От любви до ненависти...

Наступили не простые времена. Россия строила город на Неве. Народ мер на гнилых, топких местах несчитано. Косила малярия. Лекарство было одно — водка настоянная на шишках. Не хватало лекарей. Но вырастали как из-под земли причалы. Пётр проверял всё сам, заставляя, что не нравится Меншикова перестраивать. Придирчивость царя сердила Алексашку, но тот выводя тростью замысловатый узор на песке, только сопел. Наконец не выдержал и заорал:

— Мин херц, какого рожна тебе надо?

Пётр вынул из кармана часы, слегка помедлил в раздумии.

— Не мне,— спокойно развернулся к нему царь.— России строишь, на века!

Меншиков подавился словами. Оно так, каждый тянул себе, Пётр же рвал живот для России. Лучше б он наорал на друга-Алексашку, потопал ногами, двинул кулаком. Но нет же, хлестнул словом и пошёл.

Медленно, но дело шло. Домик царя выстроили пленные шведы за неделю. Частично мебель он сделал сам. Ждали первые корабли Балтийского флота. Укреплялись берега и строили амбары. А ещё готовились к войне. Во всех кузнецах ковались шпаги, копья, собирались ружья и начинялись гремучей смесью гранаты. Дошло до того, что снимали колокола и переливали в пушки. Это далось ему не просто. Обещал вернуть, когда дела позволят. Пётр был очень верующим человеком, но отделял церковь от веры. Для него она была простым учреждением. Значит, находилась в полном его распоряжении. Сказал, как отрубил: — Богу богоугодное, а всё остальное кесарево, сиречь моё! Нельзя сказать, что далось ему это легко. Он непрерывно думал об этом, но иного выхода из создавшегося положения не находил. Пётр просил понять его. Звону, мол, литься не к спеху, а пушки нужны позарез. Дайте время ещё отольём и вдарим так, что чертям на Москве будет тошно. Духовное начальство хоть и не с большой охотой, но подчинилось. А бояре грели на груди надежду на поражение. Они так и не поняли, что такие характеры, как у царя битьё только закаляет. После своей первой конфузии под Нарвой он много чему научился. Первое — Россия должна иметь мощную армию, флот и специалистов. И главное чем — бить шведа и на суше, и на море. Опять же, Пётр отъехав из Москвы на Неву не оставил старушку без присмотра. Строго следил наезжая, чтоб открывались новые школы и, если надо силой, сгоняя боярских отпрысков с печи, учили математике. А девиц искусству и танцам. Бороду не забывали скоблить, пить кофе по утрам, курить табак и парики носить. Бояр выпускать из поля зрения и давать им поблажки нельзя. Враз на лавки и печи залезут. Было над чем подумать царю и в Белокаменной и в новой столице на Неве. К тому же, худо было на строительстве с провиантом. Войска и строители голодали. Доставляли его из Новгорода. Там был главный провиантский приказ. Везли на склады в Шлиссельбург. Дорога продовольствия и фуража была длинна и нелегка. Вокруг нового города разжиться было нечем, поэтому этот вопрос вырисовывался главным. Естественно, воровали. Пётр пытался решить дело лаской — не вышло. Пришлось рассердиться и взять это под свой контроль. Сердитого его видеть не дай бог. Страшнючий. Выпуклые глаза его навевали ужас, короткий нос широко раздувал ноздри, короткие усы стояли торчком. Маленький рот перекошён, а круглые щёки дёргаются туда-сюда. А ещё кулак с вздутыми жилами машет у жертвы под носом. Зрелище, не дай бог!

Пётр торопился. Кроме города, двух крепостей выгнали верфи и строили корабли для Балтийского флота. Двадцатипушечные красавцы фрегаты, галиоты, бригантины, галеры вот-вот должны были сойти со стапелей. Оттуда гнал в Воронеж... Воронежская верфь за тысячу с лишним вёрст от моря казалась за гранью реального. На степной реке строились морские корабли. Заморские послы считали это причудой Петра. Но корабли сходили со стапелей. Они рассчитывали, что русскому флоту не преодолеть мелей и не выйти в море. Пётр сам проектировал и строил корабли там. Причём корпус спроектирован так, что при пробоине корабль не потонет. Корабли спустили на воду и прокладывая курс флагманским кораблём пошли по Дону. Карты составлял голландский моряк Крюйс. В гирлах застряли. Но ветер после ливня и грозы нагнал воду. Прошли. Вопреки всем прогнозам русских флот вышел в Азовское море. Как тут не скучать, конечно, скучал и слал, слал Кэт письма. Она читала, прятала их на груди и ждала, ждала... А садясь писать, ясному солнышку своему ответ, оставляла по всему листу поцелуи. Для чего мазюкала губы малиной, которая оставляла свой сладкий след на неровных строчках. Писала, как скучает и ждёт его возвращения и просит позволения приехать к нему.

Девицы, что были на пансионе и обучении у Толстой с открытыми ртами смотрели на неё, искренне не понимая, что он в ней нашёл и откуда приволок. По Москве небылицы плели невероятные. Кто рассказывал, что взяли её в плен. А что ж они могли предположить, если появилась она после баталии. Кто, что Пётр отобрал её— экономку у Меншикова, который в свою очередь купил её у Шереметьева, а тот забрал у солдата, а солдат добыл в поверженной крепости, в общем, языки не отдыхали. Все фамилии и персонажи причастные к этой истории крутились на устах. Получилась такая себе сказка про репку. Молодая, добрая и красивая девушка — глаза есть, это рассмотрели все, но вот никто не мог похвастаться что хоть что-то знает о ней. Тот факт, что она жила у голландского мастера объяснить вообще сначала затруднялись, но потом нашлись и в этом вопросе. Решив, что её туда поселил сам Пётр, купив для неё этот домик. Вот ведь сами придумали, сами утвердили и раззвонили. Знали, что у мастера был сын Николай, но после войны со шведами, его больше никто не видел. Возможно, погиб парнишка. Кто-то даже рассказывал, что его ранило при штурме, а может и убило. Вполне могло быть и такое. А дом мастер продал. Кто-то уверял, что Николка пошёл по стопам отца, навострился мастерству и делает вместе с родителем для царя корабли, а дом Пётр одолжил у него для своей любовницы. Когда ей девицы, сёстры Меншиковы, рассказывали об этом, надеясь вызвать на откровенность, она только звонко смеялась. Народ верил и не верил во все эти кружева. Уж слишком всё не понятно. Объяснить её появление на Москве оказалось не простым делом. Лишь догадки, предположения... Кто-то где-то видел, кто-то что-то слышал... Поговорив, вынесли вердикт, что она совершенно не подходит царю в чьей карете её не раз видели. Но Кэт не в обиде — пусть говорят. Они-то с Петром знают о себе всё. Держалась она невозмутимо, но скромно и с достоинством. Но на глаза не лезла и старалась тихо находиться за чьей-то спиной, когда для начала, чтоб привыкали и чувствовали себя увереннее, её и воспитанниц Анисья выводила на маленькие ассамблеи, вечера с музыкой и гостями. Интерес к Кэт был неописуем, тут же с её появлением вокруг воспитанниц собиралась толпа. Её посмотрели и с ней, правда, вскользь перезнакомились все знатные и важные люди столицы— естественно, ради интересу. Вот тут Кэт не робела и совсем не пряталась за чьи-то спины. Она вообще никак к этому не относилась. Шебушатся, ну и пусть себе. Ей не было даже жаль, что всё это внимание к ней из-за Петра. Царь, есть вектор и куда он повернёт туда общество и склонится. Любопытствующим мало чем удавалось разжиться. Она была более трезвой для своих лет, чем можно было ожидать.

Весна выдалась прекрасная. Островки серого снега по низинам сходили на нет, уступая место зелёной мураве. Неделя — другая и с развернувшимся листом землю укроют первые цветы. Усидеть в стенах не было никакой возможности. Кэт изнемогала. Пётр, словно почуяв её тоску, прислал приглашение. Празднование. Спускали корабль. Весь двор двинул в Воронеж. Добирался кто как мог, её взяла с собой Наталья, сестра Петра. Кэт не просилась, та предложила сама, вероятно велел царь. Но это означало лишь одно, она принята в семейный круг. Наталья весь путь была хоть и насторожённа, но доброжелательна. Кэт грело это тёплое чувство, она была благодарна царевне. У неё никогда не было сестры. В чужой стране, она всем была чужая. А тут хоть и крошечная, но забота. По дороге та рассказала, что на полуострове за рекой имеется царский дворец. В избах жить не придётся, а Кэт так хоть в шалаше только к нему. Эта головокружительная перспектива увидеть его, заснуть в тепле его рук лишала её речи. Скрючившись на лавке дорожной избы, она смотрела на вливающийся в слюдяные окна тусклый свет и не могла уснуть. Изба та бедная и житьё такое же, судя по всему. Кэт вспомнила мечту Петра сделать богатыми и красивыми не только города, но и деревни России преобразовать, перестроить, влить в них иную жизнь. Очень уж ему не понравилось в Европе нищета деревень. Вот он и поклялся себе, что дома у себя всё будет строить иначе. Если б у него получилось... Большую часть дороги Кэт, слушая щебетание девиц, молчала. Только смотрела на них, а они взахлёб перечисляли все ожидающие их наслаждения. Те млели от того, что у них будет столько возможностей. Возле царя богато красивых молодцов. Два дня над крышами карет зависали косматые тучи. Слезами плакали окна. Вязли кареты. Тоска держала клещами. Отрабатывающие свой хлеб карлицы и шуты производили на неё обратный эффект. На привалах, в объявленное время обеда, она брала из кучи напластанного хлеба кусок, но так и не съедала его. В миску с наваристой похлёбкой даже не опустила ложку. Так и держала в руке. Ела и не ела, думами всеми там с Петром. Наталья присматриваясь укоризненно мотала головой: "Святым духом надеешься прожить. Смотри, не доедешь". Однако, с Божьей помощью, не просто, но доехали. Наконец-то! Осталось совсем чуть-чуть. Кэт торопила время. Хотелось обрядиться в мундир, пристегнуть шпагу, вскочить на коня и помчать с ветерком обогнав всех. Но приходилось привыкать к юбкам, путающимся в ногах, носить шляпки, высокие каблуки и пудрить носик. Для неё было приятным сюрпризом, когда Пётр выехал их встречать. Сердце сразу зашлось, но поперед не лезла. Правда, ни один взгляд, ни одна улыбка его не ускользнули от неё. Он, спешно перецеловавшись с роднёй, погладил головку сына. Кланяясь, смело отправившимся по его зову дамам, поприветствовал их заявив:

— Это было так любезно с вашей стороны откликнуться на наше приглашение и посетить нас, чтобы разделить с нами радость и гордость за русский флот.— И сверкнув насмешкой:— поди, окостенели, в теремах да светёлках сидя... Ничего на ассамблеях-то косточки разомнёте.

Дамы уверяли, что прогулка с ветерком была приятной и подавали встречающим мужчинам ручки для поцелуя.

— Это было очень приятно, государь!— уверила его и Наталья.

Пётр улыбался во всю улыбку, поддержавшего его призыв гостям. Он со всем упорством и старанием вытаскивал женщин из третьесортности, мужицкой неволи и теремов. Морщился: "Домострой доселе в печёнках сидит. Осатанели!"

— Не посчитайте меня негостеприимным. Уверяю вас, дамы, мы старались приготовиться к вашему приезду. Вас ждёт много розваг и сюрпризов. Здесь, конечно, танцевальные залы не идут ни в какое сравнение с теми, в которых вам пришлось танцевать, но уверяю вас — скучно не будет. К тому же комнаты вам приготовлены.

— Как вы можете говорить так, ваше величество?!— приседают дамы.— Какая честь государь, служить вам.— Их поклон становится ещё более глубоким, а удовольствие расплывается даже сквозь румяны по щекам.

Царь каждой старался оказать внимание. Но вот и последняя. С чувством выполненного долга, он отошёл и тогда уж поискал глазами Кэт. Она не лезла вперёд на глаза, хотя заметила его давно, ещё пробирающего сквозь заслон дам к ней. Держалась, понимая свой статус всего лишь женщины царя, позаду. Она не девица и не замужняя дама у тех своё особое положение в обществе. А Кэт всего лишь его тень и её жизнь зависит от его милости. Заметив её в окошке кареты, нырнул туда. Рука в страстном порыве мяла грудь, а губы в безумном и бесконечном поцелуе не отпускали Кэт.

— Приехала! Я счастлив...

Благодарный взгляд говорил Кэт о многом. Свежевыбритые щёки загорелы. Лицо, оттенённое белым шарфом, красиво. Восторженные глаза горят костром. Только худой. Измучил себя всего. Её взгляд скользит по Меншикову: "И этот тут". Разнаряжен, изысканный костюм, пальцы в кольцах, грудь в цепочках. Глазами стреляет по приехавшим, точно в самое сердце пытается попасть... Только с высокой мужественной фигурой Петра затянутой в скромный не бросающийся в глаза костюм, он выглядит нелепо. В одежде царя ничего не было предназначено для привлечения внимания. Противный Меншиков же весь точно падишах блистал. Фу! Когда-нибудь она исполнит самое своё большое желание — проучит этого павлина. Царь с улыбкой оглядел её с ног до головы. Она поймав его ответила смущённой улыбкой. Не выдержав Пётр вталкивает своё мощное тело в карету, пристраивает длинные ноги и плюхается рядом одарив её истосковавшимся поцелуем. Кэт гладит ладошкой его щёку, целует ладонь и, уложив голову ему на грудь, вздыхает. Наконец-то разлука закончилась и они вместе. "Я так рад, что представилась возможность!..."— уверяет он, целуя опять и опять. Для кого-то он кажется гордым и холодным человеком, для неё же теплее и нежнее мужчины нет во всём мире. Меншиков стучит по обшивке: "Как тебе не стыдно держать дам на дороге!" Пётр чертыхаясь выбирается. Мечет с высоты своего роста молнии в Алексашку привыкшего ко всякому и вдруг, протягивая руку, выдёргивает Кэт из кареты, подносит к своим губам дрожащие пальчики и сажает перед собой на коня. Взлетает сам в седло. Вонзает шпоры в крутые бока лошади. И айда... Взгляды дам пылают огнём зависти и восторга: "Бешеный!..." Кареты и всадники трогаются следом.

Меншиков хоть и зло, а с неприкрытым любопытством провожает, обнимаемую царём, фигурку Кэт: "Норовиста, не договориться. Держится в тени — не то хитро, не то умно. Та ещё штучка... Среди всех его знакомых — крепкий орешек. Хотя надо признать чертовски соблазнительна! Да-а, барышня имеющая за плечами тайну — притягательна!" Он догоняет царя, наклоняется через плечо, тянясь к уху:

— Позволю себе заметить — хо-ро-ша! Манеры же опять первоклассные.

У Кэт от возмущения вздёргивается подбородок, в глазах застывает вызов: "Как этот жук смеет!"

Пётр усмехнулся и, игнорировав любимца, наклонился к Кэт:

— Соскучился страсть как... А ты время зря не теряла, стала настоящей дамой. Вишь, Данилыч распустил павлиний хвост. То и гляди, сейчас танец любви исполнять будет.

Кэт зарделась от похвалы и, воспользовавшись моментом, выразила своё отношение к Меншикову скорбно поджав губы:

— Государь, он не приятен мне.

Сказав это, она перевела страдающий и одновременно вопросительный взгляд на Петра.

Царь, поставленный в тупик, с любопытством смотрел на неё, правда, без всякого удивления на лице. Пётр принял удар, растягивая время, заикаясь выкрутился — насмешливо попенял:

— Н— ну-ну... Он отвечает всем пунктам о настоящем джентльмене!

— О нет,— немедленно возмутилась Кэт.— Моим представлениям отвечаешь ты.

Пётр проглотил улыбку и наклонился пониже к её прелестной головке и в умеренных выражениях выразил неудовольствие на её ответ:

— Ты должна знать — твоё дело терпеть его, моё — использовать на благо России. Возвышая его думаю о пользе общей. А если б знал кого достойнее и преданнее, то был бы другой. Ясно?!