Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Там больше ничего нет, — сказал он. — У меня не такая богатая биография, как у Элмара.
— А почему? Разве он старше?
— Мы ровесники. Но он начал на десяток лет раньше. И у него немного не такая специальность. Он рыцарь, он встречает врага лицом к лицу, на длину меча. А я стрелок. Я издали. Арбалет, пистолет, метательные орудия... Ой! Там щекотно!
— А ты боишься щекотки? Такой герой и боится щекотки?
— Я не герой, — возразил Кантор. — Это Элмар герой. А я такими вещами никогда не занимался.
— А этим надо заниматься специально? Интересно... Что ты делаешь?
— Как — что? Ты сама не чувствуешь?
— Еще как чувствую!
— Так зачем спрашиваешь? Ты меня гладишь, и я тоже хочу. Что же ты остановилась? Мне было очень приятно.
— Тебе же щекотно.
— А ты гладь там, где не щекотно.
— Диего, а почему ты весь такой... гладенький? Ты специально бреешься, потому что так модно, или какие-то гормональные проблемы?
— Ты насчет волос?
— Ну да. У тебя их нигде нет — ни на груди, ни под мышками, даже на лобке, по-моему, если я правильно помню...
— Это вовсе не модно, и вообще, делать мне нечего — бриться целиком. Они просто не растут. Это наследственное. У меня прадед эльф.
— И это у всех так? А почему именно это, а не уши, например?
— А это у кого как получится. Вот у моего деда были уши и магические способности. У матери — глаза и способности... к искусству. А я получился просто гладенький, как ты говоришь. Если бы у меня могли быть дети, им могло достаться что-то еще — например, волосы странного цвета или те же глаза или уши... Хотя нет, уши бывают только в первом поколении, сейчас такие ушастики, как ваш принц, не рождаются вообще.
— Уши — это ужасно! — прокомментировала Ольга.
— Тебе не нравится? А по-моему, Мафей очень симпатичный мальчишка.
— Симпатичный. Только знаешь, сколько он натерпелся в детстве за эти уши? Его дразнили и постоянно за них дергали. Он до сих пор помнит и обижается. Тебя никогда не дразнили в детстве?
— Нет. Меня начали дразнить, когда я был уже взрослым мужчиной и... Да я тебе об этом уже рассказывал.
— Насчет ответа за слова? Рассказывал... Диего, а почему у тебя не может быть детей?
— А ты что, хочешь от меня ребенка?
— Боже упаси, мне только ребенка не хватало для полного счастья. Я так, из любопытства. Можешь не рассказывать, если это что-то слишком печальное или какая-то тайна.
— Да нет, просто я сам не очень знаю... Я тогда был совсем маленький, года три или четыре. Залез в лабораторию и поиграл с алхимическими реактивами... Не расспрашивай меня, пожалуйста, о моей прошлой жизни. Мне все время хочется тебе что-то рассказать, а нельзя ведь. Лучше расскажи мне сама что-нибудь.
— Что?
— Как ты подружилась с первыми лицами королевства. Это должно быть весело.
— Почему ты решил, что весело?
— Ваш король Шеллар такой смешной...
— Нечего над ним смеяться, — укоризненно перебила его Ольга. — Он хороший.
— Конечно хороший, кто же спорит. Но и смешной тоже, особенно когда садится в кресло... Ага, хихикаешь? Сама, наверно, замечала, как он складывается и раскладывается?
— Не смейся. Я не хочу. Может, тебе это непонятно... Над тобой когда-нибудь смеялись? Не за то, что ты сказал или сделал что-то смешное, а просто так — за длинный нос, за дурацкую прическу, за те же уши...
— Я понял, — усмехнулся Кантор, хотя такие проблемы ему всегда было трудно понять — уж что-то, а его внешность никакими недостатками не страдала. — Нет, конечно. Я всегда был симпатичным парнем и, чтобы найти какой-то недостаток, пришлось бы уж очень постараться. Правда, однажды надо мной пытались посмеяться по поводу того, что я незаконнорожденный. Я засмеялся в ответ и сказал: "Да, я ублюдок, и я себя обожаю. Мне нравится быть ублюдком. А вы можете идти на два пальца с вашими претензиями."
— И показал им эти самые два пальца, — со смехом добавила Ольга.
— Ну да.
— Я смотрю, у тебя один универсальный метод на все случаи жизни. И они пошли?
— Нет, конечно. С тех пор у меня этот шрам. Я же говорил, что метод опасный.
— Диего! Ну что ты делаешь!
— Ласкаю твою грудь. Тебе это неприятно?
— Я же завожусь!
— Ну и прекрасно. Наконец-то.
— Я сейчас начну к тебе бесстыже приставать, и будешь знать!
— Так начинай скорей.
— Ты что, серьезно? А как же твоя голова?
— А причем тут голова? Главное, не отрывать ее от подушки, а так она не мешает. Опусти руку ниже. Еще.
— Ну ничего себе! Больной называется!
— Такие мы, горячие мистралийские парни.
— А как у тебя получается... в таком состоянии?
— Я по тебе с ума схожу. В любом состоянии. У тебя что, под халатом ничего нет?
— А что там должно быть?
— Восхитительно! Тут не то, что больной, мертвый не устоит!
— Интересно, а как ты собираешься это делать, не отрывая голову от подушки? Я на тебя не полезу, у меня сил не хватит. На этаж-то еле поднялась.
Кантор тихо засмеялся.
— Это мелочи. Нужно только немного фантазии.
— Ну что с ним там? — спросила доктор Кинг, выжидающе глядя на Амарго.
— Да все в порядке, с чего ты так раскричалась? Я его довел до хижины, и он спокойно спит себе. И стоило учинять такой скандал?
Он повесил в шкаф куртку, сложил в ящик стола ремень и оружие, и стал натягивать потрепанную мантию.
— Конечно стоило! — возмутилась доктор. — Он что, полный идиот? У него могло быть кровоизлияние в мозг! Ты знаешь, как повышается давление при...
— Знаю, — перебил ее Амарго. — Может, он не знал. Он, вообще-то, человек далекий от науки. Но ничего же не случилось. Человек спокойно спал себе после приятно проведенного времени, и вдруг его будят пинками и воплями о том, что он идиот, придурок и сексуальный маньяк... Выходи, я закрою дверь... И девушку перепугала насмерть, она теперь все время будет переживать и думать, не случилось ли с ним чего. Ее-то зачем было будить? Я еле успел выскочить за дверь. А если бы она меня увидела?
— Ладно, пошли, — проворчала доктор, осматривая собеседника. В потрепанной мантии и шапочке грозный командир превратился в скромного алхимика, человека пожилого, небогатого и преданного науке. Его неплохо знали в городе, чудаковатого старичка мэтра Альберто, мистралийского эмигранта, которого доктор Кинг приютила в своем полуподвале из благотворительности и все той же преданности науке. Злые языки утверждали, что не только, но мало ли что расскажут об одинокой женщине, имеющей ребенка неизвестно от кого.
— К тебе или в кабинет? — уточнил Амарго.
— Как же, ко мне! Четыре утра. Тебя увидят, когда будешь выходить, и опять будет разговоров на неделю. В кабинет.
Амарго вздохнул и последовал за ней. Логики в ее рассуждениях он не нашел, но спорить не хотелось. Какая разница, откуда он будет выходить? Почему, если он выйдет из ее комнаты, все решат, что он ее любовник, а если из кабинета — в пять утра! — то не решат?
— Стелла, — начал он, — ну почему мы должны непременно прятаться? Пусть себе все знают, что мэтр Альберто — твой любовник и успокоятся на этом.
— Еще чего! — возмутилась доктор. — Не хватало! Ты помнишь, сколько лет мэтру Альберто? Посмотрись на себя в зеркало в этой мантии! Ты смотришься на шестьдесят, как минимум!
— Ну, положим, не на шестьдесят... Да мне и так, в общем-то, не двадцать. И даже не тридцать.
— И даже не сорок, — проворчала Стелла.
— А кроме возраста мэтра Альберто, что тебя смущает? Все равно ведь все знают.
— Отстань. И помолчи до кабинета. Услышит кто-нибудь.
Они в молчании прошагали по коридорам и скрылись за дверью кабинета главного врача. Стелла заперла дверь изнутри и села на край стола, подбрасывая на ладони ключи.
— Ну, что ты хотел спросить? — поинтересовалась она.
— Что все-таки произошло? Разобрались вы наконец? Вспомнил он хоть что-нибудь?
— Я с ним больше не разговаривала. Наверное, вспомнил, раз с Элмаром общался.
— Расскажи, что знаешь. Я попробую понять, что же с ним все-таки происходит. У меня до сих пор ум за разум заходит, если бы я сам не видел его с девушкой в одной постели, не поверил бы.
— Да я, в общем, все знаю. Началось все с того, что его заколдовали и он стал самим собой. Вот в таком состоянии он познакомился с Ольгой, погуляли они хорошенько, напились, наркотиков наелись, потрахались, а наутро магия рассеялась — и разбежались. После чего она срочно решила отравиться, а ее друзья решили, что из-за него, и дали ему по башке.
— Невероятно содержательный и подробный рассказ, — вздохнул Амарго. — Так что, выходит, он стал сам собой насовсем? Раз мы его опять обнаружили в такой компрометирующей ситуации? И теперь так и пойдет — пьянки, бабы, наркотики и прочее? Или он просто влюбился? Что она за девушка, эта Ольга? Ты ее знаешь?
— Немного. Ее Тереза знает. Местами ничего, правильная девчонка, а местами... То ли в их мире люди такие, то ли она просто чокнутая немного.
— А она переселенка? Ну, тогда понятно. Переселенка, да еще и чокнутая — это самая подходящая пара для Кантора. Они просто нашли друг друга.
— На здоровье, — проворчала Стелла. — Пусть эта чокнутая парочка делает, что хочет, только не в моей клинике. Ты все выяснил?
— У тебя разве выяснишь? — снова вздохнул Амарго. — Я лучше попробую с ним еще раз поговорить.
— Ну, раз у тебя все, тогда я у тебя кое-что спрошу. Ты чему ребенка учишь?
— Ты о чем?
— Я о том, что ты подарил ему нож и сказал, что если кто-то в школе посмеет его дразнить, этот нож можно пускать в ход. Ты что, совсем в старческий маразм впал? Тебе здесь не Мистралия. Здесь так нельзя.
— Нельзя? — рассердился Амарго. — А дразнить мальчика мистралийским байстрюком — можно? И ты спокойно на это смотришь!
— Ничего подобного, я сказала ему, что за такое надо бить в морду не глядя. Но не ножом же! Мануэль, ему десять лет! А если он кого-то убьет?
— Не выдумывай, этим ножом чтобы кого-то убить, надо иметь силы побольше, чем у десятилетнего мальчика. Зато будут бояться и дразнить не посмеют. И не учи мужчину воспитывать сына. Я лучше знаю, как.
— Ты лучше бы научил его чему-то полезному!
— Например?
— Да хотя бы алхимии, что ли.
— Для алхимии он еще маленький. И времени у меня нет. Я слишком мало его вижу. Вот и стараюсь прежде всего научить его тому, чему кроме меня никто больше не научит — быть мужчиной.
— По-мистралийски, — со злой иронией в голосе бросила Стелла.
— А как иначе? Он мистралиец, от этого никуда не денешься. Это даже его сверстники видят. И вообще, Стелла... знаешь, чем больше я на тебя смотрю, тем больше мне кажется, что у тебя ужасно низкое давление. Просто невероятно низкое. А что касается меня, то у меня вообще упало до такой степени, что я сейчас упаду в обморок, если его не повысить немедленно.
— А клизму тебе не поставить? Нет! Мануэль! Не здесь! Пусти немедленно! Не трогай пуговицы! Не смей меня целовать! Я кому говорю!... Мануэль... Ох уж эти наглые мистралийские мужчины!
— Ох уж эти вредные голдианские женщины!
— Мануэль! Ну вот... Опять на столе!..
— А я тебе говорил — пойдем в комнату? Сама не захотела.
— Ты ужасный человек! Как я могла выйти за тебя замуж?
Элмар обнял Ольгу за плечо, как он это обычно делал, когда хотел куда-то повести, и сказал:
— Пойдем, я хочу тебе что-то показать.
Он был как-то напряженно серьезен, словно хотел сделать нечто очень важное. Ольга охотно кивнула и последовала за ним, хотя и подозревала, что разговор пойдет опять все о том же. С тех пор, как она вернулась из больницы, все считали своим долгом сказать ей хоть пару слов о том, что так нельзя и что она не права. Все это ей уже надоело так, что она с трудом удерживалась, чтобы не нахамить сочувствующим, тем более что она сама прекрасно знала, что так нельзя и что она не права. Оставались только его величество Шеллар III, с которым она пока не виделась, и Элмар. Вот как раз сейчас он, видимо, и собрался... Ну что ж, выслушаем и друга Элмара, раз уж выслушали всех остальных...
Он привел ее в какой-то сарай на задворках, где хранился всякий ненужный в хозяйстве хлам, и спросил, указывая на странную громоздкую конструкцию на двух огромных и двух маленьких колесах:
— Знаешь, что это?
— Похоже на ужасно огромное и уродливое инвалидное кресло, — сказала Ольга, присмотревшись внимательнее. И тут же поняла, что он собирается сказать. — Твое?
— Мое, — серьезно кивнул Элмар. — Жак смастерил. — Он огляделся по сторонам и подвинул Ольге какой-то сундук. — Садись.
Ольга послушно опустилась на сундук и достала сигареты, готовясь к долгому и поучительному разговору. Сам Элмар сел в свое кресло, задумчиво помолчал и вдруг сказал:
— Дай-ка мне сигарету.
— Ты же не куришь, — удивилась Ольга, протягивая ему раскрытый портсигар. Элмар взял сигарету и все так же серьезно сказал:
— Обычно — нет. Но одно время я начал было... — Он наклонился, чтобы прикурить, и чуть не подпалил себе волосы, но не заметил этого. — Знаешь, я долго думал, стоит ли вообще об этом говорить, тебе, наверное, и так все надоели своими разговорами... Но потом все-таки решил сказать. Может, мне просто самому нужно кому-то об этом сказать, вот я и нашел повод... Не знаю.
— Конечно, — согласилась Ольга, наблюдая, как неловко он держит сигарету и неумело затягивается.
— Это вечный вопрос, не имеющий решения, — сказал, наконец, он. — В чем истинное мужество — жить или умереть. На него нельзя ответить однозначно, можно спорить до бесконечности. Когда я сидел в этом кресле, я считал, что не должен жить. Воин не может так жить — в бессилии и унижении. Мне казалось, что смерть будет единственным достойным выходом, и настойчиво искал ее. Кузену Шеллару казалось иначе. Мы с ним ссорились и ругались по этому поводу так, что вспомнить стыдно. Он приказал моим слугам следить за мной день и ночь, не оставляя меня одного ни на минуту, и я страшно возмущался по этому поводу. Мало того, что я не имел возможности ничего с собой сделать, так ведь этот постоянный надзор мог и здорового человека довести до безумия. Я требовал, чтобы он это прекратил. А он требовал, чтобы я поклялся честью, что оставлю мысли о самоубийстве. Тебе, наверное, об этом рассказывали. И что было потом, тоже рассказывали. Пришла Азиль, и все закончилось. Я был счастлив снова стать человеком, я был безмерно благодарен моей нимфе за то, что вернула мне здоровье и радость жизни... Но только некоторое время спустя, когда я уже мог спокойно обдумать все происшедшее, я понял, что благодарить-то следует в первую очередь кузена Шеллара, без которого я бы просто не дожил до своего чудесного спасения. И тогда я понял для себя, что жизнь мало чем отличается от битвы. И в жизни, как и в битве, в какое бы безвыходное положение ты ни попал, нельзя сдаваться, надо драться до конца. — Он раздавил пальцами окурок и заключил: — Вот это я и хотел сказать.
— Все правильно, — вздохнула Ольга, поднялась с сундука и обняла его. — Элмар, милый, не расстраивайся. Я все поняла. Прости, пожалуйста.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |