И когда он, наконец, увидел ведущую вниз лестницу, успев ужаснуться ее длине и крутизне, то вдруг услышал радостный вой, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки.
Армас оглянулся и увидел бегущего к нему Ооаэо.
Гигант сгреб капитана в охапку, едва не переломав ему последние целые кости, после чего того тесным кольцом окружили пираты, бурно выражая удивление и радость от столь неожиданного появления капитана.
— Придется признать, что чудеса еще совершаются, — произнес какой-то незнакомый светловолосый и элегантный молодой человек, которого капитан никогда раньше не видел. Незнакомец улыбался, являя ряд белоснежнейших зубов, и был, похоже, ничуть не менее счастлив, чем друзья-пираты.
— К черту теперь антигравитатор, сматываемся и как можно скорее! — продолжал он, — Все восторги будут потом! Саланец, вперед! Расчищай дорогу!
Антигравитатор представлял собой небольшую толстую трубку, снабженную пультом управления, которую при известной доле безрассудства можно было использовать вместо лифта, привязавшись к ней покрепче и установив определенную скорость с какой трубка опускалась бы вниз. Пираты как раз тащили это устройство с корабля, чтобы с помощью него спуститься в подземелье.
Армас, опираясь на Ооаэо, умудрился подняться на ноги и заявил незнакомцу:
Я не могу уйти.
Что?!
Я должен вернуться в подземелье!..
Вы рехнулись?! Вперед, я сказал!
Армас резко схватил его за руку и повернул к себе.
Я весьма благодарен вам, молодой человек, хотя и не знаю, что вами руководит, сказал он и в глазах его, устремленных на молодого человека, сверкали льды и алмазы холодные и острые, И, если мы выберемся, сделаю все, что вы пожелаете... Но СЕЙЧАС вы должны делать то, что я говорю!
Меня зовут Айхен, поморщился молодой человек, освобождая плечо из цепких пальцев пирата, Черт с вами, полезайте в ваше подземелье и пусть нас схватят, вижу вы только того и желаете!
Саланец поднял капитана на руки и понес в сторону лифта, вся пиратская братия последовала за ними и Айхен в том числе.
И именно он вызвался спускаться с капитаном в подземелье, намереваясь не дать ему провести там СЛИШКОМ много времени.
Оставив пиратов и саланца возле лифта Армас с принцем стали спускаться. Вдвоем.
Лифт скрипел и дребезжал, испытывая беспредельное терпение Айхена, и полз так медленно, что казалось, вот-вот он остановится совсем. Принцу показалось, что минула целая вечность, прежде чем он застыл и открыл двери.
— Ждите меня здесь, — велел ему Армас и поковылял куда-то по коридору.
Девочку он нашел довольно быстро благодаря непрекращающемуся заунывному плачу. Малышка находилась на руках какой-то пожилой женщины, которая баюкала ее, методично прикладывая к обвислой груди, и капитану пришлось постараться, прежде чем удалось отобрать ребенка у старухи, та вцепилась в него мертвой хваткой, вероятно, уже считая своим.
Когда капитан вдруг появился у лифта с младенцем на руках, принц Айхен остолбенел, разинул рот и долго не мог найтись, что сказать.
— У вас есть оружие? — спросил пират, не давая ему опомниться.
Айхен почти машинально вытащил бластер.
— Вы хотите убить младенца? — удивился он, — Зачем?
— Уберите ваш пистолет! Мне нужно более эффективное оружие, чтобы уничтожить человек сорок-пятьдесят, всех, кто находятся здесь! Я не могу уйти и оставить их!
— Вы точно рехнулись! Маньяк-убийца... Оставьте младенца матери и немедленно убираемся отсюда!
— Нет времени объяснять! — воскликнул Армас, — Поверьте, необходимо сделать то, что я вам говорю!
— У меня нет никакого оружия, — обречено вздохнул принц, — Ни здесь, ни наверху. Мы почти не вооружены, я не предполагал, черт возьми, что вам понадобится бомба!
Армас на мгновение задумался, потом забрал у Айхена бластер, взамен передав ему девочку.
— Еще минутку!
И уковылял снова, провожаемый стенаниями несчастного принца.
Армас вернулся к роженице.
Она пребывала точно в том же состоянии, в каком он оставил ее несколько часов назад. Она то ли спала, то ли была без сознания, лицо ее было спокойно и умиротворенно, будто женщина видела сон... Сон о том, как в ослепительно белоснежной комнате на свет появляется ее дочка, как принимают ее на руки мудрые и добрые врачи, чтобы вымыть, осмотреть и через несколько минут положить рядом с ней...
Армас поднес к ее лицу руку с оружием, но никак не мог выстрелить, и понимал, что вряд ли сможет... Он наклонился, убрал с лица женщины грязную прядь спутанных волос, та улыбнулась сквозь сон, и Армас вдруг вздрогнул и отпрянул, потому что эта улыбка напомнила ему...
...Огромный бальный зал королевского дворца утопал в сиянии кружащихся под потолком разноцветных огней, из-за бесчисленных искусно расставленных зеркал казалось, что зал не имеет пределов, и Армас с двумя приятелями, мальчишками одних с ним лет, носился по этому залу, хватая огоньки, которые тот час же гасли в ладонях, а взрослые ворчали и пытались их утихомирить, но только для виду.
А потом появились король с королевой и двумя дочерьми, младшая из которых была почти ровесницей Армаса и его приятелей, и мальчики вдруг угомонились и приняли степенные позы, потому что гоняться за огоньками представилось им теперь жутко глупым занятием, достойным только малышей. Армас исподтишка рассматривал маленькую принцессу, а потом вдруг случайно поймал ее взгляд и покраснел самым позорнейшим образом, когда девочка ему улыбнулась...
Теперь оставалось только удивляться, почему он не узнал ее сразу. Как мог забыть лицо, которое знали все жители Эрайдана от мала до велика, лицо принцессы Севелины, младшей дочери короля... Нет, нет, конечно, он не мог и предположить, что эта, корчившаяся в муках безумная женщина — дочь короля!.. Он просто не посмел бы предположить! Никогда!
Армас опустился перед женщиной на колени, сраженный горем и отчаянием. Неужели все настолько безнадежно, ведь ее лицо, ее улыбка... они такие же, как прежде...
— Севелина... — Армас осторожно поднял руку женщины и прижал к своей груди.
— Принцесса, проснитесь... Я заберу вас отсюда, вы... Вы поправитесь!
И он засмеялся сквозь слезы, понимая безумие своих слов.
И принцесса действительно проснулась, она посмотрела на Армаса невидящими глазами, забрала из его рук свою ладонь и, подвывая от боли, поползла к кормушке, возле которой постоянно бродил кто-то из ее собратьев по несчастью в поисках лучшего кусочка.
Она приподнялась на колени и вдруг резким движением выхватила кусок мяса у какого-то старика. Завязалась короткая драка, в результате которой женщина все же успела проглотить добычу, а старик, жалобно бурча, принялся искать новую.
Армас смотрел на все это, чувствуя, что сердце его готово разорваться от боли, потом он поднял руку и выстрелил. Вспышка ослепительно белого пламени во мгновение ока превратила женщину в кровавое облако. Все существа, что бродили вокруг кормушки, с воплями бросились прочь, и Армасу пришлось расталкивать их, чтобы пробраться к выходу.
Когда он вернулся к принцу, тот просто кипел от ярости, но взглянув на лицо капитана ничего не сказал ему, молча повернулся и вошел в кабинку лифта.
...Они уже вернулись на базу и все было давно позади, когда Армас, прокручивая в голове прошедшие события, вспомнил одну странную деталь.
Они с Айхеном сидели в капитанских апартаментах и в целях приведения в порядок нервной системы распивали вино.
— Кто-то спустился в подземелье, когда вы захватили тюрьму. — сказал Армас принцу, — Спустился и остался там, вероятно, выжидать, пока все уляжется. А мы с вами в спешке его проворонили.
— Ну и что? — принц на мгновение оторвался от бокала красного вина и посмотрел удивленно, — Зачем этот кто-то нам нужен?
Армас печально улыбнулся.
— Есть у меня одно подозрение... — произнес он, — Не знаю уж, как вам и сказать...
Он посмотрел на принца, принц посмотрел на него.
— Сдается мне, что это был сам президент...
— Что?!
— Дело в том, что он как раз находился в подземелье и разговаривал со мной, когда явился комендант и доложил ему, что в тюрьме какие-то беспорядки. Они быстро покинули мою камеру, поднялись наверх, но видимо испугались за свою безопасность и спустились снова. Заперли мою дверь и — затаились.
Айхен расхохотался.
— А лифт уехал вверх, значит Генлои с комендантом так и остались в подземелье!.. Надо послушать новости, вдруг да скажут, что президент бесследно пропал!
И все же, к большому всеобщему сожалению ничего подобного в новостях не сообщили... Более того, президент Генлои вскоре сам выступил перед общественностью — целый и невредимый.
Нет справедливости на этом свете!
Саша не любил те дни, когда мама уходила на дежурство. Она работала медсестрой в больнице, и сутки через трое ее не было весь день и всю ночь.
Мама забегала в обед на полчасика проверить все ли у Саши в порядке и звонила каждый час, но все равно Саша остро чувствовал свое одиночество, особенно ночью, когда мамины звонки прекращались, и он оставался один с отцом.
Саша знал, что нельзя ненавидеть собственного отца, он хотел полюбить его, старался, как мог, но ничего не получалось. Каждый раз когда он видел как его пьяный папочка вваливается в квартиру невнятно матерясь, а потом громко храпит, мерзкий и вонючий, Саше хотелось его убить — накинуть на одутловатую синюшную рожу подушку и хорошенько прижать, он и сопротивляться-то не сможет в таком состоянии... Или перерезать ему горло острым лезвием...
В те редкие дни, когда отец был трезвым, Саша прощал его. Почему-то он каждый раз надеялся, что как раз сегодня отец решил бросить пить, и потому старался быть милым и ласковым, чтобы папа понял, как он, Саша, его любит, и что ради него, Саши, действительно стоило бы пойти на какие-то жертвы.
Впрочем, когда отец был трезвым, он целый день валялся на диване с сигаретой и смотрел телевизор, ему, судя по всему, было все равно, любит его Саша или нет.
Перед дежурствами мама слезно просила отца не пить "хотя бы сегодня", присматривать за мальчиком, пока ее нет дома. Иногда отец внимал ее мольбам и действительно не пил — валялся на диване и курил, а Саша кормил его обедом и рассказывал о школе.
На самом деле за Сашей давно уже не надо было присматривать, ему было почти восемь лет, и учился он уже во втором классе.
На самом деле Саша с большим удовольствием пробыл бы эти сутки один дома, он не открыл бы дверь никому чужому, он не забыл бы сделать уроки и вовремя лег спать. Ему не пришлось бы тогда весь день витать в отупляющих и тяжелых клубах табачного дыма, от которого очень быстро начинала болеть голова...
Их маленькая однокомнатная квартирка делилась на две части большим платяным шкафом. Там, за шкафом, у мальчика был свой собственный угол, где стояли его письменный стол и кровать, между которыми даже оставалось место для стула. Роскошные хоромы для маленького мальчика.
Радио на кухне пропикало девять часов. Саша оторвал глаза от книжки и выжидающе посмотрел на телефон. У него была такая маленькая игра — он засекал по стрелке часов, сколько секунд пройдет между сигналом точного времени и маминым звонком... Обычно результат колебался между десятью и тридцатью.
На сей раз мальчик насчитал семнадцать...
— Ну как ты, кисеныш?
— Все так же.
— Все читаешь?
— Угу.
— Ты поужинал?
— Угу.
— А уроки все сделал?
— Угу.
— Что у вас завтра?
— Матека, чтение... Да сделал я все, ма...
— Ну смотри... Что папа делает?
Саше не нужно было выходить из-за шкафа и смотреть — он и так знал, что делает папа.
— Телек смотрит... как обычно.
— Он... как?
Еще Саша ненавидел своего отца за такой вот извиняющийся тон, каким мама всегда говорила о нем. Каждый раз она как будто просила прощения у мальчика, что у него такой отец.
— Нормально.
Слово "нормально" должно было означать, что отец трезв... Не хотелось огорчать маму, да и можно ли сказать, что отец пьян, когда он выпил всего лишь три бутылки пива? Что для него три бутылки пива?..
— Не читай долго. Ладно, маленький?
— Ладно...
— А я завтра приду рано-рано и разбужу тебя в школу. Не скучай, хорошо?
— Ладно...
— Сашка...
— Ну?
— Обещай, что в половине десятого будешь уже спать.
— Да ладно, ладно...
— Клянись!
— Ма, ну ты как маленькая...
Все... теперь до самого утра он не услышит маминого голоса, но зато утром он услышит его уже не по телефону а прямо у себя над ухом.
Надо только пережить эту ночь.
Она не такая уж долгая — эта ночь. Если удастся быстро уснуть, то она пролетит очень быстро...
Саша уснул в десять, засунув голову под подушку, чтобы не было слышно телевизора, отец никогда не выключал его раньше двенадцати. Под подушкой было жарко и душно, а выстрелы и вопли слышались все равно, поэтому первый сашин сон был о джугнлях и о бандитах, которые гнались за ним, громко кричали и стреляли... А потом бандиты исчезли где-то позади, а Саша заблудился и устал... Идти было тяжело, ноги увязали в густой траве, а в воздухе стоял горячий туман и стало трудно дышать... Все труднее и труднее... Потом что-то громко затрезвонило, и от этого звона Саша проснулся.
"Дверной звонок или будильник?" — успел подумать он прежде чем проснулся окончательно.
Когда он проснулся, то сперва подумал, что на самом деле все еще спит, а потом решил, что к ним в квартиру забрался кто-то чужой... и очень злой.
Саша услышал треск. И скрежет. Там, у отца... за шкафом...
— Мама! — закричал он, потом вспомнил, что мамы нет и испугался еще больше.
Вокруг клубился дым, черный и зловонный, (неужели папа так накурил?!) дыма было так много, что Саша больше не смог кричать, он задохнулся и закашлялся.
Дым...
Огонь...
Рубиновые отблески плясали на стенах, ярко освещая комнату. Они пока еще были за шкафом — злобные, яростные чудовища беснующиеся между огнем и дымом, хохочущие, бормочущие, рычащие, они творили какой-то свой особенный чудовищный ритуал...
Саша всегда ложился спать при открытом окне, пусть бывало холодно, но зато табачный дым к утру выветривался совсем... Может быть, благодаря распахнутым рамам, сквозь которые дым валил наружу, мальчик был еще жив...
Саша сидел на кровати парализованный ужасом, он кашлял-кашлял и не мог остановиться, пока его не вырвало прямо на белоснежные простыни.
— Мамочка, — тоненько заскулил он и потянулся к телефону на столе.
Он попытался набрать номер, но цифры как-то вдруг перепутались в его голове и так и не смогли выстроиться в правильном порядке.
Никто не поможет, никто не успеет! Нужно попробовать добраться до двери... выйти на лестницу... позвонить в квартиру тете Марине...
Саша выглянул из-за шкафа, и пламя опалило его. Вся комната уже была в огне. В ослепительно-оранжевом мареве дрожали черные скелеты горящей мебели, золотое море разливалось по лакированному паркету... как огромный костер полыхал диван. Саша пронзительно завизжал, когда в этом огненном буйстве увидел скорченную в предсмертной судороге, уже обугленную человеческую фигуру.
