Кто поверит эху? - Часть 3

Их жертвы — путники в ущельях, среди мрачных кедровых лесов, где не смолкает туманное эхо...

Молодая женщина, вздрогнув, решительно отложила книгу.

Если не считать раннего детства, Лайэнэ, выросшая в Веселом Квартале, почти не слышала историй и сказок, на которых растут деревенские. Ее обучали не заговорам против нечисти, а красивым движениям и танцам. Добрые и недобрые, но равно нечеловеческие существа жили для нее лишь на театральных подмостках, или в представлениях, которые устраивали они с подругами.

Слухи о призраках, злых чарах или сбывшихся приметах, порой будоражившие город, оставались чем-то внешним, хоть и бродящим бок о бок с красавицей Лайэнэ.

А теперь неведомое коснулось ее.

Глава

Посол разместил неожиданного гостя в одной из своих комнат — самой меньшей, предназначенной для неразлучного с ним Ангета Пулана. Посторонние не имели права заходить в эти покои без позволения хозяев, даже верные спутники, прибывшие с севера.

Провести Энори в дом оказалось легко — отвлечь здешних слуг небольшим пожаром. И сам Камарен не видел, как гостю удалось проскользнуть в комнаты. Он-то намеренно не помогал.

Энори, оказавшись внутри, оглядывал помещение равнодушным взглядом, будто ему было все равно, роскошное это жилище или сырой подвал. Но после оба северянина, заглядывая к нему, заставали юношу то около стены, то возле ажурной, прикрытой пологом двери — он медленно двигался, проводя рукой по дереву или камню, будто изучая их узор.

— Мне кажется, он пытается что-то вспомнить,— говорил Ангет Пулан.

Гость оставлял всю еду нетронутой, только питье исчезало.

"Я так могу какое-то время", — сказал, отвечая посланнику. Еще сказал, что пока ему лучше не прикасаться к пище, травяные настои, молоко, даже вода содержат все нужное. Растение какое-то, не человек.

Так и не удалось выяснить, кто же впустил его в дом. Вроде за всеми следили... Неудача была досадной, но мало значащей. Успеется еще.

Камарен сомневался, что Энори удастся оставаться невидимым для слуг — но так и произошло. Был он беззвучней тени, только иногда слух тревожили странные звуки флейты, будто кто-то брал чистые ноты, но не мог связать их в мелодию.

Люди что-то подозревали, перешептывались — в доме завелась нечисть, но правды никто не угадал. Кроме того, конечно, кто знал обо всем, но он сам оставался неведомым.

Северянин, хоть тревожился постоянно, все же посмеивался — сплетни о нечисти — великолепно! Не будут лишний раз бродить по комнатам и коридорам, побоятся. Хотя... если начнутся разговоры, что посланник связался с темными силами, тоже некстати.

Немного огорчало и то, что соколица стала беспокойной и злой, подумывал уже выпустить ее — нет смысла такую держать в доме.

Энори сказал тогда, возле ивы — надо, чтобы кто-нибудь говорил со мной. А сам отвечал редко-редко. Птицу-пересмешника бы ему завести, пусть болтает, не умолкая, все равно что — раз ему только слушать удобней.

Смеркалось уже, у себя в комнате северянин велел лампы зажечь, а неподалеку была еще одна комнатка, неосвещенная, и заходить туда с каждым разом не хотелось все больше. Там почти всегда тишина, и лишь иногда раздается музыка. Да оттуда ли эти звуки несутся? Может, из подпола или с крыши? Нет, не хочется заходить. А надо, не бросишь все плыть по течению.

Сделал десяток шагов, взялся за створку.

Будто в ночь шагнул. Привыкли глаза — нет, только сумерки, там, снаружи, еще не погасла полоска заката, была бы видна в окне, но занавеска от нее отгораживает.

Всегда опускает занавесь, дымчато-сизую кисею... Сам попросил ее на окно, единственная просьба в этом доме.

Он сидел боком к двери, неподвижно, белое широкое полотно окутывало фигуру, голова была склонена, а на спину лился смоляной водопад волос.

У Камарена мороз прошел по коже — не знай, кто это, решил бы, что появился в комнате призрак некой красавицы, из тех, что не могут успокоиться и после смерти и являются людям, чтобы забрать их жизнь. Почудилось — сейчас существо в белом повернется, поднимет голову, а на месте глаз будут черные провалы в подземный мир.

Очень хотелось заставить гостя раскрыться, но порой, как сейчас, посол сомневался в возможности этого. Не на тонкую игру похоже, а на сумасшествие.

Но кто-то же отворил ему дверь, или хотя бы окно...

Тем временем город, в который Камарен приехал в середине лета, все меньше походил на крепкого и бравого мужчину средних лет, богатого и уверенного в себе. Провисала торговля, нужды пока не было и среди низших слоев, но о ней говорили и ее опасались. Кэраи пытался распределить немногий уцелевший при наводнении урожай как можно справедливей, и это вызвало недовольство тех, кто считал — нужно как можно больше оставить столице провинции.

Не по душе это было как богатым, так и беднякам. А жители пострадавших селений, получая помощь, уверены были — им дали отнюдь не все, что могли, Осорэи забрала себе большую часть. И на фоне страха войны эти настроения не без оснований казались опасными.

О том, что генерал Таэна наконец-то пересилил себя и обратился с письмом в Столицу, знали только его доверенные люди, и брата на сей раз не было среди них. Тагари просил поддержки — не войсками, этого он опасался, но оружием и деньгами. Отряды рухэй клубились у границ, как полчища муравьев. То ли выбирали, где просочиться, то ли отвлекали внимание.

Тагари не знал, что брат его в это время понемногу обменивается тайными письмами с господином Асумой, образцовым офицером знатного рода, командиром Срединной крепости. Тот был верен провинции и Дому Таэна, никогда бы не пошел против, но считал, что Хинаи нужна серьезная военная помощь, бессмысленно набирать ополченцев-крестьян. Особенно, когда в тех не силен боевой дух, а преобладают уныние или гнев.

Асума был не просто верным, но и очень честным и порядочным человеком, поэтому, пока дело не вышло за письма и разговоры, он ничего генералу не сообщал. А тот и помыслить не мог, что за его спиной происходит подобное.

**

Тэни проснулся от тихого голоса. Сначала не понял, откуда исходит зов — потом вскочил, подбежал к окну. В паре шагов, полускрытая предутренним туманом, стояла фигура в темной одежде, молочная дымка не давала толком различить лица. Но и малости было довольно...

— Ты! — захлебнулся мальчик, пытаясь протиснуться через решетку — безуспешно.

— Тшшш! — видение приложило палец к губам.

— Ты живой! Ты вернулся!

— Пока еще нет. Если сбегутся слуги, мне придется уйти, — голос старшего друга звучал непривычно — будто он подбирает, а то и вспоминает слова.

Мальчик кивнул, замолк, судорожно вцепившись в решетку. Раньше женщины в доме порой пугали его призраками, выходцами с того света, но Энори всегда смеялся над этими рассказами — подумаешь, велика опасность! Он ничего не боялся. И Тэни в голову не приходило подумать, кто же к нему пришел на самом деле — мертвый, живой? Или нечисть, принявшая родное обличье? Он знал — Энори здесь, в саду, близко-близко. И все.

Тэни отчаянно потянулся, пытаясь хоть кончиками пальцев дотронуться до ночного гостя. Энори отступил на шаг.

— Ну, почему? — умоляюще спросил мальчик. Пришла в голову мысль — выбежать из дома, пробраться в сад, быстрее... А вдруг остановят? или, пока он будет бегать, Энори уйдет, исчезнет? — Дай мне руку! Ну, пожалуйста!

Видение протянуло вперед руку, ладони мальчика коснулись прохладные пальцы.

— Ты живой! — восторженно сказал Тэни. — Я выйду к тебе!

— Нет. Не покидай дом. Пока нельзя...

— Почему? — прошептал ребенок.

— Для тебя это будет опасным. Нет, молчи. Скажи только, ты мне поможешь?

Мальчик отчаянно закивал, едва не стукнувшись лбом об решетку.

— Ты будешь молчать, что меня видел?

— Я никому не скажу. Но ты... ты вернешься?

— Вернусь. А пока...

На подоконник упал цветок. Белые лепестки были мертвы, засушены.

**

Главным рынком Осорэи был расположенный недалеко от реки, возле ореховой рощи. Туда свозили лучшие товары и найти можно было все, что угодно, от морских диковин до тончайшего серебристого шелка, от иноходцев-йатта до амулетов против оборотней и колдовства, хотя люди знающие говорили, что эти же амулеты продают и на самом бедном рынке, а делают отнюдь не умельцы-монахи.

Обычно Лайэнэ посылала за всем необходимым слуг, но, зная, что врач дома Таэна нередко заглядывает туда сам, тоже решила наведаться.

По зиме тут было тише, чем летом, и снег не успевал темнеть под ногами посетителей. И можно было издалека наблюдать, не рискуя потерять нужного человека из виду.

Микеро в приметной серо-полосатой одежде брел между лавками и лотками, к чему-то приценивался, о чем-то расспрашивал. Пару раз, встречая товарищей по ремеслу, останавливался поговорить, а Лайэнэ в отдалении покусывала нижнюю губку, потому что в ожидании все-таки мерзла, да и стоило ей остановиться, торговцы тут же спешили представить товар. Разве что возле седельной и оружейной лавок она, рассеянно скользящая взглядом по изделиям, не привлекла внимание продавцов.

Хоть и занятая слежкой, Лайэнэ не удержалась, купила себе расшитый золотом кожаный кошелек, и, пока рассчитывалась, едва не упустила Микеро. Нагнала его уже перед входом в ореховую рощу — то счастью, тот решил прогуляться под воздевшими голые ветви деревьями, а не сел в носилки.

— Надеюсь, с вами все хорошо, уважаемая? — спросил он, встревожено глядя.

Врачу такие вопросы были простительны, к тому же Лайэнэ и сама замечала, что в последнее время какая-то бледная, и порой на щеках вспыхивают нездоровые алые пятна.

— Даже если что-то со мной неладно, надеюсь, это самая большая из бед, — отвечала она. — Могу ли я с вами быть откровенной, и спрашивать тоже?

— Я не стал говорить никому — меня и так считали чуть не безумцем с легкой руки Энори. Когда его готовили к похоронам, я был там. Остальные думали совсем о другом, а я посмотрел на его грудь. Там не было шрама, такого, как должен остаться после той раны в горах. Только тонкая ниточка — будто от небольшого, давно затянувшегося пореза. Если в сумерках, то и вовсе ничего не заметишь, — говоря, уже оба забыли о холоде. Против ожиданий Лайэнэ, собеседник ее вопросам почти обрадовался, хоть и чувствовалось, что смущен. Его пытливый ум не находил, с кем разделить знания — только вот красавицу из Веселого квартала мог ли он считать равной?

— Я не видела и того, могу лишь догадываться, — призналась она. — В детстве, помню, в моем родном селении говорили про злого духа, вселившегося в лису... А в прошлом году, помните, много шума было из-за призрака вдовы, но его прогнал Энори. Вот уж не думала...

— Если будет нужда, приходите ко мне, — сказал на прощанье Микеро. — Вы верите в сказки, но никогда всерьез не задумывались о них, а я... верю в то, что вижу. Все дело в том, что если я вижу необычное, не пытаюсь от него отвернуться.

Лайэнэ, вернувшись домой, положила рядом все книги о неведомом, какие могла найти и какие сумела добыть ей служанка. Не выходила из комнаты, сказавшись больной всем желающим видеть ее. Забывала поесть: так и стоял рядом на столике поднос с пирожками и фруктами в сахаре. Только воду пила.

Осознав, что уже глубокая ночь, отправила спать девушку-прислужницу, прикорнувшую около двери, и вновь погрузилась в чтение. От знаков, то идеально, то криво написанных, рябило в глазах. Лайэнэ искала зацепку — не столько в строках этих, сколько в собственной памяти.

Прочтя историю о проклятой красавице, любящей после смерти заглядывать в открытые окна, Лайэнэ поежилась и невольно покосилась на оконный проем, снова вспомнив о заморских диковинных стеклах. Мелькнула мысль — разбудить служанку. Но молодая женщина обругала саму себя, поплотнее завернулась в накидку и продолжила чтение.

В следующей сказке речь шла о детях.

"С обликом дивным, были они похожи, как две капли воды, мальчик и девочка, только его волосы были черней грозовой тучи, а ее — светлее солнечного блика на водной глади. Никто не видел их вместе, но земля породила их в одно время. И, словно волки вокруг козьего загона, бродили они возле людских селений, оставляя за собой смерть..."

Лайэнэ забыла про свиток — смятый, он остался лежать на кровати, пока женщина искала в сундуке другой, содержащий не столь поэтичный слог. Конечно, она знала про Забирающих, кто же не знает, но... они не живут в городах. Даже то, что господин генерал встретил Энори у глухого лесного ручья...

Знаки подрагивали перед глазами, словно рябь на воде, будили в памяти слышанное в детстве, в почти забытой деревенской жизни.

"'Маки довольно-таки безобразны, тогда как Забирающие души, напротив, обманывают людей прекрасным обликом, также могут становиться птицей — черным дроздом. Но чаще всего они предстают в обличье детей — или юношей и девушек. Они, когда не голодны, любят поиграть с людьми, как порой кошка играет с мышью, но никогда не отпустит добычу, особенно если та распознала, кто перед ней".

Но его облик нельзя было назвать сказочным! Лицо красивое, да, но ведь можно найти и других не хуже. Только вот многих ли можно тех отыскать, кто ему не поддался... И ведь не только в делах сердечных. Ох как любили его в Хинаи...

"Верный способ понять, что перед тобой эта нечисть — ее странная тяга к огню при неумении зажечь даже искру. Того, в чьих руках огонь, тварь может какое-то время не трогать — не из-за страха, из-за восторга перед пламенем".

"Зажги светильник". Рука, которую пламя не обжигает...

Способность услышать, как на воду упало стрекозиное крылышко...

Пожар в крепости — море огня. Наверное, это было красиво. Исчезнувший шрам и до странности быстрое выздоровление...

Они не живут среди людей! Но могут общаться с людьми... Почему бы не представить и большего?

Он так любит все новое...

Ох, ерунда. Еще бы сочла его нелюдем из-за нелюбви к вину или крепким настойкам! Правда, и это не способ определить — если верить слухам, длинноносые проказливые маки не дураки выпить. А правда одна — нет ни единой зацепки, кроме той странной ночи, кроме той раны...

А что огонь... мало ли.

...Если значок-"лапка" у встреченного незнакомца засветился на лбу — всё, попрощайся с белым светом, да посмертия не обретешь... будешь, как сухой лист лететь, ни в землю уйти, ни на дерево вернуться...

Глупости. Проще узнать, где его могила, и почтить его память.

...Говорят, у него было разорвано легкое... от таких ран сильные вылечиваются, но не сразу, болеют долго. А он вернулся из крепости один, и не походил на умирающего. Да, несколько дней прошло, но по дороге от крепости Тай-эн-Таала нет даже храмов, где человек может получить помощь. Тяжело раненый, Энори в одиночку покинул крепость и вернулся почти здоровым... без коня. Как он дошел? Лошадь могла его скинуть, раненому трудно держаться в седле, но как он дошел?

И это странное появление ночью, перед тем как вернулся... было оно или нет? Или генерал Таэна набрал себе слуг из отъявленных лгунов, а то и больных на голову?