Четыре возраста Нулизы-сан

Хотя движется она прекрасно, жаловаться грех. Докатившись почти до борта, невысоким прыжком развернулась — и пошла с той же жутковатой скоростью вдоль стены... Ей на самом деле не хватает чего-то в руках!

— CLEAR THE BOARD, — сказала Тоне, поднявшись из-за столика, — Вот что это такое. Очистка борта, чтобы погрузиться без помех.

Весь кружок уставился на нее громадными глазищами анимешных красавиц:

— Так она... Она...

— Она канмусу из конвоя “ТС-17”. Владивостокская Школа.

Тоне привычным движением вызвала голографический экран. Прочитала позывной, имя, возраст.

На льду тем временем сине-золотая фигурка несколькими сложными полудугами закатилась за ворота “тигров”, из-за которых под ликующие трубы “Пятого венгерского” бросилась в погоню по прямой, через центр поля.

— Гони! — забыв обо всем, прогремела Тоне, как сотни раз приказывала собственным девяткам, — Гони!! Добивай!!!

Но девушка на льду, разумеется, не слышала ничего, происходящего за столиками кафе — одного из многих, куда расползлись зрители хоккейного матча. Судя по безмятежно-спокойному лицу в фокусе многочисленных камер “Кей-Арены”, девушка двигалась не задумывась.

* * *

Не задумываясь, Луиза откатала первую часть чардаша — чистое удовольствие от быстрого, безопасного движения, когда можно крутиться как угодно, не беспокоясь о противнике вовсе... Первая часть закончилась; выкатившись змейкой через центр поля, девушка вдруг спохватилась, что ожидаемое воспоминание не пришло.

Ну, ничего страшного. Надо просто еще немного покататься. Поход почти неделю длился, а катается она пока что меньше пяти минут... Вот закончилась пауза: чардаш снова набрал темп; повинуясь минутному капризу, девушка отыграла “очистку борта” — в памяти послушно всплывали бой да рубка, а первое свидание все никак!

“Я на этой войне совсем уже парнем стала? Не в том смысле, что хер вырос...” — Луиза с вызовом разрешила себе прямолинейно-непристойную мысль. Здешнюю. — “...А мне всегда говорили, что девочки помнят первое свидание лучше парней!”

Начался второй быстрый кусок мелодии. Запела труба — и Луиза отчаянно понеслась по льду в безнадежном преследовании того, что было раньше, и чего уже никогда не будет. Перечеркнула лед косым крестом — и коротенький танец завершился. Девушка покатилась ровно, совершенно не представляя, что делать дальше.

Зато Тоне представляла себе это прекрасно.

От выпускающей калитки раздалось:

— RED EIGHT! GO A BOARD! RECHARGE WEAPON!

На уставную команду тело Луизы отозвалось прежде разума, быстрым изящным полукружием доставив ее к борту.

— Крейсер Тумана “Тоне”.

Луиза посмотрела на стройную платиновую блондинку: черный брючный костюм придавал ей невероятно серьезный вид.

— “Летящий Феникс” — тридцатое подразделение — восьмая — золот... Восьмая — красная.

Блондинка понизила голос:

— Ты же все помнишь?

Восьмая красная тихонько всхлипнула:

— Если бы!

— Ничего. Есть способы помочь твоему горю, — Тоне побарабанила по борту изящными пальцами. — Ты на сколько просила лед?

— На сорок минут или на час.

— Полчаса еще осталось. Давай, покажем класс. Я вижу, что ты сможешь. Запись организую. И твоим девчонкам будет памятник, как ни у кого!

Повернувшись к скамье, Тоне протянула руку; Джеймс вложил в нее ручки выданной утром на базе сумки.

— Спасибо... Мистер?

— Бонд. Джеймс Бонд.

— Хм?

Вот сейчас реакция была правильная! С облегчением Джеймс достал паспорт:

— В самом деле, Джеймс Бонд.

— Хм... — блондинка перелистала и возвратила документ. — А как вы оказались в сопровождении?

— Я сама его выбрала, — встревожилась Восьмая, — что не так?

Тоне улыбнулась.

— Все нормально. Забавное совпадение. Так, ты давай-ка хорошо поешь, у тебя сейчас будут весьма насыщенные тридцать минут... Девочки, ко мне. Восьмая, это мой клуб косплея. Мы, кстати, будем выступать послезавтра на вашем отходе. Обязательно посмотри. Девочки, вот это — Восьмая Красная. Глубоко вдохнули! Выдохнули. Подышали одним воздухом с легендой, молодцы. Теперь ты — найди лист черного пластика... Ты — распорядителя сюда. Ты: машину прямо сию минуту на лед...

Пока Восьмая хрустела плиткой, Тоне разогнала своих косплейщиц кого куда, сама же поднялась в осветительную, по которой метался ничего не понимающий оператор:

— Как бы это заиграло со светом! Почему мне ничего не сказали? Я же не знаю, что она сделает в следующий миг!

— Спокойно, — Тоне посмотрела на понемногу заполняющиеся трибуны. Неизвестно, кто и что сказал зрителям — но на выступление Восьмой их уже сползлось даже больше, чем поначалу на матч.

— Я тут, чтобы спасти тебя от отчаяния, — Тоне без суеты переключила управление на себя. Благо, комплекс “Ключ-Арены” был оснащен по последнему слову техники и беспроводной вход в нем нашелся. Логин и пароль сделал осветитель.

Спустившись к борту, Тоне выдала Восьмой гарнитуру и шепнула:

— Не печалься. Живым — живое. А им памятник — тоже живой, как ни у кого.

На громадных экранах Арены появились большие групповые фотографии: тридцатое подразделение на палубе “Летящего Феникса” перед отходом конвоя, по порядку номеров. Все еще живы: рослая шведка Хельга, спокойная, как ледник. Шустрая Танька-язва. Вечно голодная Ирка-пухлая. Всегда безупречно причесанная Ирка-длинная. Жгучая брюнетка Фаина, фанатка Раневской. Основательная, плотная Анна. Стройная Инес. Невысокая Луиза...

Потом — девять фотографий больших, поштучно. Затем большая надпись-посвящение. Свободные места на трибунах уже исчезли. Восьмая доела третью плитку и теперь с удовольствием тянула прохладную чистую воду из большой фляжки. Приказ был как у Тенрю перед настоящим боем. Не задумываться. Остальное сделает русалка. Получается, Луиза тоже счастлива, если кто-то сделает все за нее. Все ли? Двигаться-то придется ей... Вопрос хороший, только несвоевременный.

— Готовность тридцать. Двадцать девять...

Луиза приняла подготовленный кем-то шест. По льду мелькнули черные контуры кракенов, полученные накладкой на осветитель формы из черного пластика. Теперь прожектора на ее стороне. Вот и свет гаснет.

— ... Двенадцать.

Музыка известная, подобранная еще во Владивостоке.

Егором.

Воспоминания обрушились потоком — точно как в романах, плотина рухнула. Первое свидание было не на катке — за катком, по пути на остановку. Вспомнила! Она смогла вспомнить. Все будет хорошо!

Восьмая подошла к дверце синхронно с отсчетом Тоне.

— ... Два. Один. FORWARD!

Дверца открылась точно как ложемент, загремел первый аккорд “Этерны” — и Луиза выкатилась на лед.

* * *

Лед к новому выступлению выровняли, подшлифовали. Цветные круги по сторонам от Восьмой обозначали положение канмусу тридцатого подразделения; белые круги с черными силуэтами — глубинных. Туманнице хватало мощности вести партию за противника — и подсвечивать своих. Восьмая катилась вольно, делая повороты, невысокие — в один-полтора оборота — прыжки, в точном соответствии с музыкой делая выпады шестом в черные мишени. Выпады она до конца не доводила, чтобы не угробить лед. На соревнованиях прыжки оценили бы, самое большее, в балл. Здесь это значения не имело. В отличие от первой короткой программы, сейчас Восьмая двигалась, пожалуй, медленно и чуть ли не сонно. Именно поэтому зрители успевали рассмотреть происходящее — и понять, что же они видят!

Шум на трибунах стих; различив, как зрители переглядываются, Тоне просто выкатила поверх барабанов и скрипок “Армады” запись тактической сети боя! Чей-то выдох; сопение. Четкая команда флагмана... Все укладывалось в рисунок, вырезаемый на льду коньками Восьмой и подсвеченный номерами тридцатой девятки.

— К полному ходу! Держите мне спину! Просто держите мне спину! Товсь! FORWARD!

Лед темнеет, белые пальцы прожекторов; свист коньков.

— ATTACK! FREE FIRE!

Ход полный! Вокруг черные кляксы в белых кругах; копье рвется из рук... Мягче, это же лед... Это не вода! Восьмая закручивается влево, выбросив шест на открен...

Мягче, это не настоящий бой!

Очнувшийся гвардеец всеми десятью щупальцами вцепляется в Третью. Четвертая расстреливает кальмара — ее саму пробивает насквозь шипом твари-богомола. Восьмая располовинивает шипастую тварь, отмахивается от попытки цапнуть за коньки...

Трибуны молчат. Музыка почти не слышна. Только скрип, да белые веера из-под лезвий. Выпад — разворот — закрыться древком — отмахнуться — выпад!

— Ты туманница, но Восьмая же не репетировала, — спрашивает Бонд стоящую рядом Тоне. — Откуда такая запредельная слаженность?

— Я их последний бой в записи имею, его и повторяю. Видишь, как только один из цветных номеров гаснет, я на экране фотографию убитой притемняю.

— Зачем ты заставляешь ее снова это переживать?

— У девочки вполне объяснимая истерика. Послебоевой отходняк. Лучше пусть пережигает память в слезы, чем сходит с ума.

— Катарсис? А что за музыка?

— Два шага из преисподней. Two step from hell.

— Более точный перевод: “В двух шагах от преисподней”. Ты словарем переводишь, а я все же носитель языка.

— В общем случае да. Но сейчас посмотри, как точно ложится. Токио-Гонолулу. Гонолулу-Сиэтл. Два шага...

Два шага — удар под ноги — прыжок — проворот направо — удар за спину — поворот налево — выпад! Осветитель творит чудеса: под ногами Восьмой как будто и в самом деле вскипает вода — всплывает нечто громадное. Режущий горизонтальный удар — укол сверху вниз, как на картинке про всадника со змием.

— .. И се ни щитом, ни бронею... FIRE!!!

Восьмая крутится вслепую, тыча копьем под ноги. Завершив поворот, упирается плечом точно в бок очерченного светом бесплотного контура химе! Музыки никто не слушает — а она есть, есть, есть! За невидимую неразрывную нить мелодии Восьмая вытаскивает себя из боя.

Вокруг лед. Вокруг всего лишь арена!

Выдох; копье под правой рукой, и всей силой в темную массу... Иллюзия химе расплывается; нарастает свет, свет, свет — но слезы вытирать нельзя и здесь; глотая соленые капли, Восьмая выкатывается на центр поля.

* * *

Восьмая выкатилась в центр поля — но теперь вместо недоуменного молчания трибуны ревели. Грохот аплодисментов мог поспорить с прибоем. Цвет льда менялся с багрово-черного на золотисто-зеленый. Главное — она все-таки вспомнила! Вспомнила, вытащила саму себя из уголка памяти, куда забилась перед началом похода от сложности чужого мира и от ужаса проходящей в полушаге смерти. Если она вернется, если ее все же спасут — дома, в Тристейне, она точно так же вытащит магию, память о смешных бедах подружек, о не смешном долге перед семьей ла Блан де ла Вальер...

Танец закончился. К дверце в борту сбежались уже репортеры; Джеймс, как умел, рассаживал их для пресс-конференции. Это казалось неправильным: все же сказано, разве что-то еще осталось неясным? Гаснет свет, лед все темнее; сама Тоне вместо уставной “GO A BOARD” просто машет рукой... Последние аккорды — “two step from heaven” — и тишина, как упавший платок. Восьмая подъехала к воротцам — девочки Тоне тотчас вложили ей в руки плитку, потом подали флягу — а потом, со смущенными улыбками, протянули альбомчики. Для чего?

— Распишись, — объяснила русалка, — обычай такой.

Восьмая дрожащими руками нацарапала имя в каждой тетрадке, и спохватилась, что пишет по-своему.

— Ничего, — Тоне успокоила и тут, — зато подделка сразу будет видна. Проходи. Садись. Отдыхай. Коньки я тебе сама сниму. Дыши. Джеймс, там в сумке что-нибудь осталось?

Бонд молча протянул очередную плитку. Тоне промокнула шею Восьмой полотенцем, ловко расшнуровала на ней коньки, обтерла ступни такими же белыми прохладными полосами бумаги... Восьмая слишком устала, чтобы смущаться от непривычной заботы. Смотрела перед собой — на лед выкатывались поштучно игроки “Тигров Техаса” и “Пантер Пенсаколы”. Собирались группами, что-то горячо доказывали друг другу и судьям в полосатом. Наконец, пришли к соглашению и всей толпой повалили в раздевалку. На льду остались капитаны команд: вратарь “Пантер” и тафгай “Тигров”.

— Похоже, матч сегодня продолжаться не будет... — Тоне заметила интерес Восьмой, — ничего, сейчас объявят. Вон микрофон тащат, а весь звук и свет пока что замкнут через меня.

Вратарь сгреб микрофон и рявкнул:

— Мы тут рубимся насмерть за рекламу клюшек и штанов. А там за нас девчонки умирают. Короче, мы больше на лед не выходим. Пока умники не найдут, как это исправить!

— В другой обстановке он бы подумал о контракте, о неустойке, — заметил Джеймс. — Но сейчас все взвинчены... Сэр! Куда вы лезете? Назад! Не ломайте барьер! Я вам рассказал уже все, что имел право. Девушка устала, разве не видно?

— Мы предлагаем сорок процентов! Права на ролик!

— А вы не согласись бы выступить?

— Назначьте время интервью! Любые деньги!

— Как вас зовут? Мисс, только имя — заплатим сколько угодно!

Тоне поднялась, небрежно бросила скомканное полотенце в мусорку — и Восьмая поразилась, как быстро тонкая платиновая блондинка обернулась опасной упругой шпагой!

— Ее зовут Восьмая Красная, — отрезала Тоне таким тоном, что антрепнеры и журналисты за барьером даже присели. — И уже послезавтра она уйдет с обратным конвоем. После монтажа ролик будет выложен в открытый доступ. Кто возьмет за него хоть половинку цента, поссорится с Туманом. И это все, что миру следует знать о ней. Сейчас мы возвращаемся в порт. Сиэтл не говорит “нет”, верно?

Восьмая прикрыла веки — фотовспышки полыхали непрерывно. Гул затих; молчали даже трибуны.

— Верно, — выразил общее мнение “сопровождающий-восемь”. — Сиэтл не говорит “нет”.

— В таком случае прошу вас дать дорогу, — Тоне двинулась первой. Восьмая как раз успела зашнуровать форменные ботинки. Поднялась и устало, неспешно зашагала к машине.

* * *

Машина тихонько урчала — точь-в-точь диковинный круглобокий лупоглазый фамильяр; помесь лемура с бегемотом. У машины Фиори беседовал с незнакомым пожилым человеком — круглым, лысым, в хорошем костюме. Разве что сильно уж потертом... Восьмая зевнула. Фиори мгновенно распахнул дверцу. Джеймс подхватил девушку и устроил вдоль просторного заднего диванчика. Тоне как-то просквозила в машину еще раньше и теперь положила голову Восьмой себе на колени.

— Завтра я вас найду, — русалка помахала своему клубу. Девчонки радостно запищали в ответ.

— Фиори?

— Сэр. Прошу вас уделить минуту моему земляку.

Джеймс Бонд повернулся к лысому человечку всем телом. Тот обозначил улыбку — на потрепанном лице смотрелось не впечатляюще:

— Сэр. Понятно, что разговаривать надо не сегодня. Но я хотя бы предложу. Мы — театр “Темное время”. У нас постановка — “башня Ласточки”. Знаете, сэр, была такая игра — “Ведьмак”. Потом еще какой-то поляк по ней книжки писал.