Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Ивик не знала, где и каким образом Дана нашла "Письмо". Вероятно, случайно, где-нибудь в лесу, такие вещи полагалось сразу сдавать, но девочки не сделали этого. Теперь книжку можно было бы и уничтожить — Ивик выучила текст почти наизусть.

Брошюрка представляла собой письмо некоего гэйна, иль Варша, попавшего в плен. Ивик знала, что дарайцы любой ценой стремятся захватить гэйнов живыми. Именно потому, что гэйны очень сильно превосходят дарайцев в умении творить оружие в Медиане, а значит, и в боевых возможностях.

Должно быть, это расовая особенность дейтринов. Хотя не все они обладают ярко выраженными способностями — потому-то в гэйны и отбирают ещё в детстве. Принято считать, что таково благословение Божье, данное свыше тем, кто защищает Дейтрос и Землю. Мир, где воплотился Христос. Самый важный из всех миров.

Захватив дейтрина, дарайцы обычно пытаются его перевербовать. Видимо, иногда это удаётся. Воевать за них, конечно, дейтрин вряд ли сможет, но он будет создавать образы оружия, а дарайцы учатся их копировать. В принципе, любой человек, попавший в Медиану, способен и создать там оружие, но гэйны всякий раз придумывают новое, смертоносно-непредсказуемое, импровизируя по ходу боя. А дарайцы используют заготовки, выученные заранее, — маки. Эти маки у них производят подростки — часть дарайских подростков обладает таким даром и теряет его по мере взросления, — а ещё перевербованные дейтрины.

Правда, говорят, в Дарайе у дейтринов эта способность сохраняется недолго. Ещё несколько лет после предательства. И это уже не столько настоящее творчество в Медиане, сколько наработанный опыт и воспоминания о том, что видел у товарищей. А потом и эта малость исчезает.

Именно так им рассказывали и объясняли.

"Мой незнакомый брат!

Пребывающий во тьме, я хочу, чтобы ты слышал меня.

Я хочу, чтобы свет проник сквозь нерушимую броню твоего сознания. Я хочу спасти тебя — для жизни, для правды, для веры.

Тебе лгали много лет, тебя воспитали убийцей. Знай, что бывает иначе.

Есть мир свободы и гуманизма, мир, где не мучают и не убивают, где не посылают в бой детей, как посылали тебя и меня, где можно свободно мыслить, любить, забыть о серости и нищете..."

Ивик вступление казалось излишне патетическим. Даже странно, что это сочинял гэйн, причём не квиссан сопливый, опытный уже боец. А может быть, нет здесь никакого ложного пафоса, просто сознание Ивик противилось столь непривычным и страшным откровениям. Дарайя — мир свободы? И гуманизма? По тому, как дарайцы ведут себя на войне, этого не скажешь. Варш писал, что его не пытали, что он во всём убедился сам. Что ж, может, и так. Однако Ивик знала много других фактов.

Но это война. На войне жестокость неизбежна.

Дарайцы создали гнусков, отвратительных чудовищ-убийц. Дарайцы несколько раз применяли биологическое оружие. Мама Даны умерла именно от него.

Но и это война. Мы тоже их убиваем.

Дарайцы уничтожили Старый Дейтрос вместе с миллиардами жителей.

"Тебе говорили начиная с вирсена, что дарайцы уничтожили темпоральным винтом Старый Дейтрос. Это ложь, и сейчас ты поймёшь, почему. Старый Дейтрос был уничтожен руками гэйнов Рейты и Кларена иль Шанти. Именно они, находясь в патруле, перехватили темпоральный винт в Медиане и приняли решение вместо Тримы направить его на Дейтрос.

Да, скажешь ты, но ведь уничтожение Тримы дарайцы планировали, это бесспорно. Что ж, я не буду уверять тебя, что дарайцы — ангелы. Любой нормальный человек защищает в первую очередь свою семью, затем свою Родину. Подчёркиваю — нормальный. И дарайцы вот уже много веков стараются защитить свою Родину от нашей информационной агрессии. Ты знаешь, почему Трима опасна для дарайцев. Она опасна благодаря нам же. Триманцы никак не могут нести свою веру на другие миры, они лишены возможности выходить в Медиану. Это мы ухватились за чуждую нам триманскую веру и распространяем свою идеологию повсюду, в том числе и в Дарайе.

Дарайцы были вынуждены защищаться. Они хотели покончить с войной одним жестким, но решительным ударом — раз и навсегда. Да, средство было избрано страшное. Но они даже не собирались уничтожать наш Дейтрос! Они целились в Триму.

И только в извращённом мозгу гэйна могла возникнуть мысль спасти Триму ценой гибели собственной планеты.

Только у нас — и это наша трагедия! — Кларена и Рейту иль Шанти могут считать героями.

А знаешь, что произошло с ними потом? Они не выдержали тяжкого груза вины — ведь на их совести лежали два миллиарда жизней и вся культура Дейтроса. Рейта иль Шанти покончила с собой через несколько месяцев после Катастрофы. Кларен приобрёл тяжёлое психическое расстройство и до конца жизни — недолгой — постоянно лечился.

Человеческая совесть сильнее идеологии. Гэйны оказались способны на бесчеловечное, противоестественное решение. Люди задним числом не смогли смириться с содеянным. Я знаю, что и твоя душа ещё жива..."

Тут Ивик полностью соглашалась с Варшем. Действительно... как можно убийц считать — героями? Тех, кто совершил массовое убийство. "Жертва" — твердили в школе. Тех, кто принёс в жертву весь Дейтрос.

Правда, из этого слишком многое следовало. Логически.

Основная функция Дейтроса — защита Тримы. Сами триманцы себя защитить не способны, перед вторжением из Медианы они бессильны. У них есть великие поэты и музыканты, но даже у тех не развито сродство к Медиане. Облачное тело у них не отделяется, оно неподвижно.

Почему Триму нужно защищать? Потому что на ней воплотился Христос. Исчезнет Трима — исчезнет вся вещественная память о Христе. Можно сохранять Предание, но не станет Иерусалима, города, где камни помнят Его кровь. Не станет Церкви Триманской, старшей, материнской, основанной Им самим. Церковь Дейтроса — лишь тень Церкви Тримы.

Камни Иерусалима важнее жизни всего Дейтроса.

Тем более что Господь возродил Дейтрос к жизни и возродит снова и снова, если понадобится. Иначе некому будет хранить Триму.

Да, так объясняли на уроках — но так уж ли это верно? Может ли быть что-то важнее, чем кровь родителей, братьев и сестёр, родных людей? Ивик не смогла бы ответить.

Бог? А что такое — Бог, и можем ли мы с уверенностью поручиться, что знаем что-то о Нём? Всё наше достоверное знание — о воплотившемся и распятом Христе. Ивик не могла не верить в Христа. Можно до чего угодно дойти в сомнениях, но отрицать Христа? Перестать верить, что Бог любит людей до такой степени, что Сам пошёл на пытки и смерть?

Тогда и жить-то не стоит. Тогда всё бессмысленно.

Но мы можем неправильно толковать желания Бога. Может быть, это вовсе и не наша задача — спасать Триму?

Ивик не очень понимала всё это и обходила стороной. Кстати, Варш не отрёкся от Христа, и его не заставляли это делать. В "Письме" то и дело встречались красноречивые оговорки: "я ежедневно молю Бога о том, чтобы...", "Да просветит тебя Господь!" и всё в таком духе. Книга была написана человеком куда более набожным, чем сама Ивик.

Варш писал о том, что в Дарайе всё иначе. Это светлый и красивый мир. Благоустроенный. Собственно о благах он писал немного — это уж Ивик домысливала какое-то сказочное, непредставимое богатство, благодаря каталогу. В Дарайе всё устроено разумно, отсюда и процветание для всех. Да, там есть безработные, это правда. Но и они хорошо обеспечены государством. У них даже есть собственные машины. Никто не голодает. Нет преступников, нет тюрем. Людей с асоциальными наклонностями не наказывают, а лечат.

Но больше всего Варш писал о самом Дейтросе. Ошеломляющую, обжигающую правду. Ивик и раньше знала факты, которые он приводил, но, видимо, смотрела на них иначе. Мирилась. И все мы только и делаем что миримся, думала она с ожесточением.

"Не голод, нет — но постоянное чувство недоедания. Слишком маленькие порции в школьной столовой, резиновая каша или пустой суп с подгоревшим луком — казалось бы, пусть у нас мало продуктов, это понятно, но в чём причина того, что готовят всегда так плохо? Вожделенные конфеты, слипшиеся, влажные, в шкафчике, запертом на ключ, — к празднику...

Холодные огромные спальни тоорсена. Под утро мёрзнешь, кутаешься в одеяло, сворачиваешься под ним в клубочек, чтобы не потерять ни капли драгоценного тепла, и уже не можешь заснуть до подъёма.

Ощущение жизни в волчьей стае. Враги повсюду. Множество высоких слов о взаимопомощи, о дружбе, о дейтрийском братстве. О Боге, который есть Любовь. Но мальчишки смотрят друг на друга волчатами, сбиваются в стаи, травят слабых, драки и разборки — повседневная жизнь тоорсена. Я рос ещё в Лайсе, мы враждовали и с местными. Побоища до крови, с палками, свинчатками, до пробитых черепов, сломанных рук, треснутых рёбер.

Над всем этим — учитель с розгой, который разбираться не станет, и правые, и виноватые — все получат свою порцию боли и унижения.

Начальная военная подготовка, военизированные игры три, четыре раза в год — на этих занятиях лишь приобретаются навыки, техника, а повседневная жизнь и есть война. Все против всех. Учёба похожа на нескончаемый бой, забыть две-три строчки вызубренного стихотворения, не решить уравнение — почти смертельная рана, недочёты накапливаются, и ты неизбежно оказываешься под розгой.

Учитель твой — враг твой. Его можно ненавидеть, им можно восхищаться — одного только нет, человеческих нормальных отношений. Да разве мы вообще знаем, что это такое — человеческие отношения? Разве нас кто-то учил этому?

Семья? В Дейтросе нет семьи. Родителям давно не до тебя. Родители не живут ради детей, они заняты своей работой, своим "служением Родине". Максимум родительского внимания, на которое ты можешь рассчитывать, — досадливый подзатыльник, если попался не вовремя под руку.

Ты ещё не знаешь, что ждёт тебя в будущем. Жизнь под прицелом. Участь солдат особенно трагична в Дейтросе, потому что никто из нас не выбрал свою судьбу сам. Мы не добровольцы. Хотя большинство из нас гордилось красной лентой, шикуя перед одногруппниками, — понятно, ведь нас не учили уважать интеллект, талант, труд, самым ценным в Дейтросе считается сила, и кто как не военные ею обладают. Но почти никто из нас не планировал карьеру гэйна, нас швырнули на это поле, не оставив выбора, и мы прорывались к цели, обдирая кожу, обливаясь потом, слезами и кровью, и наконец получили звания... те, кто дожил до выпуска. Нас сделали убийцами, и мы гордились своим ремеслом. Мы рисковали жизнью с четырнадцати лет. Играли со смертью. Смерть стала для нас обыденным зрелищем, частью повседневности...

Но и судьба гэйна — ещё не самое страшное. Страшнее всего то, что никто в Дейтросе не защищён от произвола. Завтра наблюдатель твоего квенсена или твоей боевой части недовыполнит план по разоблачениям, и наступит твоя очередь отправиться в Верс. Для этого не надо быть врагом Дейтроса. Достаточно неловко пошутить — и донос на тебя готов. Достаточно порассуждать о Боге. Можно и не совершать никаких нарушений, посадить способны без преувеличения любого невинного. А в Версе ты легко признаешь себя врагом, предателем, кем угодно. Подпишешь любые бумаги. Дело не только в боли, не только в методах психологической ломки. К физической боли мы привыкли с раннего детства. Но в Версе человек теряет себя, он не знает — что, собственно, ему защищать. Ведь его не научили, что есть иные ценности, кроме Дейтроса.

А потом — или пуля в затылок, или лагерь в северных широтах Нового Дейтроса, добыча угля, нефти, металла во имя всё того же Великого Дела... пока не свалишься от истощения и болезней.

Я жил так. И не сознавал, что возможна и другая жизнь. Что она есть. Жизнь, где весёлые ребятишки с мамами и папами купаются в море, а потом идут есть мороженое под яркими тентами. Где матери в страшном сне не приснится, что её ребёнка в четырнадцать лет бросят под пули. Где люди спокойно работают, отдыхают и не задумываются над тем, что можно говорить вслух, а что нельзя. Где война не приходит на улицы и в семьи: война — против нас, дейтрийских агрессоров, — удел генетически изменённых и хорошо подготовленных профессионалов..."

Кое-что Ивик казалось странным. Например, фраза про море и мороженое. Она сама совсем недавно ездила с родителями и Ричи на курорт, и там было много ребятишек с семьями, и кафе-мороженых предостаточно, и любимые её жаренки можно было взять на каждом углу...

И о Версе она до сих пор такого не слышала. То есть знала, что да, есть это учреждение. Но чтобы кто-то говорил с оглядкой? Думал, что можно сказать, а что нельзя? Может быть, это в столице так... в каких-нибудь высших кругах. А вокруг себя Ивик ничего подобного не замечала.

Наконец, кое-где Варш преувеличивает. Например, в тоорсене, где училась Ивик, розги применялись. Но чтобы наказывали за плохую учёбу — она помнила всего пару случаев, и уж действительно, совсем запущенных. Сама Ивик вообще ни разу в жизни не попала под такое наказание.

Но много ли она знает? Варш ещё в Лайсе учился. Может, там всё было суровее, чем сейчас, в Новом Дейтросе.

И потом, картина была правдива В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ. Еда часто оказывалась плохо приготовленной. Конфеты были редкостью, как и любые лакомства. А разделение на группы, травля слабых, ощущение постоянной враждебности — это Ивик видела сплошь и рядом. Хорошо, до кастетов и побоищ на её глазах не доходило, но всё равно Варш пишет правду. Не в частностях, так в целом. Они скудно ели, редко развлекались, у них было слишком мало радостей, слишком много работы, умственной и физической, чересчур много принуждения, напряжения, страха. Они жили как рабы. Рабы государства. Рабы Дейтроса. Рабы Божьи, напрашивалось тут же — но такое продолжение смущало Ивик, ведь вообще-то это правильно, человек и есть раб Божий. Хотя понятно, что раб Божий и раб государства — разница огромная. А ну его, не стоит об этом думать. Интереснее думать про Дарайю.

В Дарайе всё иначе. Там всё — для человека. Всё устроено разумно и гармонично.

В детстве они с Диссе любили сочинять про идеальную жизнь. Придумывали какую-нибудь принцессу в фантастическом мире, или девочку, которая живёт в доме посреди лесной чащи, вдали от всех людей, или детей из будущего... Самое главное тут было — детали. Навоображать мебель, одежду, занавески на окна. Подобрать цвета, материалы. Ивик и в одиночку так играла. Ей не составляло труда добавлять всё новые подробности, держать придуманное в голове, обогащать и развивать. На героине платье из летящего шёлка, зелёное, юбка-клёш, сверху зелёный газ, лиф украшен ромбом из вшитых крошечных изумрудов в золотых оправах... У девочки появлялся целый гардероб, от бальных роб до купальников, придумывались лошади и сёдла, наряды для верховой езды, собственный вертолёт и костюм авиатора. В окружающей обстановке не существовало даже намёка на всё это, воображение Ивик и не нуждалось в наглядном подспорье. Диссе нравилось вырезать бумажных кукол и одевать их, но для Ивик это было слишком муторно, фантазия летела далеко впереди любых возможных воплощений.