— Ну, и что это за знаменитые имена?
— Милорд, он сказал, что его зовут Гальстэн, и добавил, что, если этого не достаточно для идентификации, его также зовут—
— Пэл! — крикнул Кааврен, и, едва не сбив с ног бедную кухарку, с невероятной для него скоростью бросился вниз, чтобы как можно быстрее оказаться у подножия лестницы и немедленно увидеть своего друга.
— Пэл, — закончила кухарка, остолбенело стоя у края лестницы, которая, к ее счастью, была достаточно широкой.
— Пэл, — опять крикнул Кааврен, еще не добравшись до вестибюля, — входи, входи, как я рад вас видеть.
Пэл, повидимому услушав его, пошел вперед, и они встретились в коридоре перед гостиной, горячо обнялись и не говорили ничего, за исключением Кааврен, который прошептал, — Ах, Пэл, Пэл.
Наконец Гальстэн немного отступил назад, и сказал, — Да, мой друг, это я. Но скажите, в каком состоянии я вас нахожу?
— Не в слишком хорошем, мой старый друг, совсем не в хорошем. Но, однако, пойдемте внутрь. Мой винный погреб, благодарю богам вина, еще не полность опустошен, и вы получите самое лучшее, что есть в нем. Сюда. Вы помните Графиню, не правда ли? — Эта последняя, должны мы добавить, то есть Даро, давно спустилась из студии и ждала в приемной.
— Конечно, — сказал Пэл, кланяясь и целуя ее руку. — Мадам, я, как всегда, очарован вами.
— Удовольствие целиком мое, — сказал графиня, — и я надеюсь, что вы не обидитесь на это, так как я никогда так не эгоистична, как в моем желании иметь вокруг добрых друзей, поэтому я надеюсь, что вы сделаете нам честь оставшись с нами как можно дольше; я знаю, что говорю как от имени Графа, моего мужа, так и от себя, что чем дольше вы будете с нами, тем больше мы будем счастливы.
— Ба, — сказал Пэл с улыбкой. — На ком вы женились, мой дорогой Кааврен? Тиаса, которая выглядит как Лиорн и говорит как Иссола.
Пэл отдал свой плащ кухарке, которая, как должен был заметить читатель, также играла роль дворецкого; потом та же кухарка сходила в погреб за вином, открыла и налила его. — Ах, Пэл, — заметил Кааврен, — как хорошо видеть вас. Долго ли вы ехали сюда, к нам?
— Терпимо, — сказал Пэл. — Шесть дней назад я был в Горах Канефтали.
— Шесть дней! — изумленно крикнул Кааврен. — Невозможно! Как вы смогли приехать так быстро? Это же больше пятидесяти сотен лиг!
— Почта, — сказал Пэл.
— Почта? Ча! Уже двести пятьдесят лет нет никакой почты.
— И тем не менее, — сказал Пэл, — она существует снова, и вот доказательтво: я сижу здесь, перед вами, а еще неделю и день назад я на самом деле был больше чем в пятидесяти сотен лиг от вас, и именно так мы меряли лиги и города в прошедшие дни.
— Но, все-таки, кто же учредил почту, которая покрыла такое расстояние.
— О, вы хотите знать это, не так ли? — сказал Пэл, улыбаясь.
— Я более, чем хочу знать, — сказал Кааврен, — я готов даже спросить.
Пэл опять улыбнулся и сделал пренебрежительный жест рукой. — Мы поговорим об этом позже, в подходящее время. Но вначале я хочу воспользоваться своим правом гостя и задать вопрос вам.
— Вы желаете спросить меня? Мой дорогой друг, в этом вы весь. Всегда вопросы, всегда желание что-то узнать, всегда тот план или этот. Но в этот раз убейте меня, если я могу себе представить, что я могу знать такого, что заинтересует вас.
— Как, вы не можете угадать?
— Даже ради своей жизни.
— Тогда я скажу вам.
— Я не прошу ни о чем другом.
— Вот он: я хочу спросить вас, мой добрый, о вашем здоровье, о ваших делах, о вашем счастье и о том, что вас заботит; короче говоря обо всем, что друг может пожелать знать о другом друге, которого не видел больше двухсот пятидесяти лет.
— Ах, Пэл. Мне нечего сказать. Я существую, мой друг, и ничего больше. Я существую, и я удовлетворяюсь моей семьей, моим поместьем, моими книгами и моими воспоминаниями.
— Вашей семьей, — мой добрый Кааврен?
— Да, конечно. Графиню вы знаете, и у меня еще есть сын.
— А! Сын!
— Да, радость моего сердца. Он близок к своим первым ста годам, и настолько красивый и хороший мальчик, что я бы не мог пожелать ничего лучше.
— А вы сказали это ему? — с улыбкой поинтересовался Пэл.
Кааврен вздохнул. — Боюсь, Пэл, я так и сделал. Я стал любящим до безумия отцом и не смог скрыть от него своих чувств, хотя, кажется, это не повредило ему.
— Ну, ну. А когда я буду иметь честь встретиться с ним?
— О, что до этого-, — сказала Даро.
— Да?
— Я боюсь, что его сейчас нет дома.
— Как, нет? — сказал Пэл, переводя взгяд с одного хозяина дома на другого. — Хорошо, но когда он вернется?
— Не могу сказать, — сказал Кааврен. — Видите ли, он выполняет некоторую миссию.
— Как, миссию?
— Точно. Как в старое время, когда вы и я выполняли поручения Его Величества, приговоренного Лордами Судьбы, — Пэл быстро наклонил голову и прижал руку к сердцу, в то время, как Кааврен говорил эти слова, — и как, осмелюсь сказать, вы все еще делаете время от времени.
— Кто, я? Вы думаете, что я до сих пор езжу с поручениями?
Кааврен хихкнул. — Повесьте меня, мой старый друг, если я не думаю, что вы и сейчас поехали с какой-то миссией.
— О, а что вы сам, Кааврен? Уж вы-то определенно не выполняете ничьих поручений?
— Я? Целиком и полностью. Я как сломанная мельница, или как старый плащ, которого никто не носит, так что никто не предлагает мне миссий, да я и не взял бы ее на себя, даже если бы мне предложили.
Пока он говорил, по лицу Даро скользнула какая-то тень, но она решила не комментировать. Пэл, в свою очередь, решил прокомментировать, и в следующих словах, — Ба!
— Я говорю вам правду, Пэл, — сказал Кааврен. — Двести лет назад островитяне попытались вторгнуться с моря, и я бегал взад вперед по всей линии обороны, так что можно сказать собственными руками отбросил их назад; я думаю, что могу записать на свой счет шесть или семь из них.
— Девять, — вставила слово графиня.
Кааврен улыбнулся и продолжил свою речь. — И, — сказал он, — если бы сегодня Островитяне полезли снова, то—
— Да, если бы они напали?
— Тогда я должен был бы передать командование кому-нибудь другому, кто способен руководить, так как я нет. Или, в лучшем случае, я могу проконсультировать в вопросах тактики, если меня попросят, но ничего большего.
— Я не верю в это.
— Ча! Если бы видели, каких усилий стоит мне поднять мой меч, да, вы бы немедленно поверили мне. Так что когда появились миссии, они пришли к моему сыну.
— Хорошо, но что такое эта знаменитая миссия?
— А, что до этого, я не могу сказать, за исключением того, что—
— Да?
— Наш старый друг, Сетра, послала за ним.
— Ага! Но вы не знаете, что Чародейка хочет от него?
— Ни в малейшей степени, клянусь честью.
— Хммм, — сказал Пэл.
— Но скажите мне, — сказал Кааврен, — что с этой почтой, которая опять работает?
— О, вы хотите это знать?
— Да, да. В одном отношении я не изменился: мне по-прежнему все интересно. И вы говорите, что почта опять работает, когда ее не было двести пятьдесят лет, ну, и это похоже на внезапные волны, обрушившиеся на побережье, а это означает, что произошло что-то очень большое и сильное, которое мы, однако, не видим.
— Да, вы правы.
— И вы объясните нам?
— Был бы рад сделать это, и немедленно, если вы хотите.
— Я хочу этого, как ничто другого в мире.
— Тогда вот: один человек, по своей собственной инициативе, учредил почту.
— И для чего?
— Для чего?
— Да.
— Ну, чтобы помочь в путешествиях и связи.
— Да, теперь это ясно, вот только—
— Да?
— Кааврен нахмурился и заметил, — Вы не все мне сказали, Пэл.
Пэл рассмеялся. — Ах, как хорошо опять видеть ваш острый ум, мой друг. Да, конечно. Его имя Кана, он владеет достаточно большой территорией, а его амбиции безграничны.
— Кана, — сказала Даро, как если бы чувствуя, что это имя может стать очень важным, хотела сохранить его в памяти.
— Кана, — сказал Кааврен. — Да, это имя доходило до моих ушей.
— И?
— И я слышал достаточно мало, — сказал Кааврен. — А что вы можете сказать мне еще?
— Ничего, мой друг. Я и так сказал все, что мог.
— Должно быть много больше, чем это, если его почта проходит весь путь от Горы Кана до побережья, и вы в состоянии использовать ее.
— Да, это правда, но, вы понимаете, мне не разрешено рассказывать все, что я знаю, даже вам.
— Но есть одна вещь, которую вы обязаны сказать мне.
— О, и что же это?
— Почему вы решили повидать меня?
— О, что до этого—
— Ну?
— Вы правы, нет никаких причин не говорить этого.
— Тогда вы скажите мне?
— В это самое мгновение.
— С нетерпением жду.
— Вот она: Я воспользовался шансом посмотреть самому как вы живете.
— Как я живу?
— Точно.
— Хорошо, и как же я живу?
— По моему замечательно.
— А, я понимаю.
— Вы понимаете?
— Да. Хотя я пренебрегал своим здоровьем и гниль может быть проникла в мое тело, мой ум еще не полностью опустошен и я начал понимать немного больше.
Даро взглянула на Кааврена с выражением как нежности, так и изумления. Пэл, со своей стороны, разрешил искусно выраженному выражению удивления появиться на своем лице и сказал, — Так вы думете, что здесь есть, что понимать?
— Я почти уверен в этом. Но разве вы не хотите еще вина?
— Немного, если можно.
— А для вас, Графиня?
— Благодарю вас, да.
— Отлично, вот вам и вам. Вы видете, мой друг Пэл, что я еще способен встать, когда захочу, и бутылка вина не забрала у меня всю силу.
— Мой дорогой Кааврен—
— Но хватит об этом, старый друг. Не пришла ли пора показать вам вашу комнату?
— Ах, я должен извиниться, что говорю это, но я действительно еду по поручению, и это только короткая остановка.
— Осколки и черепки! Не хотите ли вы сказать, что вы приехали к моей двери после трех сотен лет, которые мы не виделись, и собираетесь уехать, не проведя даже ночь под моей крышей? Невозможно!
— Мой старый друг, вам хорошо знакомо слово "долг", и это именно то, что зовет меня сейчас.
— Невозможно, — повторил Кааврен.
— По меньшей мере, — вмешалась Даро, — вы отдохнете и поедите с нами, не так ли?
— После чего, — сказал Пэл, улыбаясь, — будет слишком поздно для отъезда? Я отдохну и поем, а потом останусь с вами на ночь, мы будем пить вино и вспоминать прошлое, пока не станет слишком поздно, мой заврашний отъезд будет отложен и я потеряю целый день. Ну, это удовлетворит вас?
— Ах, мой старый друг, я не буду удовлетворен до тех пор, пока мы, все четверо, не сойдемся опять под одной крышей, но, боюсь, этому не бывать, так что я черпаю свое удовлетворение там, где могу найти его, и довольствуюсь малым.
— Это начало мудрости, — сказал Пэл.
— Или старческого слабоумия, — прошептал Кааврен.
Кухарка, которой сообщили, что гость останется обедать, после первоначальной, хотя и недолго прожившей паники, выглядела положительно счастливой; гости за обедом, таким образом требуется приготовить что-нибудь изысканное, и это случается уже второй раз за месяц; это не только будет отражено в месячной смете и будет удовольствием само по себе, но и означает, что есть шанс, что Граф опять проявит интерес к пище для самого себя — а ведь этого интереса не было больше ста лет. Конечно, это не возместит отъезд Виконта, по которому она тосковала не только из него самого, должны мы добавить, но и из-за того, что молодой человек высоко ценил хорошее мясо; но немного это поможет.
Таким образом она не пожалела усилий, потребовала от служанки сбегать на рынок за свежайшими цыплятами, отборными кусками кетны, жирными гусями, репчатым луком, очищенными грибами, кабачками, душистым базиликом, перцем и горшочками соленого гороха; а сама повариха все это время рылась в погребе, в поисках лучшего вина, чистейшей муки, самого свежего чеснока и самых активных дрожжей. Читатель обязан знать, что она обучалась в том самом Валабарском Ресторане, который до сего дня существует в Адриланке, и в котором те, кто очень озабочены своим животом, нанимают, или пытаются нанять, себе повара; когда-то говорили, что человек, который убирает со стола в Валабаре, впитывает в себя больше благородного искусства приготовления пищи, чем шеф-повар любой другой гостиницы или таверны в Империи; преувеличение, быть может не слишком справедливое сейчас, которое было значительно ближе к правде во время Междуцарствия.
Мимоходом мы должны добавить, что если читатель думает, будто повариха вообще избавила себя от работы, заставив служанку отправиться за покупками, то ничего не может быть так далеко от правды. Пока служанка наслаждалась приятной прогулкой по городу( с,как всегда, некоторый количеством добавочных пенни в руке, которые она была вольна потратить на свои удовольствия), повариха, полностью доверяя способности девушки приобрести самое лучшее из того, что она заказала, стала аккуратно мыть и чистить горшки, сковородки, тарелки, то есть всю совершенно необходимую в ее профессии кухонную утварь; одновременно она тщательно готовила свою голову к яростному приготовлению блюд, которое должно было начаться сразу после возвращения служанки.
Конечно ни Кааврен, ни Даро или Пэл не заметили ничего из этого; отдав приказ приготовить обед, они продолжали болтать, не обращая внимания на бурную деятельность в задних комнатах имения Уайткрест — или почти не обращая внимая, исключением оказался Кааврен, который должен был сам показать Пэлу его комнату, так как служанка была занята чем-то другим.
На самом деле Пэлу не требовался никакой отдых, так что привычно быстро оглядев и проверив свою комнату, он почти сразу вернулся в гостинную, где они продолжали разговаривать без помех до тех пор, пока сама кухарка, одетая в свой лучший костюм, бледно-голубых и белых цветов, подчеркивавщий, что она служит Тиасам, не объявила, что обед готов, после чего все прошли в столовую, принялись за еду, и, как из-за странности обстоятельств, так и из-за качества блюд, решили полностью позабыть о всяких строгих церемониях, которые надо было совершать в соответствии с этикетом. Когда сладкое (взбитое тесто, наполненное кусочками сыра и покрытое земляникой) было переварено вместе с несколькими стаканами крепленого вина, участники обеда вернулись обратно в гостинную.
Если читатель почувствует себя немного обиженным за ту краткость, с котрой мы описали еду, мы можем только сказать, что в данном случае самым важным был не сам обед, а то, что случилось до и после него, и именно на это мы направляем внимание читателя, отказываясь уступить неуместному желанию чувственного удовольствия в тот момент, когда наш долг требует от нас сосредоточиться совсем на другом: на тонкости и искусстве, с которым шел разговор, особенно между Каавреном и Пэлом — разговор, который имел далеко идущие последствия на жизнь их обоих, и, следовательно, на историю, которую мы имеем честь рассказывать нашему читателю.
