Империя-1

-Никакому, святой отец. -Я не рискнул соврать. Если объявить себя приверженцем этой самой истиной веры, то можно срезаться на деталях. Я же почти ничего про них не знаю. И не уверен, что хочу знать, если начистоту. Слишком уж не нравиться мне вот эта вот морда и вот эти глазенки... Да и опыт всяких там сект, в свое время расплодившихся на Земле, довольно богатый опыт просто таки кричал мне: 'Осторожно! Опасность!'

Надо рискнуть.

Вот даже святым отцом его назвал — так же, как и девушки. Наверное, это у них такое добавление, типа нашего 'сэр' или 'товарищ командир'.

-Ужас! -Задохнулся в деланном изумлении жрец. -Да разве возможно таковое? А слышал ли ты, сын мой, об Истинном Боге? Слышал ли об Истинном Боге ваш народ?

А глаза-то у тебя, гад такой, все такие же злые и нехорошие, сволочь. Вон как на девушек смотришь, словно их уже раздел и на стол уложил. Ива даже вздрогнула... А Ветке все равно, стоит, как будто ничего и не случилось...

Я почувствовал, что во мне поднимается ярость, и отвел взгляд.

-Нет. -И в самом деле. Какого из тех многочисленных богов, про которых я слышал, назвать истинным?

И тут до меня дошло. Образно говоря, меня хотят обратить в ту веру, которой принадлежат все местные.

И верно, в голосе жреца появилось благоговение.

-Истинный Бог, -Важно заявил он, -велик и един. Он живет там, на небесах. Когда-то, очень давно, Он послал в наш мир сына своего...

Ива и Ветка стояли по бокам, как два часовых, и словно чего-то ждали.

Жрец полузакрыл глаза, словно что-то вспоминая, и мигом стал похож на тетерева на току. И начал размеренно и с достоинством декламировать:

— Иеза Хайст, был наместником Бога на Земле. Люди смеялись над ним, и убили, и он умер за грехи людские.

Он говорил, а под сводами храма гуляло эхо.

-Люди же смеялись над ним и продолжали грешить удесятеренно. Они воевали, жили в неге и роскоши, разврате и грехе. Они вырубали великие леса и заполнили воздух дымами тысяч костров, дабы согревать зимой целые города. Они залили нечистотами реки и моря, они перебили всех животных. Все шло во благо человека, никто не хотел думать о Боге.

-Боле того — некоторые нарушили Заповеди Хайста, греховным своим любопытством проникая в тайны, скрытые от нас Богом. И добывали они знания, и знания те служили не во славу Бога и Церкви, а во славу своих ничтожных душ. Ибо хотели они стать равным Богу...

Жрец сделал паузу, внимательно посмотрев на меня, оценивая эффект, произведенный этими словами.

Я слушал внимательно и почтительно. И священник продолжил:

-Скора была расплата. Не прошло и сотни лет, как настал день, когда Бог разгневался и наслал на людей сначала Дождь Огненный, а потом наслал Холода, длившиеся несколько лет. И были Холода, но люди смеялись, и пуще жгли великие костры вокруг домов своих. Погибли посевы и живность, но черной магией питались они, чернота одолела души людские.

-Разгневался Бог, видя такое непотребство, и решил наслать на людей такой дождь, чтобы уничтожить все живое.

-Но Иеза Хайст в великой милости своей упросил Бога смилостивиться. Воскрес он, вышел он с гор, которые, впитав в себя святость воскрешения, горят с тех пор синим светом, и ходил среди людей. И истино реку я — имя горам с тех пор Мерцающие горы. И видел он толпы дикарей, бродящих по миру, и услаждающих тело свое. И видел он немногих, кто не забыл об Истине. А вернувшись, говорил он: 'Разве не осталось там тех, кто верит истинно?'

-И посмотрел Бог на Землю, и увидел, что остались немногие, кто искал спасение не в черной магии, а в церквях истиной веры.

-И сказал им Бог тогда: 'Вижу я, что вы сохранили веру свою, и это хорошо. Но есть те, кто не верит, и продолжает множить чашу грехов людских'.

-И говорили истинно верящие: 'Мы всегда верили в тебя, и жили по заветам твоим. Скажи, что сделать надо, чтобы искупить грехи наши и братьев наших?'

-И говорил Хайст: 'Идите и пусть братья ваши, согрешившие грехами великими, разделят с вами все тяготы Очищения, и спасут души свои от адского пламени'.

-И исполнили истино верящие божественную волю, и разделили грешники все тяготы Очищения с истино верящими.

-И явился тогда Иеза Хайст пред вождями истино верящих, и сказал им: Внемлите мне, о истино верящие, духом чистые.

-Уничтожили грех вы, и будете жить теперь наново. Но грех неискореним, как Хамар Подземный. И снова прорастут в душах усомнившихся и семь страшных грехов, и три ужасных греха, и один страшнейший грех.

-И дам вам я Десять Святых, дабы избежать страшного соблазна...

Я продолжал слушать, ожидая продолжения. Но жрец не стал продолжать. Он задумчиво смотрел на меня, оценивая произведенное впечатление.

Но что он от меня хочет? Что я должен ему теперь сказать?

-Видишь ли, сын мой, -стал говорить жрец, -мир нашей веры прост и добр, благостен и спокоен. Мы живем мирно, соблюдаем заветы Хайста, всемилостивейшего и милосердного, всеблагого и вездесущего. Хайст дал нам силу жить в мире этом, он пострадал за наши грехи...

-Так он умер? -непонятно зачем спросил я.

-Умер? -Удивился жрец. -Нет, он не умер. Можно ли говорить, что умерла вера? Хайст вездесущ, ибо частица его живет в каждом из нас. Частица его доброты, что была обширна, как Молчащий океан, осталась в каждом из нас...

И все бы ничего, но никуда не делась насмешливая масляная хитринка из синих-пресиних глаз...

* * *

*

Вот так меня обратили в хайстанитскую веру.

Акт обращения оказался прост — обмакнули палец в кислое вино, нарисовали на лбу тем пальцем местный крестик, дали выпить вина и зачли главу из Священной книги. Чтение было невнятным и неразборчивым, я ничего не понял.

Но зато теперь я стал полноправным членом деревни, а не приблудным бродягой, которого каждый может пнуть и не опасаться, и не злобным колдуном, которого все бояться и только и думают, как бы сжечь на костре.

Заодно и получил некоторое представление о религии. Религия эта очень проста, как и все примитивные верования.

Раньше люди жили в грехе, но было несколько верящих, которые проповедовали аскетизм и отрицали все жизненные блага. Потом бог разгневался, наслал на людей всякие кары — и выжили лишь немногие.

Бог поначалу хотел уничтожить всех, но вмешался Хайст, полубог-получеловек, которому не понравилось все это. Бог внял его уговорам и решил малость повременить, чтобы дать шанс выжить праведникам, а грешникам — прозреть. Но и для них было уготовано испытание — а испытание это — сама наша жизнь.

Живи скромно, подчиняйся властям мирским, какими жестокими бы они не были — и в раю ты обретешь награду за свои земные страдания...

Самая обычная религия. Создана в незапамятные времена, и подправлена для того, чтобы держать народ в повиновении. Всякая власть от бога, бунтовать грешно и все так далее, и тому подобное. А позже в нее пришли обычаи политеизма того народа, который живет тут, и который ее принял в незапамятные времена.

Все верно, я тогда догадался правильно, с каждым прожитым мною днем я все больше и больше разбирался в этом коктейле.

С религией и жить легче.

В этом мире они не прозябают в грязных лачугах, а обитают в домах, осененных светом истиной веры. Притеснения властей — забрали сына в армию или дочь в гарем — неизбежное зло, перетерпеть которое во имя истины — плевое дело... Муки голода, когда не хватает собранного урожая — это испытания на прочность, пройдя которые, истино верящий сможет попасть в рай, и так далее, до бесконечности.

На Венере и не такое откалывали. Вспомнить хотя бы, как подавляли восстание фундаменталистов или охотились за террористами из Ночных Крыльев. Мертвецов там хватало... Сами фундаменталисты сдаваться не желали, даже когда войска Северного Блока уже обложили Новый Иерусалим со всех сторон. Собственно, на капитуляции никто и не настаивал. Отказались — ну и их бог с ними.

Всякое там бывало. Неудивительно, что после последнего рейда к религиозным сектам в Северном Блоке стали относится очень подозрительно. Изучать их, условия образования и проживания. И ввели несколько курсов, специально посвященных религии.

Но тут-то не Солнечная Система, где все религии произошли от одной и той же. Тут совершенно иная планета, расположенная черт знает за сколько миллионов километров от Земли.

Для себя я решил никогда не заигрывать с религией. Если уж мне суждено тут жить так же, как и Робинзону, не стоит встревать в религиозные склоки. Ну окрестили, и ладно. И не такое выдерживать приходилось.

А вечером, совершенно случайно проходя мимо гостевого дома, я услышал чьи-то голоса. Один из них вроде бы принадлежал Иве.

Решил подойти поближе. Мне стало любопытно, с кем это она там разговаривает.

Староста негромко отчитывал за что-то девушку. Ива отвечала односложно, невпопад. Бусы висели на ее шее как плеть, она все время перебирала бусинки.

-...не можешь? -Горячился староста. -Да он молодой, красивый, только и ждет такой вот как ты...

-Да я...

-Что ты? В постельку чужака, ребеночка сделай, ты уже девка здоровая, пора... А там то да се, он и сам уходить не захочет, руку даю...

Понятно, о ком они говорят. Я отошел так же тихо, как и подходил. У меня не было ни малейшего желания оставаться тут, стать мужем Ивы или Ветки, а то и их обоих сразу, и до самой смерти жить в деревне, выращивая тан.

Вечером Ива приготовила тановый суп. И едва мы поели, она сразу подсела ко мне.

-Кен, а как тебе наша деревня? -Вот так, прямо в лоб, и спросила. При этом соблазнительно прижимаясь ко мне. Ее синие глаза восхищенно смотрели на меня, а руки крепко обнимали за шею. От девушки пахло свежими травами — но никак не таном, который запаха вообще не имеет. И слава местным богам, Хайсту и Хамару. Иначе тут все бы пропиталось тановым запахом.

Теплые пухлые губки девушки щекотали мою щеку.

Вот перед такими аргументами устоять очень трудно. Очень и очень трудно. Почти невозможно.

Да и потом...

Ну и что, собственно, что они не люди? Пусть даже она выполняет задание, все равно приятно, и я не собираюсь отказываться. Это ведь так просто, не сказать 'нет'...

Девушка сидела рядом, и ее маленькая грудь напряглась, когда моя рука проникла ей под рубашку. Губы неловко приоткрылись, когда я поцеловал ее в рот.

Милая. Милая, Ива, какая же ты милая и хорошая... Как же давно я ждал, я искал только лишь одну тебя. И почему же раньше я не знал тебя, ведь если бы я знал тебя раньше, у нас бы было так много дней вместе, почему же я не встретил тебя раньше?

Тело Ивы было теплым и доступным, романтический полумрак, свечку достаточно задуть одним движением.

Так мы и поступили.

* * *

*

Нет, надо уходить отсюда как можно быстрее. Пока еще есть время. Пока я еще могу и хочу уйти. Пока еще староста не решился на более крутые меры...

Утренний свет серебрился на пышных волосах Ивы, на моей груди, до половины прикрытой грубым одеялом с вылезшими из краев толстыми серыми нитками. Грусть острой занозой засела где-то у меня внутри, и я никак не мог понять, в чем же ее причина, что же делать дальше. Какое-то странное оцепенение навалилось вдруг большой темной волной, сковало мысли и размышления.

Не хотелось думать ни о чем. Вообще ничего не хотелось, а уж вставать и куда-то идти особенно.

Ива безмятежно спала. Пухлые губки чуть надулись, я чувствовал теплое дыхание девушки на плече. Лицо Ивы дышало умиротворенностью и покоем женщины, лежащей рядом со своим мужчиной в постели, полностью испытавшей все то, на что надеялась.

Но какая она еще ребенок!

Не было никакой возможности встать с кровати, не потревожив ее сон. И потому я остался лежать, глядя в неструганные доски потолка и совершенно спокойно считая в них трещины.

Ровные щелочки, расколовшие старое просушенное дерево, нахально вились по полотку, в самых больших из них торчали кусочки мха, а одна, ну уже просто огромная, в углу, тянулась и тянулась, и исчезала под стеной. Сколько вот их, и ни одна не пересекает другую, все они рассекают доски потолка, и если только соприкасаются друг с другом. И тогда одна из них растворяется в большей...

Когда считать надоело, стал смотреть в окно, на синее-синее небо. Окно было открыто, не было тут никаких стекол, только тонкие занавески, да и зачем тут стекла, и так тепло и хорошо. А при непогоде можно закрыть ставни, и снаружи о них будет тщетно биться ледяной дождь.

Ветерок раздувал занавески, и я видел кусочек рваной синевы, лениво тянувшейся от края и до края, огибавшей всю эту планету, накрывшей исполинской величественной сферой этот мир.

На земле такого неба не бывает, уже очень давно не было. Мягко-синие, теплое, как губы Ивы, легкое, воздушное, бездонная чаша над головой — вот это небо старой Земли, той, что осталась только в выпусках 'Национальной географии' века от двадцатого. Иногда его можно еще увидеть даже в наше время, но и то не над всеми ЭБР. А тут небо синее, злое. Это не бездонная чаша, это злой стальной меч, синева хорошей старой стали, из которой ковались клинки. А закалялись такие клинки непременно на крови...

'Надо бы подновить хижину. -Коварно влилась в мои мысли скромная мыслишка. -Законопатить крышу мхом, пол покрыть нормальными досками. А то так все ноги занозами иссадишь...'

И тут, в этот самый миг, я опомнился. Бог ты мой, до чего дошел! Да на кой черт мне сдалась эта деревня!

Ива вздрогнула во сне.

Я погладил ее по гладкой изящной спине. И прошептал:

-Спи, милая.

-А серый колокол уже был? -Сонно потянулась она, теснее прижимаясь ко мне.

-Да вроде был. -Неуверенно ответил я. -Это три удара подряд?

-Ох... -Она встрепенулась. Уперлась локтем мне в живот и привстала, глядя в окно. -Я что, проспала?

-Проспала что? -Спросил я. -У тебя, вроде, работы никакой нет...

-Кен... -Она рухнула обратно. -А мы ночью...

-Тихо. -Я прикрыл ей рот ладонью. -Ночью — то было ночью, а сегодня — день...

* * *

*

Однажды меня позвали помочь. Пройдя обряд посвящения в хайстаниты, я стал чуть более своим, чем раньше, и теперь мог полноценно влиться в общину.

Соседу потребовалось починить крышу, а поскольку все сыновья почтенного Топорища, Второго охотника, первого и ближайшего помощника Главного Охотника, подались на охоту куда-то далеко, а дома остались лишь совсем малыши и женщины, пришлось бы нанимать кого-то. А тут — сосед! Да еще вроде как Ветка, его дочь, за мной ухаживала... Значит, что должен.

Когда здоровенный седой мужик, бородатый и массивный, как бульдозер, осторожно постучался в мою калитку, я поначалу опешил. Ива как-то мне говорила, что тут живет второй помощник, тот, кто вполне мог бы стать Главный Охотником, да не стал, потому что Хайст того не восхотел. Ну и кем же ему был стать, как не Вторым Охотником?

Какие же здоровые все же тут люди. Кряжистые, мощные, они всегда походили на не выкорчеванные пни, перед которыми спасует даже наша техника. Уцепились всеми корнями — ногами да руками — в мать сыру-землю, и держаться за нее, и живут с нее, и не знают, как можно жить иначе. Да и не хотят, наверное, что-то знать, потому что главное для них, их самая такая добродетель, возведенная в ранг святости — чтобы все было хорошо. Чтобы не обидеть никого, чтобы выросли здоровые крепкие дети, такие же кряжистые и не выкорчевываемые, чтобы они тоже родили своих детей, и чтобы никогда не угас бы род крестьян на этой земле.