Катаклизм

— Товарищи, — поднялся с кресла первый заместитель председателя Государственного совета, — мне думается, страна в ближайшие дни может работать без особых изменений. Единственное, нужно срочно укреплять нашу армию и особенно её ВМФ. Как уже было сказано, что есть вероятность, что какое-то время американцам будет не до нас, но мы должны пресекать любые провокации. Ибо как всё повернётся на самом деле, точно знать не можем. Надеяться пока мы можем лишь на собственные силы. И следует срочно взяться за кардинальное повышение производственной, да и любой другой дисциплины.

Совещание продолжалось ещё какое-то время, но ничего особо важного сказано не было. Заседание завершил достаточно короткой речью глава государства.

— Товарищи, — сказал он, — я согласен с высказанными выступлениями. Единственное, почему-то никто не вспомнил о продовольственной проблеме. Да, как минимум, до весны нам запасов хватит. Но нужно срочно налаживать торговлю с другими странами. Да и топливный вопрос никуда не делся, спасёт нас тут опять же только торговля. Ну и, абсолютно правильно было сказано, надо срочно искать выход на СССР. Они должны быть заинтересованы в существовании пока ещё единственной социалистической страны в западном полушарии.

Глава 24

Ночь со 2 на 3 сентября началась для охраны пока ещё американской базы в Гуантанамо с неприятностей. Вернее, ещё примерно за полтора часа до полуночи, погас свет. Дежурному, который позвонил на местную кубинскую подстанцию, через которую и снабжалась база электричеством, в ответ на гневную речь заявил, что у них неполадки. Но скоро должны всё наладить. Но тут же предупредил, что проблемы довольно серьёзные и не исключено, что через какое-то время опять может пропасть электричество и вежливо попросил набраться немного терпения. Дежурному ничего не оставалось, как только выдать витиеватое ругательство в адрес кубинцев. Правда сделал он это всё же уже после того, как положил трубку телефона на место. Грохнул ей с такой силой, что бедный и ни в чём неповинный аппарат едва не отдал своему телефонному богу душу

И капитану было с чего ругаться, мало ещё, что хотя он и остался фактическим начальником базы, но из-за того, что народа было не более взвода, сам лично вынужден ходить по очереди на дежурство по базе. Ну, ладно, спасибо, вывезли обитателей тюрьмы, сократили до минимума личный состав, но ведь техника-то осталась по большей части, случись чего с ней, крайним будет он. А тут уже два дня какие-то неполадки со связью. Не работала даже спутниковая. Да что там связь, пропало ведь и спутниковое телевидение. А им не оставили ни одного грамотного специалиста, который мог бы проверить, аппаратура это барахлит или что-то более глобальное случилось. Он уже подумывал было, а не ядерная ли война началась, но успокаивало то, что кубинцы вели себя вроде так, как обычно. Вон, даже свет пропал, что не было тут какой-то совсем уж редкостью. Впрочем, минут через 40 после звонка освещение включилось, а аварийные лампы, питаемые от расположенных где-то в недрах базы аккумуляторов, наоборот, автоматически погасли. Стало несколько веселее, ибо одновременно зажглось уличное освещение, вселяя в капитана уверенность, что эти чёртовы кубинцы вроде ничего не замышляют против них.

Впрочем, освещение гасло ещё три раза за ночь. Ненадолго, минут на 15-20 пропадало, но это заставляло начальника, да и остальных охранников, нервничать. Даже отдыхающую смену. Пару раз за ночь он не поленился сходить проверять посты, чего обычно не делал. Всё вроде как было в порядке, часовые на местах. Те, кому положено бдеть, не спят. Но у самого капитана было почему-то на душе очень тревожно. Одно хорошо, что вот-вот должен наступить рассвет. Он вытащил из кармана сотовый телефон, ставший в последние дни не нужным из-за отсутствия связи и использовавшийся только как часы. Экран показывал, что сейчас уже 4 минуты шестого. И вот опять погас свет. Тусклым светом привычно вспыхнули лампы аварийного освещения. Капитан почему-то подумал, что давно пора заменить эту архаику какими-нибудь светодиодными светильниками. Вдруг ему показалось, что где-то вдалеке прозвучал какой-то непонятный звук. Ну, как будто вдалеке что-то упало. Он взглянул на разводящего, тихо сопевшего в кресле, стоящим в углу караульного помещения. Но тот даже не пошевелился на звук.

Прошло несколько минут, свет никак не загорался. Начальник поднялся с места, взглянул на дрыхнущего подчинённого, но будить не стал, взял со стола фонарик и вышел на улицу. Вроде как ещё стояла ночь, но уже начинало светать. Уже можно лишь слегка напрягшись, разглядеть силуэты зданий и даже деревьев. Он включил фонарик, отошёл на десяток метров от входа в караульное помещение, чтобы был виден ближайший проулок и не спеша обвёл лучом пространство вокруг себя. Вроде как ничего необычного не было. Немного ещё постояв и не выключая свой светильник, капитан отправился назад. Уже взявшись за ручку двери и начав её открывать, боковым зрением увидел метнувшуюся в его сторону стремительную тень от ближайшего дерева. Максимум, что он успел, немного повернуть голову в сторону опасности, но профессиональный удар по затылку отключил его сознание на какое-то время. Он уже не видел, как кто-то его связывает по рукам и ногам, и как в приоткрытую им дверь бесшумно проскакивают несколько тёмных силуэтов.

В это же время, на борт стоящего в бухте американского корабля, соблюдая практически полную тишину, неспешно поднимался кубинский спецназ. Дело облегчалось тем, что на ночь американцы даже не соизволили убрать трап. Конечно, на борту, как и положено по уставу, бодрствовала вахта. Но супервояки XXI века твёрдо усвоили, что их таких непобедимых никто не посмеет даже пальцем тронуть на собственной базе. Дело по захвату облегчалось тем, что кое-где на самом корабле имелось дежурное освещение, а порт был обесточен. И этот свет вахте мешал больше, чем помогал. В общем, минут через 15 корабль был полностью в руках кубинцев. Не прозвучало ни одного выстрела или, тем более, сигнала тревоги. Американское воинство было повязано в полном составе. И бодрствующие, и спящие. Если что иногда и нарушало тишину, то только негромкий шорох и приглушённые звуки ударов по организмам экипажа. Некоторая проблема возникла с захватом командира американской лоханки, так как его каюта оказалась запертой. Но тут выручила смекалка. Так как весь остальной экипаж был уже крепко спеленат, то можно было не особо заботиться о соблюдении тишины. Притащили из кают-компании пару стульев, громко их 'уронили' рядом с командирской каютой, после чего один из спецназовцев, хорошо владевший английским языком, громко выругался по-английски и изобразил быстрый бег прочь. Повязать выглянувшего на шум минуты через полторы разъярённого неизвестно откуда возникшим грохотом коммандер-лейтенанта было делом техники.

А к 6 часам утра вся база уже была в руках кубинцев. И к месту действия уже подтягивалось несколько других подразделений кубинской армии, которые тут должны обосноваться вместо американцев. А самих бывших хозяев, слегка помятых, но вполне себе здоровых, поместили в имеющуюся здесь тюрьму. Благо, узников янки вывезли, а оборудование всё оставалось в сохранности и было вполне себе исправным. Через некоторое время должны будут прибыть специалисты, которые станут исследовать оставленную бывшими хозяевами технику. Эти трофеи кубинцы считали частичной компенсацией за многолетнее и практически бесплатное использование штатовцами части их территории.

Глава 25

Мыкола Поллитренко родившийся ровно через 10 месяцев после известной аварии в Чернобыле, гражданин независимой, возможно, и от здравого смысла, Украины, которая, как он абсолютно искренне считал, героически воюет с клятыми москалями уже пятый год подряд, держал путь в Литву в гости к родственникам, точнее, к своему дядьке по умершей в прошлом году матери. И белорусско-литовскую границу он пересёк незадолго до полуночи в ночь с 1 на 2 сентября. Уже отъехав на пяток километров от таможни увидел, что где-то впереди что-то сверкнуло, но не придал этому особого значения, решив, что впереди гроза, но километров через 10 после этого вдруг с изумлением обнаружил, что знакомая асфальтированная дорога закончилась и началась грунтовка. Да ещё и лежащая много ниже асфальтированного участка. Он едва не потерпел аварию, сумев остановиться лишь у самого среза. Это была уже третья поездка по данному маршруту, и удивлению его не было предела, ибо раньше не наблюдалось ничего подобного. Спустившись на грунтовку, благо ехал на внедорожнике, неторопливо продолжил свой путь. Очень скоро въехал в совершенно незнакомое небольшое село старинного вида в котором не было не только освещения, но даже электрических проводов идущих к домам. Разбудив нескольких недовольных аборигенов и, наконец, найдя человека, который сносно разговаривал по-русски, после долгих расспросов с обоюдными непонятками, с изумлением узнал, что здесь стоит 1939 год. После этого для прояснения обстановки решил вернуться назад к пограничному переходу. Куда быстренько так доехал, и который к его удовлетворению за это время никуда не делся. Правда, наружное освещение у него почему-то не горело. Уже в дороге выяснилось, что он не может ни с кем связаться по сотовому телефону, хотя уровень сигнала был вполне нормальный если верить его смартфону. Границу пересекать не стал, но рассказал обалдевшим пограничникам о случившимся и попросил позвонить со стационарного телефона. На что был получен ответ, что связи у них нет уже около двух часов. Она пропала одновременно с электричеством. При этом, расположенный напротив белорусский пост был нормально освещён. Вот тут впервые ему пришла в голову идея включить радио, что он и сделал, заехав на стоянку у таможни, оказавшись там в гордом одиночестве.

На УКВ диапазонах было всё как обычно. Хорошо прослушивались с десяток белорусских радиостанций. Как, впрочем, и раньше. Никаких необычных сообщений не наблюдалось. Но ни одной литовской станции не было слышно. Да и польской тоже, хотя и до них было рукой подать. В приёмнике имелся ещё средневолновый диапазон, который он почти никогда и не включал. А тут пришлось и его задействовать. Удивило, что как раз тут было довольно много станций: парочка белорусских, с десяток немецких, что-то пробивалось, иногда довольно громко, и на других языках, но он их не знал и понять содержимое не мог. Впрочем, ещё встретились штуки три слабо слышимых русскоязычных передачи. Пара часов прослушивания немецких и русских станций навела его на мысль, что все эти радиопередачи действительно из 1939 года. Соответственно, попали в этот мир обширные территории. После чего, решив, что с него хватит на сегодня потрясений, заснул.

Пробудившись около половины восьмого утра, перекусив имеющимися с собой бутербродами и хлебнув кофе из термоса, решив всё же ехать в сторону Литвы. Благо, на последней белорусской заправке залил как всегда в бак дизельного топлива под пробку, да ещё 2 канистры наполнил. Уже был в курсе, что в Литве это добро намного дороже. Конечно, он прекрасно понимал, что в связи с произошедшем в это время никакого его дядьки тут быть не могло, ибо тот переселился сюда только в 2008 году. Вернее, теперь уже, возможно и не переселится, да и не родился он тут пока. Доехал до знакомой границы межмирового перехода, а далее потихоньку порулил в сторону Пруссии. Благо, карта у него была бумажная, не любил он все эти новомодные навигаторы. По пути заезжал в прилегающие сёла и деревеньки, а то и небольшие городки, по возможности разговаривал с людьми, если они знали русский или немецкий язык хоть в какой-то мере. Если самому ему задавали неудобные вопросы и настаивали на ответе, то садился в свою машину и без объяснений и не дожидаясь обострения обстановки уезжал. Преследования особо не опасался, не здешней технике с ним соревноваться в скорости. В общем-то, больше особо нового он ничего и не узнал. Лишь получил ещё одно доказательство того, что действительно оказался в 1939 году, да ещё и не один.

Оставалось решить, что делать дальше. Возвращаться ему было, в общем-то — некуда. Украина-2019 осталась в том мире, а Украину этого мира, как он знал из учебника истории, вот-вот должны занять клятые москали. Перспектива прятаться по лесам до прихода немцев его тоже не особо вдохновляла. Да и не факт, что тут они нападут на СССР. Он помнил рассказы своего прадеда, не так давно покинувшего сей бренный мир. Тот почти 3 года прятался по схронам, мёрз и голодал. Пока его в конце концов не поймали и не дали десять лет лагерей в Сибири, да и то лишь потому, что следователи не узнали всех подробностей его, косящего под недалёкого простачка, скитаний и сколько пособников клятых москалей он погубил. Можно было вернуться в Белоруссию, но Мыкола очень опасался коммунистических замашек Батьки, ибо всплывало его имя уже в Интернете как ярого сторонника уничтожения всех москалей. Поэтому был уверен, что белорусские спецслужбы таких людей брали, как говорится, на карандаш. Вот он и остановился вечером в километрах 15-ти от границы с Пруссией в раздумье, а куда бы дальше двигать.

Кстати, машина у него была — российский УАЗ Патриот белого цвета, что на первый взгляд, довольно странно для такого ярого украинского националиста. Но всё объясняется довольно просто. Он получил её в наследство от своего отца с которым мать развелась после того, как единственному сыну исполнилось 18 лет. После развода вскоре женился вновь, но детей с новой женой так и не сподобился завести, а 3 года тому назад и вовсе овдовел. Жил довольно скромно в маленьком сельском домике, не представляющем из себя ввиду старости особой ценности. Сын, несмотря на развод с его матерью, изредка бывал в гостях. Впрочем, возможно в этих посещениях был и шкурный интерес, папаша частенько спонсировал своё великовозрастное дитя. Несмотря на то, что сын сам частенько ездил на заработки в Германию, но деньги у него в руках как-то не задерживались почему-то. Отец, будучи гастарбайтером в России в течение полутора десятков лет, там и заработал на авто. И приобрёл себе лимузин как раз незадолго до киевского майдана. Правда, особо-то и не поездил на ней, ибо больше жил и работал в России, чем у себя на родине. А тут, приехав в очередной отпуск, заболел. Болезнь и не особо серьёзная по меркам XXI века — аппендицит. Но времена наступили такие, что бесплатной медицины не стало. Рядовая операция, за которую, впрочем, родитель выложил круглую сумму, прошла не особо удачно и дала осложнения. В считанные дни были истрачены почти все сбережения, он подумывал уже о продаже машины, но, увы, не суждено было. Умер бедолага. В завещании числился только Мыкола, более близких родственников не имелось, вот и стал гражданин Поллитренко владельцем изделия оккупантского автопрома. Хотел было поменять на что-либо более приемлемое для гражданина великой Украины, но не срослось. Продать такую машину за более или менее приемлемую цену на Украине было затруднительно, а за те деньги, что давали, можно было приобрести разве что разбитый запорожец четвертьвековой давности. А своих денег у него в заметных количествах отродясь не было. Продажа же отцова дома с трудом компенсировала расходы на похороны. Вот и приходилось ездить на подарке, подвергаясь насмешкам от друзей и знакомых.