— Тебе нужно почиститься, — тихо говорит Джулия. — Я позвала тебя, чтобы спросить разрешения уехать. Марта говорит, что благовоспитанной девушке нельзя оставаться на ночь в чужом доме.

— Этот дом скоро станет для тебя родным, потому что ты будешь моей женой.

Она поднимает на меня отчаянный взгляд и переспрашивает, уточняет:

— Ты не оставишь меня? Разве ты можешь полюбить меня — такую?

С неожиданным кокетством она расправляет юбку и поворачивается кругом, кося на меня испуганным серым глазом.

Как можно обмануть мое существо?

— А ты сможешь меня полюбить — такого? — Я демонстративно через плечо большим пальцем показываю на купу дерев, где мы целовались с Лоренцо.

Кажется, я вижу в Джулии красные нити решительных мыслей, синие — сомнений, желтыми змейками проскальзывает недоумение...

— Я тебе верю, — вдруг говорит мое существо, делает шаг, обнимает меня и кладет голову на мое плечо. — Ты меня не обманешь, ты будешь со мной.

— Молодые люди, — строго говорит Марта. — Я здесь, чтобы следить за вашей нравственностью.

А глаза ее сияют, щеки раскраснелись почище рубинов в ее серьгах.

Я не скажу, что сердце мое разрывается. Я просто счастлив.

Мое существо меня любит. Безоговорочно.

Гости разъезжаются, сумерки еще нежно-синие, когда Марко говорит о своем подарке. И смотрит выжидающе. Лоренцо стоит рядом, но я боюсь смотреть на него. Мне кажется, я выдал все, что мог, и более того. Я в его власти. И не хочу услышать от него ничего, потому что. Потому что перстень греет мой палец, мне кажется, что Марко его видит и знает о смысле подарка.

Марко дарит мне яхту. И спрашивает, поедем ли мы на подарок смотреть сегодня или же завтра утром? Он не пойдет на заседание в магистрат.

Ради меня.

Мне страшно.

Я смотрю на Марко, не в силах принять решение. Он понимает.

— Едем сейчас, — берет меня за руку, делает знак Лоренцо, потом к нам присоединяются мастер Рауль и охрана.

Еще не темно.

Свежевыкрашенная, приубранная красавица яхта стоит у причала, сверкая разноцветными фонариками, источая запах цветов. Палуба в букетах ирисов в больших тяжелых вазах из стекла, которое по всему миру называют венецианским.

Яхта небольшая, на ней вряд ли больше двух кают.

И называется "Малышка".

Я полюбил ее с первого взгляда. И за имя — тоже.

— Чтобы владеть яхтой, нужно понимать хотя бы немного в управлении. В строении. Тем более, сын, как бы не была мала "Малышка", это не рапира. Тем более, шпагу тебе мастер Рауль пока не доверил.

Мастер Рауль, язва первостатейная, громко отмечает свое согласие с оценкой моей неумелости и слабости.

Я даже удивляюсь, почему у меня нашелся голос.

— Тогда вам, мой господин, не следовало дарить мне такую дорогую и опасную игрушку.

Ну да, они хохочут. Марко, Лоренцо и мастер — не скрываясь, а остальная свита сдерживается и отворачивается.

— Завтра я весь день планирую посвятить твоим морским тренировкам. У нас есть превосходная команда из трех человек, включая капитана. Ты согласен претерпеть некоторые неудобства и побыть юнгой, пока освоишься? Потом вы останетесь вчетвером.

Я сомневался. Я здорово сомневался, пока не увидел на носу большую синюю свечу для бога морских глубин. И невозмутимый взгляд капитана, чем-то похожего на моего отца.

Я первым взошел на борт, и ничуть не удивился, когда на меня вылили ведро морской воды. Я встряхнулся и засмеялся.

Это мое. Это мое! Я кинулся к мачте и обнял ее всем телом.

— Хороший у нас хозяин, — уверенно сказала команда.

А с пирса уже катили бочку с лучшим вином.

Марко сидел в выставленном на палубу кресле и смотрел на меня. Я радовался.

Я радовался.

Наверное, и за своего отца. Я буду плавать по морю. Я никакой моряк, но моя "Малышка" отправит меня, где я смогу принести богу глубин жертву.

— У нас три каюты. Отец будет в одной, во второй ты — вместо команды. В третьей — сколько поместится остальных. Лето теплое, будем на палубе, — поставил меня в известность Лоренцо.

Мы уже были в море, Марко, я, и Ворон. Сопровождающие остались на берегу. В последний момент мне удалось заметить, что Рауля кто-то отправил вопреки его желанию. Я не понял, Марко или Лоренцо, они стояли рядом.

Свежий ветер поднимал волосы Энцо над воротником камзола. Я так и не понял, как мы оказались вдвоем на корме.

— Я соскучился, я хочу тебя, ты меня завел нешуточно, — признался Ворон.

— Зачем я тебе?

Ворон промолчал.

Крупные звезды висели над нами, они не отражались в текучей воде, зато светились в его глазах. Я готов был упасть в море, но не в его глаза.

— Я не хочу тебя. Я тебя люблю.

Я не был готов, что Энцо будет отступать, и ухватил его на самом краю, когда он мог бы перевалиться через борт.

Мы простояли так недолго. Я держал его, удивляясь, как мои пальцы не прорвали одежду. Лоренцо — молча, в изумлении глядя на меня.

Пришли в себя. И разошлись.

Я сел у ног Марко и спросил, зачем нам бочка вина. Нас на борту шестеро, а кто будет вести яхту, если все упьются?

Марко погладил меня по волосам и сказал, что вино — жертва синелицему богу.

— Хочешь, выльем вино сейчас?

— Нет, при свете дня будет интересно посмотреть, как разливается красное в воде. Пурпурноцветное море, — ответил я, вспомнив уроки античности.

— Умник, — ласково сказал Лоренцо и сел по другой бок от отца.

Я так и заснул. И не помню, как оказался в каюте.

И меня ведь кто-то раздел.

Я впервые встретил утро в море.

В море над горизонтом солнце — огромное!

Яхта слегка покачивалась под утренним бризом, стоя на месте. Одна синяя свеча сменилась другой. Команда улыбалась мне.

Марко и Лоренцо, видимо, были еще в каюте.

Я вспомнил рассказы отца.

Мы вынули затычку из бочонка, отлили часть в кувшин, каждый из нас отхлебнул глоток, а второй выплюнул в море — из своего рта, поцеловав волну. Потом мы подняли якорь и пошли вперед, оставляя за кормой красную струйку. А я вытряхивал из ваз ирисы и кидал за борт, с каждым цветком шепча пожелания здоровья, счастья и удачи всем, кто в море.

И только потом увидел, что Марко и Лоренцо стоят вместе с командой и смотрят на меня.

Я шут, я паяц? Пересмешник? Они смотрели...с испуганной любовью.

Так мне показалось.

Все занятия были отменены.

Высадив Марко и Лоренцо, яхта дрейфовала вдоль берега, а я учился ставить паруса, драить палубу, рулить и прокладывать курс.

Неделя меня вымотала настолько, что я не узнал себя в зеркале, а мастер Рауль только зыркнул одобрительно на мои мышцы и загорелое лицо.

А мое существо, которое я застал, конечно, за уроком у мамы, завизжало и повисло на моей шее.

Вот уж чего не ожидал.

от 17.04.10

Шли последние влажные дни короткого венецианского лета.

Солнце беспощадно высушивало воду на площадях и улицах, следы дождя, успевшего упасть за короткие периоды, когда тучи скрывали светило. Пар становился удушливым, путал мысли и порождал низменные желания.

Говорят, что в приморских городах воздух свеж, постоянные вихревые потоки приносят целительную соль и йод. Но Венеция задыхается от каналов, которые из водных артерий когда-то стали гниющей сетью.

Но я люблю мой город. Он так красиво умирает уже несколько столетий — и не умрет никогда, пока жива вера в глубинного бога, пока маскарады и карнавалы расцвечивают серые улицы, пока синие свечи горят в домах всех, причастных морю.

Я сразу же начал тосковать по "Малышке".

Мастер Рауль на следующий день после возвращения дал мне шпагу. По сравнению с его собственной, да и с оружием Энцо, она казалась игрушечной. Но я обрадовался.

Гарда обняла руку, как сшитая на заказ перчатка, и я понял, что на самом деле мастер думал о моем обучении и удобстве, в то время как я изводил себя ревностью.

И что я ему, конечно, не конкурент даже в глазах Энцо.

Но переменил свое мнение, когда мастер тут же предложил не тренировку и отработку приемов с незнакомым оружием, а поединок с Лоренцо.

Я внутренне собрался, как мог, тщательнее. Пока Ворон кружил вокруг меня, я несколько раз прикинул возросший вес клинка в руке, вспомнил, как двигался мастер.

Энцо жестом предложил мне нападать первым. Стоял в открытой позиции, будто предлагал сердце проткнуть. Ну, я и удивился, и зазевался. И получил легкий укол в левое плечо, так близко от моего собственного сердца, что, был бы он настоящим противником, убил бы в самом начале поединка.

Потом началась пытка. Я пытался зеркально копировать его движения, как самый глупый паяц на вторых ролях. Но вскоре понял, что его усмешка бесит меня больше, чем мои жалкие попытки подражательства, и предпочел совершать собственные промахи.

И получил полной мерой. Лоренцо не жалел меня. Он жалил острием шпаги, но каждый укол воспринимался мной, как укус, любовная ласка, потому что мы не отводили взглядов друг от друга.

Удивительно, как моя рука еще могла фехтовать, потому что я смотрел не на клинок.

Я уже изнемогал от желания, а в глазах Ворона горел тот страстный свет, который я видел и чувствовал в немногие минуты, которые мы общались наедине.

И тут мастер прекратил нашу тренировку.

— Ты его жалеешь, Лоренцо. Так мальчик ничему не научится. Молодой господин отдышится — минут пять — и поиграет со мной.

Я сел на скамью, расстегнул рубашку. Энцо заботливо отер мне шею и грудь полотенцем. Его же ворот был наглухо застегнут, хотя пропитался потом.

Я уже знал, что он скрывает не засосы, как я ранее думал, а цепочку, свитую из двух прядей волос: вороного цвета и более светлого. Мои ли волосы были вплетены в его?

Я не спрошу об этом, ни за что. Достаточно, что Ворон обратился к магии, и узнай об этом кто-то из священников официальной церкви...

Магия, кольцо с приворотным зельем. Какую цель преследует прекрасный Ворон? И кто ему нужен, и что ему нужно на самом деле?

Недолго мне позволено было предаваться раздумьям и млеть от прикосновений Ворона.

Мастер приказал ставать в позицию.

Следующие минуты...или часы? Я не могу собрать воедино и осмыслить.

Уколы Рауля отличались от Лоренцевых. От них было больно, кровавые пятна расшивали мою одежду. Самым позорным был пропущенный укол в ягодицу.

Когда мастер опустил шпагу, я даже не поверил своему счастью. Я еще жив, я пытался отражать удары, вполне серьезные, как я успел понять по глазам Ворона, перед тем, как упасть в его руки.

— Смажь его, чтобы остановить кровь и предупредить воспаление, иначе нам с тобой обоим не жить, — услышал издалека голос Рауля.

Руки. Такие знакомые руки Лоренцо, к которым я еще не привык, но уже знаю.

Я лежу на скамье голый. Ворон втирает щиплюще-прохладное средство в мою кожу, кружа у болезненных мест. Я пытаюсь не вскрикивать, зажимая в зубах кисть руки. Но постепенно мне становится все слаще, все эротичнее...Потому что пальцы Лоренцо становятся нежнее, и дыхание его становится чаще. Я плыву, синелицый бог глубин раскрывает мне объятия, а мой...Мой Ворон меня любит пальцами, дыханием, обволакивает эмоциями!

— Достаточно, — сухо говорит мастер. Я понял: он сидел напротив моего обращенного к нему лица, вглядывался в мои затуманенные глаза все это время, а я не видел его.

И тут я почувствовал мокрое под собой.

Я кончил. Как же теперь встать?

Лоренцо последний раз провел ладонью по моей спине, а Рауль кинул в меня скомканным полотенцем.

Не вставая, я вытер живот и скамейку от спермы, отвернувшись, оделся.

— Ваша одежда безнадежно испорчена, Доминико, прошу прощения, — неожиданно сказал мастер. — Постарайтесь выспаться, прежде чем придете на утреннюю пробежку. И отключайте эмоции в поединке. Все, кроме одной: победить. Еще одна рекомендация: разденьтесь и голышом повертитесь перед зеркалом. Увидите следы уколов. Это ваши уязвимые места. Не подставляйтесь больше.

Я ухожу и знаю почему-то: они покинут тренировочный зал сразу же через другую дверь. Вдвоем. Взбудораженные, взвинченные. Какой будет их любовь?

Теодора пытается визжать, когда видит меня. Я прижимаю палец к ее губам. Умные женщины понимают, когда не следует кричать. Скидываю рубашку в кровавых пятнышках и штаны с одним позорным уколом сзади. Женщина видит, что тело не кровоточит, ребенок требует обычного ухода. Что и выражается в стакане горячего молока и парочке сытных пирожков, которые отвергаю сходу.

Ванна с травами уже готова.

— Теодора, куда можно спрятать это позорище? — я киваю на свою тренировочную одежду.

— Если молодой господин позволит, я возьму ее для младшего сына, там крохотные дырочки, для шитья — нечего делать.

Обожаю разумных женщин. Надеюсь, моя Джулия будет такой же: аристократическое происхождение не разбаловало ее. Бедность помешала. Еще раз радуюсь, что рос в бедной семье.

Я очень стараюсь больше не подставляться. Рауль меня учит. Он больше не насмехается. Не знаю, что этому причиной. Но и Ворон не приходит на наши тренировки.

Я уже не мучаю отцветшие гортензии прыжками в клумбу, вернее, в объятия Лоренцо.

Научился ходить по коридорам, туда, куда положено, пользоваться дверями, а не окнами.

Что-то отсыхает у меня в груди. Как цветы ириса, которые уже спрятались в клубни. В землю.

Мама смотрит на меня все внимательнее, и, наконец, кивает Джулии, которая просит прокатить ее на яхте.

О, на яхте Марта становится желанным сюрпризом! Вся команда, в виде трех молодых неженатых мужчин, кружит вокруг ее пышной юбки. Синьор Марко платит достаточно, чтобы молодая вдова, дуэнья моей невесты, позволила себе одеваться прилично по меркам Среднего города.

Капитан снисходительно смотрит, как мы с Джулией ходим от борта к корме и к носу, как девочка пытается схватиться за руль. Он даже это позволяет моему существу, отечески укладывая лапищи на ее тонкие лапки, поворачивая "Малышку" в открытое море.

Я вижу, как Джулия удерживается от победного писка, когда яхта, казалось бы, подчиняется ее рукам. Умница! Я в ее случае не удержался от вопля, хотя мои руки никто не направлял.

Моя девочка. Моя будущая жена. Я ведь и сейчас считаю, что она — моя родная, потому что моя настоящая семья приняла ее, как родную. Моя мама приняла Джулию, как дочь.

В открытом море мужчины пользуются необычными методами соблазнения. Штиль, работы нет. Марту опускают в шлюпке, а матросы плавают вокруг и брызгают на нее водой.

Мое существо, изнывающее под огромным морским солнцем в своем закрытом девичьем платье просительно смотрит на меня.

Капитан соглашается на мелкую авантюру. Мы прикручиваем на веревочный трап деревянную ступеньку, усаживаем на нее Джулию. Она испуганно вцепляется в канаты и восторженно глядит на шелковые волны, со спуском трапа приближающиеся к ее ногам. И радостно взвизгивает, когда вода касается ее босых ножек. Я тут же прыгаю с борта, окатывая девочку тучей брызг.

Как все приличные аристократки, мое существо не умеет плавать, а такую жертву богу глубин я никогда не принесу. Я надеюсь, что он будет в восторге от лизания пяток и целования пальчиков самой прелестной и невинной венецианки.