Книга Исхода

Но пока что она, укрепившись в своей вновь обретенной цитадели, изо всех сил сохраняла позицию стороннего наблюдателя, и смотрела только, что творит напарник, и начала потихоньку замечать что-то не то. Художника, хоть и не так быстро, как давеча ее, явно начало заносить. Он все быстрее начал продвигаться во все новых направлениях, и, само собой, это были такие направления, которые лично ей и в голову не пришли бы. Еще бы, — он изощрен, а мы, мы — люди простые. Результат еще одного допущения... Черт, ей такого и не выдумать, а красиво получается... Эй, эй, куда это он? Его Поиск затягивал, как водоворот, все больше подводя к Последнему Пределу, за которым переставала существовать, невероятной становилась Навигационная Система. То, что следовало бы назвать Границей Небытия и Точкой Безумия. Именно без-умия, безвозвратной гибели сознания. От того момента, когда она заподозрила что-то неладное и до того, когда она враз сняла поддержку Навигационной Системы на дублированном пульте, и — вышла сама. Европеец, наверное, был бы иссиня-бледным, а желтокожий даже более, чем обычно бывают корейцы, художник был сейчас каким-то даже зеленоватым. Он, словно в экстазе, мотал со стороны на сторону откинутой назад головой, а на лице его было написано абсолютное блаженство. Гудрун стремглав кинулась к нему и с присущей ей, при необходимости — во всю ширь оказывающей себя, силой выволокла его из раскрывшегося кресла. Мгновение спустя к ней присоединился Некто В Сером, вдвоем они зачем-то отволокли корейца шагов на пять и положили его на свои куртки. Гудрунв смертном беспокойстве присела над ним, похлопывая по щекам, и с облегчением вздохнула: он довольно быстро открыл глаза, и взгляд его постепенно обрел осмысленность.

— Простите, — невнятно пробормотал он, — пожалуйста, — простите... Я... Я и впрямь переоценил свои силы... Ох... И, кажется, весьма вас подвел... Это... Этот род деятельности совершенно, совершенно мне противопоказан... И — спасибо, кто-то вырвал меня от самой границы приступа... Еще немного, и вы имели бы дело с бессмысленным, пускающим слюни растением... Прошу извинить, — он сел, охнул, и взялся за голову, — у меня чрезвычайно болит голова и ... Я немного полежу, ладно?

Он с видимым усилием отошел в сторону и, скорчившись, лег набок, прямо на пол. Анна, небрежно подприкрывшись сенсором, тут же подняла из пола под ним вогнутое, облегающее ложе.

— А ты-то — как? — Спросил, обращаясь к ней, Некто В Сером. — Ничего такого?

— Нормально, — солидно пожала плечами она, — уже нормально. Он проделал за меня практически все, что нужно, и теперь все ясно... Почти — все.

— А, так он помог все-таки?

— Говорю тебе, — он сделал все. Почти все. Еще нас спасло то, что я-то была во второй раз и поэтому знала, чего ждать. Иначе, правду говоря, он утопил бы меня, заволок бы в такие... А!

— А сейчас?

— А сейчас все в порядке. Почти все... Вы что решили-то? Со всеми?

— Обратная сторона Луны. Как и предполагалось.

— Это очень удачно. Я успела малость проработать именно этот вариант. Беги к Ресибиру, пусть он все-таки, на всякий случай, добирается своим ходом, а уж потом пусть запасутся как следует и прилетают за нами... Задачи — ясны?

— Повторить, мэ-эм?

— Ладно уж... Исполняйте. И я пошла исполнять.

Момент времени — один. Проба пера(!!!!!).

Ее голос рявкнул откуда-то с потолка, но это по преимуществу, а вообще говоря — он доносился отовсюду:

— Все приготовьтесь. На всякий случай — держитесь покрепче. Художник — пришел в себя? Окончательно? Если нет, пусть кто-то подойдет ко мне и тронет сенсор. Повторяю...

— Ага, — сквозь зубы прошипел Некто В Сером, — уваж-жаемые пассажиры, пристегните привязные ремни и штаны к жопе... Лайнер ведет Командир Корабля Пилот Первого Класса Анютка-поблядутка... Командир Корабля и весь наличный экипаж в составе Анки-засранки, Нюшки-поблядушки и Анютки-проститутки п-приветствуют всю честную к-компанию... А вот продолжительности полета у нас нет: чего нет, того нет. Плагиат, конечно, но есть и отличие: глупость эта вполне-вполне может оказаться правдой...

Он — трусил, и избывал страх болтовней, и отдавал себе в этом отчет. А голос со всех сторон рявкнул и опять:

— Приготовились!!!

Некто В Сером вздрогнул от неожиданности и злобно плюнул:

— Тьфу!

Тут-то оно все и произошло. Это было мимолетное, такое, что потом трудно было понять, — было что-нибудь или же ничего все-таки не было, ощущение, что кто-то хлопнул их — безболезненно, но зато сразу по всему телу. Еще это было похоже на короткое, резкое "падение" спросонок. Никто ничего не успел понять, а Анна распустила кресло и с некоторым удивлением сказала с чуть даже вопросительной интонацией, как будто не особенно-то и веря:

— Все.

Недолго покопавшись, она включила такой широкий панорамный обзор, какой только смогла. Все было правильно: громадная черная призма как ни в чем ни бывало лежала на пологом склоне чего-то такого, над ними сияли невозможные на Земле сонмища звезд, а с другой стороны, — чуть левее угольно-черного от тени, зазубренного отрога скальной стены, — виднелись освещенные пепельным светом, спокойные, полные достоинства кратеры. Такие, какими их рисуют в книжках.

— Обо всем позаботились, — задумчиво проговорил Первый Пилот, скребя ногтем передний зуб, — а вот пожрать не взяли. А жрать — хочется, а ели мы последний раз — аж восемь часов назад... Да, неужто же всего восемь часов тому назад?!! Так что давайте связываться, они еще подзамахаются нас искать. Хотя, с другой стороны — не иголка. Отыщут. Не-ет, без маленьких машинок, — как без рук: в следующий раз непременно с собой на борт поднимем.

— Ну — нельзя было, понимаешь?

— Понимаю. Только от этого мне ни капельки не легче. Ладно, ты иди, а я тоже отдохну немножко, — да и буду осваиваться дальше. Не все же нам будут жратву еропланами возить, какие-нибудь возможности надо изыскивать и внутри.

— А есть?

— Да откуда ж я знаю? Тут универсальный пульт — ну такой с виду простой, ну такой немудрящий! А как я прикинула число возможных команд, предусмотренные кодовые ключи и прочее... Мы очень нескоро узнаем все возможности этой вещи. Если вообще узнаем. Страшная вещь — Черная Технология.

— Мы сами — в некотором роде ее продукт.

— Вот-вот, — она невесело рассмеялась, а Некто В Сером в очередной раз удивился, как сильно изменился этот человек за считанные месяцы, — я и говорю — страшная. Как раз это и имею ввиду.

Проблему обнаружения они, связавшись, решили исключительно просто: когда две "таблетки" с эвакуаторами повторно вышли на связь, Анна включила радиомаяк, сдублировав ослепительно-ярким полусферическим фонарем, вспухшим на верхней грани Изделия. Даже только один этот свет был виден за десятки тысяч километров на обратной стороне, погруженной в полутень. На тот случай, если бы не удалось использовать системы устройства в качестве сигнальных механизмов, у них оставались еще две "бомбы". Этого должно было хватить. Два плоских,черных многогранника тенями скользнули к черному монолиту Изделия и один за другим нырнули в распахнутый двенадцатиметровый проем: Первому Пилоту было еще очень далеко до той степени овладения всеми возможностями Черной Призмы, которая была достигнута впоследствии. Даже потом, много позже, когда все достижения Сообщества были значительно превзойдены, универсализм этого устройства вызывал почтительное удивление потомков: так люди двадцатого века с уважением смотрели на египетские пирамиды.

— Строили мы, строили, и, наконец построили. Это — цитата. А хотите еще одну? Сбылась мечта идиота. Утешает только то, что я тут не один.

— Мой бог... Откуда такой пессимизм?

— А вы отдаете себе отчет, что мы уже миновали точку возврата? Все!!! Ситуация чем дальше, тем больше становится необратимой. Она уже необратима, теперь, даже если мы передумаем, как раньше уже не будет. Я — первая в этом процессе ласточка: мне уже не вернуться, меня на дорогой и горячо любимой Родине разыскивают уже с собаками, я не получал таких данных, но я на сто процентов уверен в этом.

— Ты знал, на что идешь.

— Одно дело — иметь возможность передумать, и совсем другое — вдруг понять, что возврата нет. И так очень скоро будет со всеми... Ну, — почти со всеми. Мне больше не видать жену и детей, не видать родного дома, и это — вне зависимости от того, уйдем мы, или же нет.

— Мы имеем дело с классическим случаем метаний непостижимой славянской души, передача первая. Слушайте нас по... Кстати, какой сегодня день?

— Да среда, среда... И это тебе отлично известно.

— Ах да, — среда! Значит, — по средам, в восемнадцать часов пополудни. Имей ввиду: работы нам предстоит еще на-амного больше, чем мы уже сделали, и гораздо лучше будет, если ты будешь думать прежде всего именно об этом. А хандра твоя — никому не нужна! Недостижимое — не существует, русский...

— В нашем случае это звучит особенно здорово.

— У каждого — свое недостижимое. Так что будь любезен завтра же присоединиться к работе по генетическому сканеру. Это — первоочередная задача. Без этого все остальное просто не имеет смысла.

— То, что я расскажу тебе, не должен знать никто. Я и тебе не сказала бы, но только считаю, что мы с тобой — одно.

— Не будь такой серьезной, — Тэшик-Таш сделал попытку обнять ее, но Анюта со всей определенностью выскользнула из его умелых рук, — а то ты просто меня пугаешь.

— Да погоди ты! Ну, — отс-стань! Слушай...

— Хорошо-хорошо... Слушаю.

— Это — никакой не звездолет, по крайней мере — не только звездолет. Это — жуткая штуковина, которая воображает себя центром мироздания. Понимаешь? Вроде бы как это мир вращается вокруг, всецело к ее услугам, а она стоит на месте.

— Механический Солипсист.

— Чего?

— Ты продолжай, не обращай внимания. Это ты пройдешь потом, если будет время и желание.

— Вот. Эта... вещь может предложить кому угодно что угодно. На что только хватит фантазии и ума. Тут такой соблазн, что устоять просто невозможно, и поэтому-то я и прошу тебя молчать. Пусть никто ничего не знает, тогда у нас еще будет шанс выбрать что-то понятное и одно на всех. Иначе — все! Понимаешь?

— Да понимаю. Понимаю.

— Я не могу объяснить, но только точно знаю: это слишком много для человека. Ничего хорошего не выйдет, если мы сразу войдем во все возможности. Если мир перестанет сопротивляться нам, мы потеряем себя. Я это знаешь как поняла, когда вылезла из первого Поиска? Это такое же самоубийство, как если бы мы и впрямь себя убили. Как бы не похлеще еще. Когда-нибудь — может быть, но только не сейчас. Не готовы мы, милый.

— Эти мысли повторялись тысячи раз и тысячи лет. И всегда за ними стояла какая-нибудь гадость.

— Ты не представляешь себе, ты просто себе не представляешь!

— А ты — возбуждаешь мое любопытство. Так школьники, наслушавшись речей, какая бяка эти наркотики, только больше заинтересовываются и — пробуют.

— Я уже позаботилась об этом. Главное, — ты помалкивай, и все будет в порядке.

— Гм... А кроме тебя — так уж никто и не знает?

— Знает художник. Но уж он-то будет молчать! Он сам чуть не пропал, и меня вполне-вполне мог затащить без отдачи.

— А ты, значит, такая специальная суперменская девчонка, которой можно, когда другим нельзя? Опасно? Даже такой страшной машинище, как наш азиат?

— Да в этом-то все и дело! У него — фантазия, вопросы, которые никому из нас даже в голову не придут, а придут — так мы высказать не сможем, страшный опыт в подобных делах, вот его и заволокло. А я — что? Я — дура, пусть не во всем, но все-таки дура, ни ума, ни фантазии, дальше околицы не бывала и слаще морковки ничего не пробовала. Только поэтому, наверное, и вылезла...

— Так что ж тогда тебя так напугало? Чего видела-то?

— Много чего! Долго пришлось бы рассказывать. Знаешь, — я не поверила, когда мне сказали, что в самый первый раз я пробыла в Поиске всего десять минут.

— Ав другие разы?

— Научилась вести себя осторожно и не лезла больше, куда не следует. Такая например ситуация: представь себе, что голова одна — моя, потому что по-другому быть не может, а комплектов женской оснастки — не то семнадцать, не то двадцать три, причем семь из них — явственно, а остальные — не так уж, и все находятся в использовании одновременно. Враз и на разный манер. Могу похвастаться, что в большинстве случаев, все-таки, в общем, — с тобой, но и не только все-таки. Вот, к примеру, — запомнилось что-то среднее между человеком и собакой, живое, но, одновременно, и искусственное. Механическое, но не вполне. Понимаешь? Ты представляешь себе, что это такое, когда тебя, — и именно тебя, никого другого, — дерут в двадцать писек одновременно? Помимо прочих дырок?

— Откровенно говоря, — с трудом. Но могу себе представить, что ощущение... Несколько избыточное.

— Да уж! И ты поверь мне, что это — самое малое, и то, что хоть как-то можно объяснить. Остальное и еще круче. И ведь это я, — дура райцентровская! А художника прихватило так, что его вытаскивать пришлось. А теперь — шабаш! Только то, что надо, и ничего кроме. И инструктаж провела, что — предлагать, а что, без особого распоряжения, — нет... На всякий случай, вдруг со мной что...

Швейцарец помолчал, обдумывая дикие обстоятельства, потом произнес задумчиво:

— Нет, я понимаю — Суть Вещей, Непротиворечивость В Расширенных Пределах и прочие новации практической философии, — но так-то зачем? Зачем устраивать из навигационного комплекса — ловушку для живых людей? К чему такая дьявольская шутка?

— Я тоже думала об этом. Долго. А потом поняла, что по-другому просто не получилось бы. Твое "нормальное управление" пришлось бы осваивать десять лет. А до этого — парочку институтов кончить. Мы — окружены стенами невозможного, и каждый раз у нас есть только узенькая тропка, чтобы миновать очередную стену. Поэтому эти тропы всегда опасны как.. Как...

— Не трудись. До тебя сказано, что, мол, путь туда лежит по лезвию бритвы... Или по острию меча, — это без разницы.

— Вот-вот. Принципы дали нам возможность очень-очень быстро освоить эту штуку, но возможность эта — на самом пределе. Есть такая вероятность, что среди собравшихся найдется тот, кто не влетит, но все-таки сумеет разобраться.

— Да, — кивнул Тэшик-Таш, — или — возможность угробить трех-четырех и достаточно жестокости чтобы пойти на это. Или — достаточно ума, чтобы не лезть сразу в навигационную систему, а освоить процедуру прерывания и посадить кого-нибудь на страже с пальцем на кнопке.

— Времени не было все обдумать, времени! Там, кроме меня, и не глупей твоего люди были!

— Любовь моя, — тебя же никто и не обвиняет. И никто не говорит, что эта вероятность — более вероятная. Вы справились в отведенный вам обстоятельствами очень короткий срок. Это почти чудо. Согласен... От тебя, между прочим, зверем пахнет.

— Не ври. Я только из-под душа.

— А — вопреки. У тебя это от состояния духа зависит.

— Отрастил себе носище и придирается ... Ой!