Выход есть всегда 2

— Дым. Слишком слабый, они кардифом топят. На грузовых кораблях на угле экономят, у них котлы попроще, все жрут, но и дымят зато на полнеба. Да и не ходят они обычно с такой скоростью. Разве что лайнер какой.

Севастьяненко задумался. В словах прапорщика был резон. Может, конечно, и лайнер, но в свете того, что сказал пребывающий сейчас в каюте разведчик, крейсера все же вероятнее. Чьи? А не все ли равно. Риск, конечно, дело благородное, но только когда он оправданный.

Вся эта нехитрая цепочка размышлений стремительно пролетела в голове лейтенанта, а еще через несколько минут над крейсером взвилась цепочка сигнальных флагов. "Нью-Орлеан" плавно завалился вправо, а следом за ним в точности повторил маневр, разворачиваясь прочь от Шанхая, "Хай-Чи". Но, как оказалось, их разворот все же запоздал.

Неизвестный крейсер вдруг принял влево, и невооруженным глазом было видно, как увеличивается его скорость. Дым над ним резко сгустился — очевидно, кочегары старались вовсю. На русских кораблях, впрочем, тоже. Только вот чужаку не надо было терять время на разворот, и ход он уже успел набрать. В результате дистанция резко сократилась, и теперь его уже можно было опознать. Лихорадочно зашуршали листы справочников, чтобы привести командиров крейсеров к абсолютно одинаковому выводу — тип "Кресси", или, проще говоря, приговор русским кораблям, вздумай они принять бой.

Пока на мостике "Нью-Орлеана" Севастьяненко руководил подготовкой к бою, видевшемуся если не неизбежным, то очень вероятным, лейтенант Иванов на своем корабле решил-таки вопрос, как их обнаружили. Чуть дальше в море, на фоне неба, он пускай с трудом, но рассмотрел темную колбасу воздушного шара. Вот вам и ответ — британцы заглянули за горизонт и навели на них свой крейсер. Выругавшись про себя и приказав отсемафорить сообщение на флагмана, командир "Хай-Чи" прошел по палубе своего крейсера, ободряя матросов, и поднялся на мостик, самое, пожалуй, незащищенное место на корабле. Потом он, конечно, уйдет в боевую рубку, но пока что положение обязывает. Это у сухопутных в бой посылают, а на море в бой ведут, и любой адмирал знает, что за свои ошибки первому расплачиваться придется ему. Лично.

С борта британского корабля что-то передавали — радиостанция русских крейсеров исправно ловила передачи. Впрочем, понять их не получалось — британцы пользовались шифром. С небольшим запозданием Севастьяненко отдал приказ, и намного более совершенная и мощная радиостанция его корабля прекратила это безобразие. Радист, конечно, запредельным мастерством не блистал, но уж забить эфир набором бессвязных символов оказался вполне в состоянии. После этого все свелось к гонке и приказам добавить ходу, больше от собственного бессилия, чем по необходимости — кочегары и так делали, что могли. Впрочем, у британцев все наверняка обстояло точно так же.

Надо сказать, в происходящем играло немалую роль происхождение крейсеров. Все три корабля были построены на британских верфях, которые были хороши, по британским технологиям, которые были неплохи, и проходили ходовые испытания по британской же системе, которая выглядела откровенно порочной. Если то, что на мерную милю корабль выходил с кочегарами высшего класса, еще можно было назвать логичным, в конце концов, никто не запрещает покупателям иметь у себя таких же, то минимальная загрузка топливом и отсутствие боезапаса, заметно облегчающие корабль, выглядели, скорее, очковтирательством. В результате при практической эксплуатации парадный ход крейсеров оказывался пускай ненамного, на узел-два, но меньше чем по справочнику. В бою же два узла — это роскошь, которую сложно себе позволить и которая может выйти боком.

Вот и сейчас британец, который по паспорту выдавал двадцать один узел, с трудом держал девятнадцать с половиной. А ведь корабль практически новый, серия начала строиться всего шесть лет назад, и головному кораблю не более трех лет с момента ввода в строй, остальным и того меньше. "Нью-Орлеан", детище конкурирующей фирмы, по паспорту давал двадцать узлов, но на его стороне было меньшее водоизмещение и только что отчищенный корпус. Плюс ухоженные, едва ли не вылизанные механизмы — американцы умели следить за техникой. Как следствие, те же девятнадцать или чуть больше. Во всяком случае, дистанция не сокращалась. "Хай-Чи" с принудительным наддувом мог держать двадцать четыре узла. Опять же, теоретически. Но по факту даже без инженерных изысков двадцать один узел у него был, и потому он уверенно обошел флагмана и встал в голове колонны. Все правильно, если что, у него будет лишний шанс уйти.

И Севастьяненко, и Иванов хорошо представляли себе, что произойдет, если британцы их настигнут. У них на двоих две восьмидюймовки, полдюжины шестидюймовых и четырнадцать стадвадцатимиллиметровых орудий, причем стоящие на "Хай-Чи" десять стадвадцатимиллиметровых орудий имели длину ствола всего сорок пять калибров и, соответственно, паршивенькую баллистику. Мелочь калибра пятьдесят семь, сорок семь и тридцать семь миллиметров не стоило даже учитывать. На броненосном крейсере противника имелось два орудия калибром двести тридцать четыре миллиметра, дюжина шестидюймовок, несколько уступавших аналогам, установленным на "американце" и все та же мелочь. По огневой мощи он крыл оба русских корабля, как бог черепаху. Плюс мощный, до шести дюймов, броневой пояс, которого у элсвикских крейсеров попросту не имелось. Да и палуба их была, по чести говоря, забронирована так себе, особенно на "Хай-Чи", где толщина ее составляла несерьезные тридцать семь миллиметров. Словом, поединок грозил русским кораблям уничтожением с минимальными шансами нанести противнику серьезные повреждения.

Гонка шла не то чтобы азартно — скорее, упорно, обеим сторонам не хотелось уступать. Русским потому, что для них это означало плен или гибель в бою, у британцев же взыграл гонор. Да и "Нью-Орлеан" они смогли идентифицировать быстро, а там уж сложили два и два. То есть, разумеется, вряд ли что-то поняли, но то, что крейсер очень желательно догнать, хотя бы для того, чтобы задать вопросы его командиру, сообразили моментально. А характер у жителей коварного Альбиона упертый, как у их любимых бульдогов, и в жертву они вцепились намертво. Клубы дыма над трубами поднимались, казалось, до самого неба, и кованные форштевни вспарывали воду не хуже гигантских плугов. И сейчас командирам крейсеров что с той, что с другой стороны оставалось лишь проклинать эти самые форштевни с таранами. Реликты минувших эпох, в последний раз успешно примененные австрийцами при Лиссе почти сорок лет назад, они съедали у кораблей по нескольку узлов хода. А таранам на проклятия было плевать...

Правда, часа через два после начала гонки первый запал с обеих сторон прошел. Адреналин в крови не может кипеть до бесконечности, особенно в ситуации, когда толком не можешь ничего сделать. Единственные, кто сейчас вкалывал, как проклятый, были машинные команды. Впрочем, практически все матросы так или иначе оказались задействованы в помощь кочегарам и, что характерно, без малейшего протеста — жить хотелось всем. А в остальном работающие на пределе машины и дрожащий корпус перестали восприниматься. Даже вражеский корабль, упорно висящий на хвосте, достаточно быстро превратились в обыденность, став едва ли не привычной деталью пейзажа, и воспринимался соответственно.

Севастьяненко в очередной, уже пятый или шестой раз обошел свой корабль. Просто чтобы не сидеть на месте — бездействие в буквальном смысле слова пожирало его нервы. Нельзя сказать, что он боялся, просто его натуре было противно бессилие, да и привычки убегать лейтенант не имел. Увы, сейчас от него мало что зависело.

Правда, и сетовать на судьбу не стоило. Пока что все шло вполне терпимо. Вцепившийся в хвост их маленькой эскадре английский броненосный крейсер не отставал, но и догнать русские корабли был не в состоянии. Машины пока что работали вполне нормально, да и топлива хватало. То же и со вторым кораблем, Иванов буквально только что передал информацию о состоянии своего корабля. У него даже лучше — не требовалось насиловать машины, "Хай-Чи" и без того держал ход уверенно. Имелись хорошие шансы дотянуть до темноты, а уж там — куда кривая вывезет. Как минимум, появится неплохой шанс оторваться, ведь в темноте британцы смогут охотиться на них, имея в качестве приметы лишь искры, вылетающие из труб русских крейсеров. Не слишком-то надежный ориентир, особенно если немного снизить ход. А найдет — еще неизвестно, кому придется хуже. Ночной бой — лотерея, здесь не все и не всегда решают калибр орудий, броня или даже выучка экипажа. Ночью удача способна легко перевесить все это. И нарваться на выпущенную в упор мину британский капитан вряд ли захочет. Скорее всего, он прекратит преследование, ну а нет... Что же, варианты действий Севастьяненко уже прокручивал в голове, и выбор пока не сделал, но большинство из них обещали неплохие шансы на успех.

А вообще, если честно, связываться с британским крейсером лейтенанту не хотелось. Он, конечно, плевать-то хотел и на британцев, и на то, что они будут оскорблены, однако и дураком Севастьяненко не был. Ночной бой и впрямь лотерея, и как Кресси имеет шанс нарваться на русскую торпеду, так и любой из русских кораблей рискует словить в борт начиненную взрывчаткой дуру калибром в девять с лишним дюймов. А там уж как повезет, иной раз и одного такого снаряда может хватить, чтобы отправить легкий крейсер на дно или, как вариант, нанести ему повреждения, которые не устранят даже левши с "Херсона". Притом, что размен британского крейсера на любой из его кораблей для русских чертовски невыгоден. Это у островитян "у короля много", а у Эссена пока слишком мало, и потеря даже одного полноценного крейсера усложнит действия против остающейся противником номер один Японии. Так что лучше бы британец отвернул. Для всех лучше.

Не отвернул. Даже когда, спустя еще полтора часа гонки, начал медленно, но неуклонно отставать. Очевидно, машины легких крейсеров оказались чуть надежнее или масло, которое не жалея лили на подшипники, лучше охлаждено, а может статься, просто кочегары на британце вымотались раньше своих русских (и, частично, американских) коллег. Севастьяненко рискнул сунуться в машинное отделение всего один раз — и выскочил на палубу, как ошпаренный. Там, под броней, со всех сторон прикрытое угольными ямами, дающими неплохую защиту, располагалось самое защищенное место корабля. И сейчас там царил ад. Температура в машинном отделении поднялась настолько, что и русские бани, и финские сауны на этом фоне смотрелись жалкими неудачниками. Более того, в бане неспешно паришься, отдыхая душой и телом. В машинном же отделении покрытые толстым слоем едкой черной пыли и оттого неотличимые от чертей люди работали, да так, что оставалось лишь удивляться пределам их сил и выносливости. И машины крейсера исправно стучали, превращая огонь и пар в обороты винтов, уверенно толкающих вперед стальную громаду в четыре с лишним тысячи тонн водоизмещением. А может статься, дело тут было не в каких-то особых качествах людей, а просто в том, что все они понимали расклады и очень хотели жить. Ну, и в том, что все же их периодически подменяли, а на британском корабле — вряд ли. Не было там столь могучего стимула, да и вообще, каждый должен заниматься своим делом. Все это так, но пока что британец отставал.

И все же на душе Севастьяненко по-прежнему было неспокойно. Почему? Да просто он не мог понять командира вражеского корабля. Видит, что отстает, но упорно продолжает преследование. Только ведь британцы — не фанатики. Упорные и храбрые люди и отличные моряки, но — не фанатики. А раз так, постараются догнать, но, убедившись, что дело это бесперспективное, отстанут. Но этот чертов крейсер упорно продолжает гонку. Почему? Может, у командира кто-то из родственников погиб во время событий в Вейхайвее? А может, просто надеются, что рано или поздно у беглецов сдадут машины? Нет ответа, и остается лишь продолжать гонку, выжимая последнее из машин и стараясь держать корабли на курсе как можно ровнее, спрямляя его насколько возможно и не давая противнику отыграть на их невольном рыскании даже метра.

Размышления молодого офицера прервал осторожно поднявшийся на мостик кок — худощавый сорокалетний мужик с широким добродушным лицом и окающим говором.

— Вашбродь, может, пообедаете? А то ведь нехорошо это...

Ну, коку позволялись некоторые вольности, очень уж хорошо готовил. К тому же Севастьяненко и впрямь не ел с самого утра, и кишки при одной мысли о еде издали громкое одобрительное урчание. Лейтенант вздохнул и ответил:

— Хорошо, неси сюда. И про остальных не забудь...

Будь на мостике кто-то из "старых" офицеров, непременно скривился бы, но Севастьяненко, вчерашний мичман и миноносник, смотрел на жизнь проще. Буквально через десять минут все, включая сигнальщиков, наворачивали аппетитно пахнущие макароны с мясом. Тяжелее всех приходилось рулевому, отчаянно ловящему носом вкусные запахи, но и его подменили, чтобы мог поесть. Но, к сожалению, возможности хоть немного расслабиться на сытый желудок у командира "Нью-Орлеана" так и не появилось. Едва он закончил с трапезой и с удовольствием отхлебнул дегтярно-черного, хотя и успевшего немного остыть чая, как появился один из матросов, в задачу которого входила охрана утреннего гостя.

— Вашбродь. Там этот... сухопутный вас срочно просит.

— Ну, просит значит просит, — лейтенант вздохнул. — Его право просить, мое дело прийти. Или не прийти. Освобожусь — тогда.

Не то чтобы Севастьяненко был сейчас очень занят, ситуация не требовала его непосредственного присутствия. Просто разведчик, положа руку на сердце, выбрал при их первом разговоре неверный тон. Не стоит обращаться снисходительно к первому после бога, и молодость командира крейсера только усугубила ситуацию. То, что человек постарше, возможно, пропустил бы мимо ушей, или хотя бы заставил себя не обращать внимания на неподобающее поведение гостя, молодого, самолюбивого и, вдобавок, привыкшего чувствовать вкус побед офицера обидело. Нет, он, естественно, этого не показал, но и торопиться сейчас намерен не был. Посидит, подождет, чай, не протухнет. И потому в каюту разведчика Севастьяненко вошел только спустя полчаса, еще раз обойдя корабль и убедившись, что все идет пока, тьфу-тьфу-тьфу, нормально.

Разведчик терпеливо ждал и при виде Севастьяненко встать не соизволил. Поинтересовался только:

— Я так понимаю, что-то случилось?

— Мелкие проблемы, — с деланной небрежностью отмахнулся лейтенант.

— То-то я и смотрю, корабль аж вибрирует. Боюсь, проблемы не такие уж и мелкие, а?

— Это — мои проблемы, и вас они не касаются, — опять же на американский манер ответил Севастьяненко. — Если вы просили меня прийти только для того, чтобы задать этот вопрос, то, простите, не смею более нарушать вашего одиночества.

— Стоп-стоп-стоп, — поднял в примирительном жесте руки разведчик. — Право же, не стоит быть таким ершистым и придираться к словам. Я понимаю, что что-то происходит, поэтому на всякий случай хочу передать вам информацию, которую планировал сообщить вашему командованию.