И тут, как бальзам на душу было признание Верки Маньшевой, что ее Гиля согласен принять православную веру и, что пусть боярин готовит обещанное приданое.

Когда я спросил об этом у Гильермо, который уже вполне прилично говорил по-русски на бытовые темы, тот закивал головой и признался, что да действительно он согласен перейти в православие, но чтобы Верка сразу же вышла за него замуж, и что ему надоело жить бобылем.

Как ни странно, но больше всех решением венецианца был доволен отец Варфоломей, которому предстояло, как раз провести весь этот процесс. Он сразу очень был недоволен наличием у нас католика, и сейчас новость о согласии итальянца принять православие, была для него, как манна небесная.

Он сразу набросился на бедного стеклодува и начала его готовить к исповеди, для меня было внове услышать, что оказывается католик переходит в православие Третьим чином то, есть через Таинство покаяния— исповедь, потом причащение на литургии святых таинств.

И вскоре у нас появился еще один православный, по имени Сашка Дельторов. Наш Варфоломей, оказывается обладал весьма специфическими знаниями языков, и раскопал, что Гильермо и Александр по сути переводятся, как защитник и гораздо лучше если у нас появится еще один Сашка, чем будет оставаться Гильермо. Только молодая невеста тихая и скромная шестипудовая Вера называла своего ненаглядного по-прежнему -Гиля.

Мне же пришлось выполнять свое обещание о приданом, и будущим новобрачным была отписана земля в вотчине и деньги на обзаведение всем необходимым. Тем более, что у меня в мыслях, все производство со следующего года располагалось в вотчине , под соответствующей охраной, и чтобы ни один любопытный глаз ничего не видел. А здесь в Москве, при всем желании тайны было не сохранить. Конечно, при переезде я терял возможность самому работать врачом и оказывать помощь богатым боярам, но для чего я же я старался и готовил лекарей, ведь это были все мои люди, и в отличие от художников за их учебу мне никакая казна не платила. Так, что в опустевшей наполовину городской усадьбе можно будет обустроить небольшую больничку уже не для бояр, а для городского люда, который имеет кой-какую деньгу.

От Лужина приходили хорошие новости, что нанятые артели возводят, мастерские и фундамент для стекловаренной печи. Кроме того, он сообщил мне, что в моей новой вотчине есть заброшенная водяная мельница, но восстановить ее будет не очень сложным делом. Она в свое время захирела из-за конкуренции с монастырской мельницей.

Но если я не оставил своих мыслей о делании бумаги, то эту мельницу они всем миром восстановят.

Я сидел у ювелира Кузьмы молодого парня с небольшой кудрявой бородкой, голубоглазого, напоминавшего мне какого то артиста из моей прошлой жизни. Несколько раз я пытал его, почему он ушел от своего хозяина, но Кузьма отшучивался, тем, что очень рано его будили на работу.

То, что у парня были золотые руки, я понял сразу, когда увидел хирургические иглы, которые он мне сделал. Обычное болотнае железо мне совершенно для этой цели не подходило и приходилось покупать небольшими партиями шведское железо, из которого медицинские инструменты, по крайней мере, сразу не тупились и выдерживали циклы кипячения и пребывания в спирте. Так его иглы были, пожалуй, не хуже немецких, которыми я пользовался до наступления эры микрохирургии. Воодушевленный его способностями, я подарил ему линзу, купленную в свое время на рынке. Кузьма сразу понял ее значение и вскоре эта линза была уже вставлена в специальный держатель и служила ему для производства мельчайших работ.

Сейчас же мы обсуждали с ним вопрос создания первого в мире микроскопа. Приблизительный чертеж я ему сделал, взяв за образец школьный микроскоп с которым я познакомился еще на заре своей юности и с удовольствием его разобрал, правда, собрать обратно я его не смог, но почему-то все детали его очень ясно запечатлелись в моей памяти, наверно этому очень помог офицерский ремень моего отца.

Делать микроскоп мы собирались из бронзы, а теперь, когда у нас работала стекловаренная печь, я почему-то надеялся что наш Сашка Дельторов сможет сварить мне достаточно неплохое оптическое стекло.

Но для начала я предложил изготовить ему простейший однолинзовый микроскоп, который я когда-то видел в политехническом музее, изготовил его, если не ошибаюсь, профессор Мосолов, я даже нарисовал ему приблизительный чертеж всего устройства

И передал ему две стеклянные горошинки для использования в качестве линз.

Кузьма, уже знакомый по своей линзе с ценностью такой вещи, с восторгом принялся за изготовление нового для него предмета, а я с вздохом встал и пошел нести вечные ценности своим ученикам.

Прошло два дня и Кузьма сообщил, что мелкоскоп он закончил и было бы неплохо, если боярин, расскажет ему, а что с этим мелкоскопом делать надо.

К этому дню у меня уже было несколько кое-как сляпанных смотровых стеклышек и стеклянная пипетка. Усевшись за столом я положил под окуляр тоненькое стекло и, показав Кузьме прозрачную воду из бочки, спросил:

-Чистая вода?

-Чище не бывает, -последовал ответ моего ювелира.

-Ну а теперь посмотрим,— и с этими словами я капнул каплю воды на стеклышко и, смотря в окуляр начал наводить на резкость винтом. Капля не было прижата покровным стеклом, не было их еще у меня и поэтому в глубине капли то появлялись то исчезали быстро двигающиеся тени, конечно, это были не бактерии а одноклеточные простейшие но их вид мог бы напугать хоть кого.

Я уступил свое место Кузьме и тот своим взглядом посмотрел в окуляр и через секунду отпрыгнул от него и начал креститься:

-Господи избавь меня от страстей таких, так что же Сергий Аникитович в чистой воде такие твари живут, а мы то воду такую пьем.

-Так и есть, живут такие твари везде и воде и в земле, и никуда нам от них не деться. А сейчас посмотри еще раз.

Я взял пипеткой и капнул туда же каплю спирта.

Кузьма глянул и поднял на меня глаза:

-Так они Сегий Аникитович сдохли все, не шевелятся. Так что их водка убивает? От оно что, ну теперь я кажный день по стакану буду пить, мне такие твари в животе не нужны.

Я, ругая себя за ненужный пример, начал объяснять:

-Понимаешь Кузьма, мы ведь воду то кипятим, а когда кипятим, то все эти чудища дохнут, поэтому. все, что кипятилось можно пить спокойно. Или если вода из колодца хорошего, там тоже таких чудищ мало.

На этом я счел свою лекцию ювелиру законченной и, забрав микроскоп отнес его к себе.

К обеду вся усадьба знала, что Кузьма с Сергием Аникитовичем чудищ разных в воде видели, и поэтому пополудни меня навестил поп Варфоломей.

Благословение господне на тебе боярин,— прогудел он своим басом.

Давай ответствуй, что за чудищ дьявольских ты увидел.

Много я объяснять не стал, а повторил все, что показывал утром Кузьме. Реакция батюшки меня заинтересовала.

Он хоть и удивился, но не видел ничего особенного, что есть такие маленькие создания.

Его гораздо больше заинтересовал вопрос, какая польза или вред может быть от таких созданий. Мы проговорили почти всю вторую половину дня, Варфоломей ушел, сказав, что в ближайшее время на это чудо явиться посмотреть митрополит, и не исключено, что сам Иоанн Васильевич меня затребует с этой диковинкой.

У меня же на сегодняшний вечер еще было запланирована отливка силиконовых трубок, различной длины и диаметра, делались формы Кузьмой из дерева, что убыстряло работу, только для отверстий в трубках приходилось выковывать что-то вроде спиц. За два часа работы было сделано несколько трубок, спицы, предварительно смазанные салом, легко выходили из них. Также было изготовлено два десятка разных пробок с дырками без. Мы закончили эту работу, когда же вечерело, но я успел еще нарисовать Кузьме фонендоскоп и растолковать, что здесь и для чего, мне уже совсем не терпелось взять этот инструмент в свои руки.

Мы сидели за ужином, когда кого-то принесла нечистая, как сказала моя бывшая кормилица. Оказалось, что это боярин, живуший не очень далеко от нас. Мы с ним встречались в церкви, но знакомы не были.

Он с порога, не дожидаясь всех процедур, требующихся для приема такого гостя, согнулся в глубоком поклоне.

-Сергий Аникитович, помоги ты Христа ради, не к кому уже больше мне обращаться.

-Да встать ты Роман Александрович, толком расскажи.

Так срок подошел моей рожать, а знаю я, что ни одна ее сестра родов не пережила, повитуха говорит кость у нее узкая, ребенок не пройдет. Может ты хоть что-то сделать сможешь?

-Так ты же знаешь Роман Александрович, я по женским делам не врачую, невместно это, пусть повитухи занимаются.

-Да мне уже все одно, хоть ты, хоть кто другой, так и так помрет.

И он посмотрел на меня плачушими глазами.

-Хорошо, Роман Александрович, возьмусь я за это дело, но если не получится у меня, не взыщи. И ведь придется мне смотреть ей все места срамные, ты как, сможешь дозволить такое.

-Делай все, только спаси.

Жена у него была в возке. Мои помощники живо перенесли ее в операционную.

Я остался в операционной с двумя помощницами , которые быстро помогли раздеться пугливо смотревшей на меня молодой худенькой с огромным животом женщине. Она сидела на операционном столе, пытаясь руками прикрыть сразу все.

Мы уложили ее на стол, накрыли простыней. Я спросил:

-Как звать то тебя боярыня?

В ответ она непослушными губами прошептала:

— Евдокия.

-Евдокия как часто хватает живот?

-Да вот пока сюда ехали два раза было.

Я откинул простыню и обработав руки спиртом, попробовал посмотрел хотя бы приблизительно диагональную конъюгату. Пока я проводил влагалищное исследования пациентка открыв рот смотрела на меня. Точно, также как, и мои помощницы. Да даже без линейки было видно, что тринадцати сантиметров тут нет, нет, скорее всего и десяти.

Ну что же третье в моей профессиональной жизни кесарево сечение ждет меня. Я опустил простыню и велел позвать Антона, сегодня я не мог доверить помощницам давать наркоз, а Антон у меня уже сам. мог научить кого угодно. Но сегодня наркоз давался, не только самой роженице эфиром будет дышать еще и малыш. Моя задача, сделать все очень быстро.

Через пятнадцать минут больная спала. Полукруглый разрез скальпелем и перевязка сосудов, мои девочки молодцы, вовремя подают все , что нужно. Открываем полость малого таза ,где видна напряженная мышечная стенка огромной матки— разрез и на нас выливаются литры околоплодной жидкости. Сейчас быстро, вынимаю младенца, перевязка пуповины , шлепок по попке тихо захныкавшего малыша— мальчика, передаю его девушке и та ловко заворачивает его в холстину. У меня же все еще впереди, удаление последа, ревизия, массаж матки, ушивание разреза кетгутом, перевязка кетгутом обеих труб, все равно никто об этом не узнает, И, наконец, ушивание брюшины мышц и кожи. Уже когда я зашивал кожу, скомандовал закончить наркоз.

Ребенок тихо хныкал в холстине. Неожиданно двери распахнулись, и в операционную ворвался боярин:

-Не могу больше ждать, силушки нет, вроде младенца писк слышал?

-Точно Роман Александрович вон и дите твое у девицы лежит, а жена спит еще , но вскоре уже проснуться должна. Тут , как по заказу зашевелилась и родильница. Мы все вышли из операционной, чтобы не мешать одевать родильницу.

Я видел, что боярину больше всего хочется схватить своего сына в руки, но он себя сдерживал.

-Роман Александрович, матери с дитем придется два дня у нас побыть, иначе ни за что не ручаюсь. Приезжать можешь хоть каждый день.

-Ты Сергий Аникитович сам не знаешь, что сделал, ты мне надежду в жизни дал. Ведь почти без нее жил, когда у Евдокии последняя сестра вместе с младенцем в родах умерла.

Мы прошли с боярином наверх, где еще не был убран ужин, и выпили за здоровье его жены и новорожденного, после чего он отбыл домой , пообещав завтра с утра уже быть здесь.

Поутру действительно боярин был уже у нас, удостоверившись, что его жена и сын в порядке он поднялся ко мне, и сказав:

-Чем могу тем и благодарю,— положил на стол приличный мешок серебра. На этот раз он долго не задержался, и, пообещав завтра забрать жену с ребенком отбыл к себе. Но вот в усадьбе об этой операции только и говорили. И вновь ко мне появился отец Варфоломей.

— Так, как же Сергий Аникитович быть с заповедью божьей, что в муках будете рожать детей своих? а тут у тебя легла, заснула и на тебе младенец!.

-Отец Варфоломей, она бы родить то все равно бы не смогла, кость у нее узкая, умерли бы она и ребенок. Так, что я может, просто волю господню исполнял, чтобы этот ребенок на свет появился.

Отец Варфоломей задумчиво сказал:

-Слыхивал я о таких делах и ранее, что младенца из умирающей матери доставали. Но вот чтобы и мать и ребенок живы остались в первый раз в жизни слышу.

Отец Варфоломей, ты же знаешь, все, что не делаю, на все благословения прошу у иконы защитницы нашей пресвятой Богородицы.

-Да знаю, что человек ты богобоязненный, все требования церкви нашей примерно выполняешь. Вот только дела твои все удивительней, и нашего внимания требуют.

К середине дня вновь в моем доме появился гонец из Кремля.

Иоанн Васильевич явился из очередного похода всего неделю тому назад и уже требовал меня к себе, вместе с поделкой моей дивной.

На следующий день с утра меня уже одевали, как положено на глаза царю, я же думал, как я таком наряде, буду все показывать и рассказывать.

И вот в очередной раз я еду в царский дворец. Прежнего мандража у меня уже нет, но все равно, с беспокойством думаю, как царь отнесется к моим задумкам, и какие сделает для себя выводы.

Когда я шел через палаты теперь практически никто не провожал меня надменным взглядом, многие кланялись и желали здравствовать. И когда я склонился перед троном, то быстро последовал приказ царя встать с колен и рассказывать ему, чем опять я удивил окружающих.

Я набрался храбрости и сказал:

Великий царь, прошу, выслушай просьбу мою малую, все без утайки расскажу тебе, вот только, чтобы не на виду, а только чтобы я ты и ближние бояре твои были. Не хочу я, чтобы секреты мои, которые для твой державы полезны, на сторону уходили.

В это время к царю сзади подошел Бомелий и что-то прошептал ему.

Царь слегка нахмурил брови и сказал:

-Боярин Щепотнев, тут лекарь мой Бомелий интересуется, правда ли, что ты сечение кесарево женщине делал, которое еще древние авторы описывали.

-Нет в этом секрета великий царь, делал я такое сечение, сейчас и мать и ребенок в здравии находятся.

Бомелий снова усиленно что-то зашептал на ухо царю.

Тот опять спросил меня:

-А вот лекарь мой Бомелька говорит, что не было еще такого, чтобы после такого сечения жена жива оставалась и не врешь ли ты, спрашивает.

-Великий царь, невместно мне в твоем присутствии драку начинать, но твоему Бомелию я бы зубы за такой поклеп вышиб. Да только что с этой клистирной трубки возьмешь, он небось даже, как кулаками махать не знает.