой всех этих девочек. Хоть мысленно, хоть гипотетически. А вы вновь и вновь, изо дня в день будете отдавать лишь те приказы, которые другие люди не смогут не выполнить.
...А ты все 'фонтан', 'фонтан'... Дался тебе этот фонтан!
— Ну, где вы там, ослепли, что ли? — прикрикнул я, грозно обернувшись по сторонам. — Устал уже ждать!
'Морпехи', две ближайших тетки, неспешно, словно демонстрируя ленцу, подошли и завели мне руки за спину. Так же неспешно одели наручники. Только тут гробовая тишина помещёния была нарушена возней возле входа, после чего периметр вокруг меня... Оказался под контролем очередной группы теток. Правда, без голубых повязок. 'Старые девы', личная стража ее величества.
А вот и она сама, одетая в неброский 'домашний' деловой костюм, довольная — рот чуть ли не до ушей. Даже кругов под глазами, виденных в прошлый раз, не заметно. Правда, справедливости ради, весьма и весьма собранная, настроенная на решение многих, в том числе очень сложных проблем, но все равно довольная.
— Развод окончен! Дежурным — занять посты! — командовал ее бойкий голос. — Остальные свободны!
Минут через пять, когда на Плацу остались только хранители, офицеры и наказующие, подошла ко мне.
— Снять наручники!
'Морпехи' повиновались. Внимательно осмотрела меня, заглянула в глаза. Взяла рукой подбородок, приподняла.
— Выше нос!
— Слушаюсь, ваше величество! — как можно более бодро отрапортовал я.
Обернулась к стоящим за спинам 'расстреливаемым'.
