— Вот что... Чтобы через двадцать четыре часа ни тебя, Василий, ни твоих БеПо во Владике не было. Иначе в Артур не успешь прорваться. Что не доделали внутри — бери рабочих с собой. Я тебе постараюсь собрать с бору по нитке сводный полк, и ты это войско обязан доставить в крепость вместе с боезапасом для тамошней артиллерии. И ТЫ ОБЯЗАН не дать Артуру пасть до прихода кораблей с Балтики. Как — не мои проблемы, но теперь мы начинаем воевать всерьез на земле, на море и...

— Ну, на земле, понятно — я, на море — ты, — ехидно перебил товарища Балк, — а в небесах-то кто?

— В высших сферах у нас вращается товарищ Вадик. И теперь перед ним сверхзадача — снятие Куропаткина с Маньчжурской армии, а Стесселя с крепости. Судя по его телеграмме в этом направлении подвижки есть, особенно с учетом позиции Алексеева и того его личного письмеца, что Вадик царю доставил. И момент, слава Богу, удачный. После спасения "Орла" от оверкиля, самодержец Вадиму сам признался, что по его, ну и нашему поводу, у него теперь отпали все сомнения. Типа, где-то там сомневался, не верил еще до конца. Так-то вот. Вещица в себе, император наш. Лучше бы в Куропаткине сомневался...

Имей в виду — Оку сейчас всем, что у него есть, будет ломить на Цзиньчжоу, сзади прикроется фиговым листком, потому как знает от разведки, что удара Штакельберга в спину пока можно не опасаться.

У нас, в нашей истории, было так: оседлав перешеек, после восьми часов кровавой схватки 35 тысяч японцев с 4400 русских, Оку сбил с позиций истекающий кровью 5-й Восточно-сибирский полк полковника Третьякова. Затем выставил заслон против драпающего со своей дивизией в крепость от наньгуаньлинских позиций без боя (!) генерала Фока, который будучи всего в шести километрах от Третьякова не поддержал его ни одной ротой. После чего спокойно занял Дальний и, оставив на перешейке против всего артурского гарнизона лишь два полка, развернулся в сторону Инкоу. Там, под Вафангоу, Оку разбил окапывающегося (!) Штакельберга, обойдя с неприкрытых флангов. А в это время в Дальнем уже полным ходом высаживался Ноги с 3-й армией для предметного занятия Артуром...

Из вышесказанного делаем вывод: преподнести генералу Оку сюрприз со стороны задней полусферы ты вполне можешь. Легенда наша о том, что мы строим защищенный от хунхузов поезд для наместника, на начальном этапе, надеюсь, сработает, и разобрать рельсы сразу по выходу на железную дорогу японцы не догадаются. Если не успеешь к сдаче цзинчжоуской позиции, последний реальный шанс его остановить до Дальнего — Наньгуаньлин. Там рельеф вполне для обороны подходящий. Дальше — голая равнина до самого города. И, конечно, ни окопов, ни укреплений. А сдача Дальнего это уже почти катастрофа. Ну да ты это и сам лучше меня понимаешь...

Все, Вася, дорогой, время пошло! С Богом!

Из переписки поручика 11-го уланского полка Ветлицкого с невестой

Душа моя, Настенька!

Прости, что не писал тебе почти месяц, но я невольно оказался в эпицентре событий настолько грандиозных и завораживающих, что не мог даже на это выделить минутку. Но, пожалуй, попробую изложить все по порядку.

Когда нас с Ржевским — кстати, пан Сергей просил передать тебе горячий привет и поцеловать ручку, но я передаю только привет — направили во Владивосток, мы жутко расстроились. Официально нас переводили для "подготовки расквартирования полка на случай высадки японцев в Приморье", но мы-то понимали, что Ренненкампф просто нас отсылает из мести. Кто-то наверняка ему донес, как мы с Сержем на последних полковых посиделках отзывались о его стратегических талантах. В результате мы готовились скучать в этом богом забытом городишке, пока наш полк будет геройствовать и гнать японцев в Корее.

Но на второй день нашего пребывания в город неожиданно пришел воскресший из мертвых крейсер "Варяг" с призами. По этому поводу был двухдневный праздник, в коем мы с Ржевским тоже приняли посильное участие. Но, к вящему сожалению Сержа, героями праздника были моряки. Нашему дорогому Сергуне было столь непривычно не быть центром всеобщего внимания, что он даже немного перегрузился.

Потом были несколько дней лихорадочной муравьиной деятельности по приготовлению города к нападению японской эскадры. Когда мы с Ржевским попытались, было, объяснить, что не в штате крепости и участвовать в аврале (это такой морской термин, который означает, что работы больше, чем людей; не удивляйся, душа моя — я теперь стремительно "мореманизируюсь") не обязаны, то нарвались на неприятности.

Следующие пару дней мы провели, командуя полусотней солдат, копающих ямы и пилящих лес на сопках возле города. К сожалению, дурная привычка Сержа — сначала говорить, а потом думать, неистребима, ну да ты и сама об этом прекрасно помнишь.

Но в награду за труды праведные мы получили возможность наблюдать за обстрелом японских кораблей с лучших мест партера — с вершины сопки, откуда открывается просто-таки чудный вид на Уссурийский залив. Единственная проблема была в том, что в паре верст от нас находилась ложная батарея, которую мы же и оборудовали, и теперь японцы расстреливали именно ее. Так что часть спектакля мы провели, лежа на земле и пытаясь спрятаться от осколков снарядов, изредка взрывающихся в ветвях рядом с нами.

По возвращению в город мы как были, грязные и усталые, пошли в неофициальный армейский клуб — "Ласточку". На наше удивление, компания в тот вечер группировалась вокруг некоего флотского лейтенанта, кои вообще являются редкими гостями в этом заведении, ибо они обычно проводят время в своей "Бригантине", ближе к порту.

Когда один из наших знакомых, заметив нас, позвал Ржевского к ним за стол, лейтенант со смешком переспросил "уж не поручик ли часом", чем обеспечил себе повышенное внимание со стороны Сержа. Как ты наверняка помнишь, Серж искренне считает, что только он имеет право быть "душой любого общества"... А тут какой-то лейтенант морской...

В общем, через полчаса Сергуня стал откровенно напрашиваться на неприятности, но и лейтенант был хорош! Он прилюдно заявил, что "пожалуй, стреляю и фехтую я изряднее всех вас, господа". На что Серж высказался в духе — "Наган и шестидюймовка Канэ — это несколько разные системы, да и фехтуем мы не на якорях, а на шпагах, ну, в крайнем случае, на шашках".

Тут лейтенант окончательно всех привел в шоковое состояние — он предложил "перестрелять любых троих офицеров"... Ржевский вскочил и заорал, что он сам сейчас кое-кого пристрелит, без формальностей. А остальные, более трезвые члены компании, стали пытаться утихомирить спорщиков.

Тут лейтенант извинился и объяснил, что именно он имел в виду. Оказывается, он предлагал пострелять по бутылкам. Трое господ офицеров по сигналу стреляют по одной бутылке, а он по трем. Суть пари — если он свои три бьет быстрее, чем Ржевский со товарищи одну — счет за всю компанию оплачивают они, в противном случае он. Серж, да и ваш покорный слуга, обрадовались возможности наказать наглого морячка. Третьим стал некий поручик, крепостной минер. Он весь вечер зыркал на лейтенанта и ворчал, что его приятеля зря наказали за какие-то там батареи, контакты и прочую их минерскую заумность, ни мне, ни тем более тебе, душа моя, не интересную.

Ну, кто мог ожидать такой прыти от морского офицера, что и наган-то в руках держит раз в год? По сигналу он упал на спину и, перекатываясь по полу, стал палить из ДВУХ револьверов!! Причем лично я так засмотрелся на его кульбиты и столь упорно пытался понять, откуда и когда он выхватил оружие, что просто впал в ступор и забыл вытащить свой револьвер. Серж с минером стреляли, но большинство присутствующих в один голос заявили, что лейтенант попал первым по всем трем бутылкам. А он, встав с пола, невозмутимо предложил повторить с любыми другими стрелками, но уже по бумажным мишеням.

Дружной толпой мы вывалились на пустырь за "Ласточкой", реквизировав на мишени старые театральные афиши. Я в этот раз подавал сигнал, Серж опять был среди стрелков. На этот раз, кто попал первым, сказать было сложно, но вот когда мы подошли к мишеням, Серж и двое других стрелявших покраснели. Нет, в их афише тоже были три дырки от пуль — в животе, на правой руке и в бедре тенора. Но вот три мишени лейтенанта...

Когда он успел прострелить каждую дважды, не понял никто, хотя зрителей было с пару дюжин. Но это полбеды — каждый певец на каждой афише имел по пробоине в области сердца и в голове! И опять же — все это в падении и, как выразился лейтенант, "в перекате"... На наши вопросы — где это на флоте учат так стрелять — лейтенант отшутился старыми семейными традициями и дядей-полковником, что с детства его гонял со всеми видами оружия.

Но Серж существо неугомонное. Все, даже минер, уже признали первенство лейтенанта и смирились с перспективой оплаты счета, но он... Черт его дернул сказать, что стрельба — это ничто по сравнению с фехтованием. Хитро усмехнувшись, лейтенант предложил повторить в том же составе на тех же условиях — ножнами, трое против одного до первого касания. Серж потом неделю щеголял с синяками на плече и поперек спины — одного раза ему опять не хватило. Самое смешное — что счет все же оплатил лейтенант и пригласил всех желающих навестить его завтра в паровозном депо, где он обещал дать всем желающим уроки стрельбы, и показать еще кое-что интересное.

В общем, не буду тебя забалтывать малоинтересными тебе деталями, но теперь мы с Сержем служим в железнодорожном бронедивизионе флота "Варяг" под началом того самого лейтенанта, Василия Балка. Скоро нам предстоит дальняя дорога и участие в первом настоящем деле. Если даст Бог, все пройдет как должно, в следующий раз напишу тебе уже не из Владивостока. Ну, а если не повезет, и не суждено мне вернуться — помни, я тебя люблю сильнее, чем можно вообразить.

Всегда твой — Виктор Ветлицкий.

Глава 6. На сопках Маньчжурии.

Квантун. Май — июнь 1904 года

— Да, господа, Куропаткин и вправду произвел на меня странное... не побоюсь даже сказать — неприятное впечатление, — изрек после некоторой паузы Михаил, — С одной стороны, конечно, ни в знаниях, ни в профессионализме ему отказать нельзя, но все эти вздохи и логические построения на тему предопределенности Порт-Артурской крепости как точки отвлечения японских сил от главного театра... Честно говоря, Василий Александрович, если бы Вы не вмешались, я мог и не сдержаться, ей Богу!

Вы опять как в воду глядели, хорошо хоть Штакельбергу он приказ дал... С другой стороны, куда бы он делся теперь против прямого приказа Алексеева. Его подчиненность наместнику как главнокомандующему на театре государем еще 15-го числа подтверждена окончательно. Жаль, конечно, что сам Евгений Иванович выехал во Владивосток. Но раз он захотел лично с Всеволодом Федоровичем и тамошним бомондом вопросы судостроения и судоремонта обсудить, значит поводы для беспокойства есть. Тем более, что еще и новая начинка для снарядов — это тоже очень серьезно, что поделаешь...

Да и то сказать, если бы не телеграмма брата, хотел ведь задержать нас в Мукдене... Ну, каков красавец этот господин Куропаткин?! МЕНЯ задержать!!!

— Михаил Александрович, а что Вы, собственно хотели? Вы ему под Артуром — только лишняя головная боль и помеха. А случись что с Вами — так вааще... Тем более, что вся наша бронезатея им тоже воспринята без энтузиазма. Верно ведь сказал кто-то из наших старых генералов: "Куропаткина — главнокомандующим? А Скобелевым при нем кого?" У него же на лице написано — мой план войны гениальней, чем у Кутузова, и не вашего "великого" ума дело! А уж тем более какого-то недоразвитого морского...

Сидевший напротив Великого князя и Балка, кавторанг Русин, улыбнувшись одними уголками губ, с грустью в голосе проговорил:

— Да уж, Василий Александрович, это Вы верно подметили! Вас этот великий полководец даже в упор через лупу не различил бы. Как, практически, и меня, грешного. Сдается мне, что весь труд по копированию для Куропаткина и его штаба моего доклада о состоянии японской военной экономики и прочем... Так... Напрасная трата чернил. Все что выведали и узнали в Японии я и мои друзья, некоторые с риском для жизни, кстати, — все это пустяки в сравнении с ЕГО пониманием противника, которое сложилось во время посещения нашим министром Японии по приглашению Оямы. Слава богу, что ни Макаров, ни Алексеев так не считают.

Что же до планов его нынешнего маньчжурского штаба, то все предельно понятно. То есть — отступать можем хоть до Урала — Москвы-то за спиной нет. Будем сокращать свои коммуникации, а японцы растягивать. Будем изматывать их в оборонительных боях, а если еще и Артур в осаду возьмут и под ним завязнут подольше — вообще прекрасно! Скопим сил потихоньку, чтоб вдвое-втрое побольше солдатиков... А потом и прихлопнем япошек не раздумывая о тактике, экономике и прочей ерунде. Мне на это Харкевич прямо намекнул, а Кузнецов, начальник оперативного отдела, подтвердил. Мы с ним знакомы хорошо, еще задолго до того как меня морским агентом в Токио определили. Так что сомневаться в наших армейских стратегиях не приходится.

— Правильно все. Идеально по-штабному. Только абсолютно не учитывает ни международной обстановки, ни финансовых последствий затягивания войны, ни настроений в стране, находящейся на пороге бунта...— пробурчал Балк.

— Ну, уж на счет бунта, это вы передергиваете, конечно, — вскинулся Великий князь.

— Да нет, не передергиваю, Ваше высочество. Все как поближе к низам нахожусь, с какой стороны ни посмотреть...

— Простите, что встреваю, но боюсь я, господа, что Василий Александрович истинную правду говорит. Неспокоен народ-то...— подал голос с дальнего конца стола отец Михаил, — святую истинную правду. Меня в этом многое убедило. Пока в Санкт-Петербург и обратно добирался, много с кем говорил я в пути. И ведь не только же о победе над ворогом желали и напутствовали...

Заступничества люд простой ищет от несправедливостей властных... Землепашец совсем туго живет. От наделов так скоро один пшик останется. Что, куда деток-то? Не дай, господи, неурожай... Ведь голод же опять будет! Вот и думают людишки как помещиков с земли согнать. И, не дай господи, полыхнет. Так ведь не как в прошлые два года пойдет. Тогда ведь только хлеба брали. А в ответ — додумались! Стрелять... Теперь уж жечь будут. Нельзя было губернаторам и земским в усадьбы войско-то ставить... Нельзя было...

Работник фабричный тоже страдает от штрафов и самовластностей заводчиков разных. Ведь ежели Государь на казенных верфях и заводах восьмичасовой день трудовой установил, то, оно, конечно, справедливым бы было и на заводах частных сделать. Люд работный ждет...

А господа-то толстосумы наши примеру сему человеколюбивому следовать совсем не спешат. Как и сверхурочных справедливо оплачивать. Им, стало быть, царев пример и царево слово вовсе и не указ. А инспектора фабричные сплошь да рядом безобразия сии покрывают. Видно не бесплатно тож... И молчать о сем долее не должно. В нашем кругу и подавно...