| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вместе с Эшли он, Кайден, исполнил тогда простую и ёмкую по смыслу песню о великом чувстве, объединяющем, как оказалось, не только разумных органиков, но и разумных органиков и разумных синтетов. Песню о том, что очень часто нельзя полностью выразить словами, о том, без чего жизнь разумного существа превращается в рутину, в простую дорогу от рождения к смерти.
Когда Светлана и Джон пели "Эхо любви", Эшли плакала... Плакала навзрыд, спрятав лицо на груди у Кайдена. Она понимала, сердцем чувствовала, что мирное время истекает, а значит, скорее всего, ей предстоит разлука с Кайденом. Разлука, срок которой может оказаться огромным. Кайден тоже едва сдерживал слёзы и, вероятнее всего, Эшли это чувствовала. Чувствовала и надеялась на лучшее. На то, что зло в очередной раз будет побеждено и отброшено в небытие, в забвение. Да, оно потом придёт снова, но оно будет в очередной раз, обязательно будет побеждено, потому что у разумных органиков этого Цикла, обязанного стать последним Циклом существования Жнецов, теперь есть надежда. Надежда на окончательную победу над полумашинами.
Сейчас Кайден остро понимал, что омеговцы и отрядовцы сделали всё, чтобы он и Эшли в этот день были счастливы в самой полной мере. Предельно счастливы, несмотря на усиление угрозы со стороны Коллекционеров, несмотря на приближение вторжения Жнецов. Эшли боялась за него. Боялась так, что мёртвой хваткой вцепилась в него, не отпускала на секунду. Да, Андерсон предоставил ему, Кайдену, отпуск до самого момента отлёта кораблей Отряда с "Омеги", но разве это можно было объяснить как следует Эшли?! Она тогда переживала так сильно, словно Кайдена уже рядом не было и она в очередной раз осталась одна. Она боялась. Очень боялась. И хотела как можно дольше побыть со своим главным другом непременно вместе и непременно рядом. Она не знала о бродячем крейсере коллекционеров, но вряд ли ей нужно было об этом знать — она нутром, сутью чувствовала надвигавшуюся опасность. Нешуточную опасность. И понимала, что Кайден встанет в строй отрядовцев, а те встанут стеной между этой опасностью и остальными разумными органиками Галактики.
Кайден знал о том, что в адрес Эшли недавно пришли поздравления. Много поздравлений. Среди которых особо выделялось поздравление, присланное Найрин Кандрос — турианкой-биотиком. Ставшей близкой подругой Эшли. Многое пояснившей, как оказалось, ей. Пояснившей предельно доходчиво. Вот так незаметно сама жизнь преодолевала ксенофобию, столь свойственную Уильямс. И Эшли менялась. Общение с турианкой-биотиком помогло ей разобраться во многом, понять очень многое, стать рассудительнее, сдержаннее.
Беременность не изменила Эшли, подарившую Кайдену волшебную ночь. Сейчас Кайден изумлялся и удивлялся, насколько глубоко и полно Эшли доверяла ему, человеку-биотику. Как же она остро понимала, что он не причинит ей боли и неудобств, не применит ни физическую, ни биотическую силу... Несмотря на различия, они оказались способны быть едиными. Едиными в своей любви.
Занимаясь решением проблемы, связанной с людьми адмирала Кахоку, Кайден впервые подумал очень глубоко и серьёзно о том, что теперь его Эшли может погибнуть, если Цитадель будет атакована. Тогда, на той планете, где был размещён голосивший на три звёздные системы вокруг зонд-ловушка, он на месте каждого из погибших десантников видел свою Эшли и отрядовцы понимали его состояние. Их присутствие рядом помогли Кайдену тогда успокоиться.
А когда в его, Кайдена адрес, поступила большая сумма компенсации за страдания, вызванные несовершенством имплантата, Аленко был счастлив тем, что теперь может помочь Эшли, отправив ей большую часть суммы. Он поверил в то, что она сумеет, сможет ими, этими деньгами распорядиться лучше, чем он.
Люди Эшли помогли Шепарду бороться с прорвавшимися на Цитадель десантниками "Цербера". Ими тогда командовал заместитель Эшли, флаг-сержант Ольер. Именно он и принял командование взводом на время отпуска, предоставленного Уильямс для ухода за новорождёнными детьми. Срок отпуска не оговаривался — все в дивизии знали, что Эшли всё равно не подаст в отставку и не уйдёт в запас, она не будет долго пребывать вне дел и занятий своего взвода.
Он хорошо знал, скольких трудов стоило заставить Эшли остаться на Цитадели. Она так хотела принять самое непосредственное, личное участие в этом сложнейшем рейде за "Омегу-Четвёртую". Хорошо, что отрядовцы при поддержке командования дивизии космопехоты и Корпуса Спектров успели и сумели сделать всё, чтобы Эшли осталась на Цитадели. Мало что могло удержать её тогда на Станции. Но всё же она поняла правильно и осталась. Ожидание для неё тоже не было лёгким... Ведь он, Кайден, тогда едва не погиб, едва не стал хаском. Эта девочка-азари, эта белокожая бестия, с глазами, пыхающими Огнём Тьмы... Если бы не Дженнифер... Эшли стала бы вдовой... А дети — полусиротами...
Стрельцова стала одной из лучших и ближайших подруг для Эшли. Между ними не выросли стенки классовых, ранговых, командных и уровневых различий. Для них обеих эти рамки не были сколько-нибудь важны... Светлана очень помогла младшей Уильямс, наверное, мало кто мог бы помочь больше.
Что принесёт с собой этот год на Цитадели? Наверное, много разного. Во всяком случае, теперь он и Эшли — полная семья, они будут очень много внимания уделять детям. И этот год будет самым важным для них. В личном смысле важным.
Карин Чаквас
Человеческая память — интересное, даже уникальное явление. Вот сейчас она, главный врач медслужбы фрегат-крейсера "Нормандия" свыкается с мыслью о том, что в ближайшие несколько месяцев, да что там месяцев — один календарный год корабли Отряда проведут возле Цитадели и вспоминает то, как всё начиналось. Как она увидела в первый раз новоназначенного на тогда ещё фрегат-прототип "Нормандия" Джона Шепарда. В тот самый момент, когда распекала в очередной раз рвущегося в бой салагу — капрала Ричарда Дженкинса. Она-то знала, что как врач сможет быстро его поставить на место, не вспомнив о майорском чине и о том, что она — женщина. Кому, как не ей, врачу-хирургу знать, к чему приводит самоуверенность и легкомыслие на войне? Кому, как не ей?
А сейчас она понимает, что уже несколько месяцев благодаря отрядовцам она ни разу не применила все свои знания, навыки, умения, весь свой профессионализм для того, чтобы вырвать отрядовца из лап смерти, чтобы вернуть его из-за Грани. Да, травмы есть, да, есть ранения. Да, другой врачебной работы хватает. Но она теперь не напрягается сверх всякой меры, чтобы вступить в поединок со смертью. Она хорошо помнит, как в честь медиков после окончания второго концерта на "Омеге" прозвучала песня "Люди в белых халатах". Очень хорошо помнит и до сих пор благодарна отрядовцам за это признание. Многогранное признание. Да, она понимает теперь, что песня прозвучала и для того, чтобы она и Алла не обрушились на Светлану за недопустимое превышение нагрузки. Стрельцова тогда... выложилась и обессилела. И она, майор Чаквас должна была с главным врачом крейсера "Волга" провести обычную воспитательно-разъяснительную работу. А в результате... была потрясена верой отрядовцев в них, медиков. Не верой в то, что врачи и медсёстры с медбратьями при случае хорошенько пропесочат их за нарушение правил гигиены, режима нагрузок или чего-нибудь подобного, а верой в то, что медики вытащат их из-за Грани в любом мыслимом случае. Иногда эта вера, как понимала Чаквас, поистине целительна и для врача и для пациента. Годами, десятилетиями медики старались пояснить пациентам и их родственникам важность совместного труда, совместной работы врача и пациента и их родственников, работы, направленной против болезни. Карин понимала, что и в дальнейшем многим медикам придётся пояснять это очередным пациентам и их родственникам. Пояснять неоднократно.
Получив официальное решение командной группы, командного звена Отряда, она, главный врач и руководитель медслужбы фрегат-крейсера "Нормандия" приступила к обычной работе. Предусмотренной обычным протоколом. Рутинной в какой-то мере работе. И смогла отвлечься на раздумья, на воспоминания.
Она знала теперь, понимала, что Шепард со свойственным эн-семёркам повышенным вниманием к деталям, сразу обратил своё внимание на то, как обращался к ней, врачу корабля, Андерсон. А уж сделать выводы новоназначенный старший помощник сумел правильные. Да, Карин уже тогда выделяла именно Андерсона из всего состава экипажа и команды фрегата-прототипа. Выделяла, начихав на все протоколы и условности, потому что... потому что для любви все обычные протоколы и условности, все рамки могут быть малы и никчемны. Именно так — малы и никчемны. А она уже тогда любила Андерсона. Любила. И он знал об этой любви. Возраст отбирает у человека многое, но взамен даёт тоже немало. Опыт, способность остро чувствовать главное в жизни, отсекать шелуху и мишуру — в первую очередь даёт. Не всем, конечно, в равной мере, но даёт именно это.
Она уже тогда почувствовала, поняла, что Шепард — очень необычный человек. Да, она не могла бы сразу, вот так сходу, внятно пояснить кому-либо словесно устно или письменно, в чём состоит необычность капитана. Не в том, конечно, что он — выпускник академии Эн-Семь и обладатель высшего, престижнейшего и сложнейшего ранга подготовленности. В чём-то другом, от чего веяло загалактическим пространством, малодоступным и тем более — малопонятным тем, кто не выходил за пределы так толком полностью и не исследованной галактики Млечный путь. А в Шепарде что-то присутствовало такое, загалактическое — это она сразу ощутила. Потому, как медик, как врач, не очень-то и удивилась происшедшей с Шепардом метаморфозе.
Нормандовцы быстро привыкли к тому, что в медотсеке единственной хозяйкой является она — майор медслужбы Карин Чаквас. Её слово на этой территории — высший закон. Наверное, так пожелал и Андерсон. И теми членами экипажа и команды, которые попадали в медотсек и в качестве пациентов и в качестве сопровождающих она, Карин Чаквас, часто командовала одними только взглядами, безмолвно, беззвучно. И они её слушались, повиновались, понимали, что на корабле есть место, где должна быть особая атмосфера, особые условия, особый режим, которые помогут однажды спасти любому из них самое дорогое — жизнь и здоровье. Вернуть из-за Грани.
Шепард был действительно особым человеком — с каждым днём, с каждой декадой Чаквас убеждалась в этом глубже и полнее. С того самого дня, как он вытащил из небытия, из хаскоподобного состояния турианца Сарена и азари Бенезию. Ей понравилось, что он, обладатель загалактических, внегалактических возможностей и способностей, не пытается стать всесведущим, всезнайкой и всеумейкой. Не пытается подменить собой всех и любых специалистов экипажа и команды корабля. Ей понравилось, как он мягко и в то же время очень основательно отошёл в сторону, предоставив ей право довести лечение спасённых инопланетян до логичного конца.
Она понимала, что Шепард боялся. Боялся прослыть монстром, боялся предстать перед сокомандниками нечеловеком. Боялся, потому что понимал — его могут не понять, а то, что непонятно — уничтожается любыми способами и любыми средствами. По закону впадения в крайности. А крайностью в данном случае и являлось физическое уничтожение непонятного со всем и любым содержимым. Шепард ей доверял... И она почувствовала, что небезразлична ему. Он так ей подчинялся, так ей повиновался, что она сразу поняла, пусть не быстро, пусть не мгновенно, но поняла — он влюблён в неё. Влюблён мягко, осторожно, влюблён, понимая, что она уже несвободна, что она уже любит капитана Андерсона. Влюблён, готовый в любой момент вовремя отойти в сторону, не мешать её счастью. Личному полному счастью.
Получилось так, что он принёс счастье не только ей, врачу фрегата, но и очень многим нормандовцам. Одно появление у медотсека нового снабженца чего стоило. Полисмен, сержант, а торговец и снабженец оказался — от бога. И человек — просто прекрасный. Как его тогда Шепард сумел рассмотреть, разглядеть так полно — наверное, это навсегда останется тайной капитана. А результат был прекрасным — фрегат получил в своё распоряжение настоящего специалиста. И тогда Карин Чаквас поняла: Шепард строго следует правилу, согласно которому надо работать с теми людьми, которые рядом, а не ждать, что откуда-то появятся ещё лучшие, с которыми, возможно, будет легче работать. Чего ему стоило написать рапорт с просьбой списать на той же Цитадели всех полисменов на берег? Даже ей, медику, было понятно, что ничего бы не стоило. Списали бы всех полисменов. Наскребли бы по запасникам мало-мальски подходящих спецов. Да, Шепард и с ними бы работал, но он решил более мудро — и все полисмены нашли себя на борту не как тупые охранники и конвоиры, не как тупые носители дубинок и шокеров с парализаторами, а как специалисты. Оказалось — специалисты очень высокого класса. А главное — прекрасные, глубокие, цельные люди. И теперь полисмены-спецы и полисмены-десантники — едины со всеми остальными нормандовцами. Они не мыслят себя вне Отряда, вне экипажа и команды фрегат-крейсера. Они гордятся званием "нормандовец" больше, чем любым другим званием, больше, чем любой должностью. Шепард дал возможность им остро и глубоко понять — на борту военного, боевого корабля малозначащих и лишних людей нет. И, как оказалось впоследствии, не только людей — вообще разумных органиков и с недавних пор — синтетов.
Чаквас хорошо помнила, как страдал Шепард, когда на станции Коллекционеров в противоборстве с человекоподобным Жнецом погибли трое полисменов-десантников. Хорошо помнила, как он страдал. И помнила, как страдал Кайден Аленко, как страдал Ричард Дженкинс. Единственные невозвратные потери Отряда за очень долгий срок. Единственные, благодаря Шепарду. Она знала, как были изумлены родственники и друзья погибших полисменов, получив известие о награждении их родных и знакомых высокими наградами нескольких ключевых рас. Ну не принято было часто награждать мелких служащих такими наградами. Но рядом с Шепардом, как оказалось, не было мелких служащих. Были просто разумные органики, которые должны были быть вознаграждены за то, что своей жизнью они защитили жизнь других. За то, что своей жизнью они приблизили гибель и низложение врага. Многих врагов.
А тогда впервые Шепард в разговоре с Андерсоном в её присутствии, сказал о том, что впереди их всех, всех жителей Галактики ждёт большая война с Жнецами. И она знала, что такого страха она не испытывала никогда. Во всяком случае — редко, когда испытывала. А потом пришло время бояться за Шепарда. Рисковавшего не только телом — своей душой. Своей сутью.
Да, она избрала для себя уникальную специализацию — лечение болезней, в том числе и хирургическое, свойственных и обычных не для людей, не для землян, а для тех, кого люди привычно продолжали именовать инопланетянами. Тогда, когда она впервые пообщалась со спасённой из Жнеца азари-матриархом, она почувствовала со всей остротой, что эта матриарх предельно благодарна именно ей, врачу фрегата за своё спасение. Что она признаёт её роль и её значение в своём возвращении из небытия, из страшного хаскоподобного состояния. Чаквас тогда долго и много общалась с матриархом азари, понимая, что столь плотное общение пока что для людей не особо обычно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
