— За мной, — тихо проронила черноволосая женщина в легкой пенуле прямо поверх ночной сорочки, поманив его рукой со светильником, и, развернувшись, двинулась по лестнице наверх.
Во вторую от лестницы дверь в комнату с наглухо закрытыми ставнями она вошла, все так же не оглядываясь, прошла к столу и, установив на него светильник, бросила на ходу:
— Засов.
Курт осторожно, стараясь не громыхнуть и не скрипнуть, вдвинул деревянный брус в петлю и развернулся к хозяйке дома, вдруг поняв, что не знает, какими словами начать разговор.
— Сколько времени у тебя в запасе? — спросила та, медленно приблизившись на два шага; он передернул плечами:
— Прикрыт до утра. Какими судьбами ты...
— Стало быть, поговорим потом, — оборвала она решительно, и Курт с готовностью умолк, тоже шагнув навстречу.
— Ничего не имею против, — согласился он серьезно.
— Свидание раз в десять лет — это перебор, — вздохнула Адельхайда, потянувшись, и перевернулась на бок, приподнявшись на локте и подперев ладонью щеку. — А с нашей службой каждое из них может и вовсе оказаться последним.
— Раз в пять лет, — поправил Курт с улыбкой, она фыркнула в ответ:
— Пражское не считается. То еще свиданьице — явиться в разгар расследования, чтобы увидеть даму мельком, поцеловаться с ней над трупом предателя и сбежать на следующий день, не попрощавшись.
— Для последнего у меня были веские причины.
— Да, я знаю, — отозвалась Адельхайда уже серьезно и, помолчав, вздохнула: — А мне не удалось даже побывать на погребении...
— И не только тебе. Отец Бенедикт был духовным отцом для многих... да и не только духовным. Большинству из нас он был единственным настоящим отцом вообще. И большинство по тем или иным причинам не смогли с ним попрощаться; нам с Бруно еще повезло...
— Как ладишь с ним? — спросила она спустя мгновение молчания. — Я понимаю, что вы всегда были душа в душу, но все ж одно дело напарник, а другое — духовник...
— А когда оный духовник еще и бывший помощник на побегушках, а ныне — начальство... — продолжил Курт с улыбкой и отмахнулся: — Оказалось проще, чем я полагал. В сущности, ничего не изменилось; просто теперь на то, чтобы долбить мне мозг, у него есть заверенные документально полномочия, каковыми он и пользуется беззастенчиво... Так какими судьбами ты в Бамберге? И что не так с семейкой Гайер, раз уж ты обратила на них внимание?
— Хотела тебя спросить о том же, — усмехнулась Адельхайда. — Не представляешь моего изумления, когда я увидела тебя расхаживающим подле моего дома.
— Не видел другого способа дать знать о себе, — пожал плечами Курт. — В свете гибели Штаудта все regulae communicatorum[29] на территории этого города упразднены, посему оставалось лишь нагло импровизировать.
— Как ты узнал, что я здесь, а главное — кто сказал, что интересуюсь Гайерами?
— Помнишь охотника, с которым мы с Бруно вляпались в стаю ликантропов? Он здесь: охотничье сообщество заинтересовало невероятное количество малефиков в этом городе. В процессе расследования, каковое здесь проводит Ян, он и узнал о тебе; твое имя он запомнил после ульмской истории, и в голове у него, сдается мне, угнездилась какая-то непристойная версия насчет нас с тобою.
— С чего б это, — вскользь улыбнулась Адельхайда, тут же посерьезнев. — Хм. Резвый парнишка... А ты-то здесь что забыл?
— Расследую исчезновение Штаудта. Точней (если res suis vocabulis nominare[30]) его убийство.
— Работаешь в связке с попечительским отделением? — удивленно приподняла бровь она. — Ты? Неожиданно.
— Висконти попросил меня лично, а в такой ситуации, сама понимаешь, не слишком велика свобода выбирать; и кроме того — убит все же один из нас, пусть и кураторский служитель, а такое оставлять без ответа нельзя... И судя по тому, что о тебе мне никто из Совета не обмолвился ни словом, ты здесь не по его заданию, а по императорскому? Неужто наше Величество обеспокоено мухлежом с недвижимостью в этом городке, или я не в курсе чего-то более нешуточного?
— Все, как всегда, сложно, — вздохнула Адельхайда, снова улегшись на подушку и уставившись в потолок. — В первую очередь я здесь именно по императорской воле; Рудольф пожелал узнать, что происходит в Бамберге — некоторый переизбыток малефиков на единицу пространства и ему тоже показался подозрительным, даже с учетом того, что более половины происшествий после завершения расследований были переданы в ведение магистрата. Не меньше его заинтересовало и невероятное единодушие, внезапно установившееся между простыми горожанами, служителями Конгрегации, епископом, магистратом и местной знатью; обыкновенно хотя бы одно из звеньев в этой цепочке оказывается слабым или вовсе гнилым. Правда, в известность о происходящем Рудольфа поставил Сфорца, он же рассказал мне об убитом inspector'е, когда узнал, что Император взвалил проверку на меня; в дело велел не вмешиваться, но вместе с тем дозволил 'решать на месте по ситуации'... Старый сукин сын, — тепло улыбнулась Адельхайда, — а ведь у меня возникло ощущение, что он что-то недоговаривает... Как полагаешь, почему он не сказал мне, что и ты здесь?
— Вряд ли он надеялся, что мы не узнаем друг о друге до самого конца наших расследований... — задумчиво проронил Курт и, помедлив, передернул плечами: — Возможно, опасался, что мы друг другу помешаем так или иначе, или что один из нас соблазнит другого своей версией происходящего и утянет на свою дорожку. Быть может, счел, что чем позже мы встретимся — тем больше вероятность того, что к тому времени у каждого из нас будет в запасниках что-то существенное, и при встрече мы не будем кидаться друг к другу в поисках версии, в которую можно будет поверить за неимением собственной, а нам будет что друг другу рассказать.
— И как, у тебя есть? — без особенной надежды уточнила Адельхайда.
Курт снова умолк, глядя в стену и не столько решая, следует ли рассказывать всё, сколько подбирая слова и раздумывая над тем, с чего начать.
— Видимо, есть, — сама себе ответила она, снова развернувшись на бок, и приглашающе кивнула: — Говори. Судя по твоему лицу, твоя информация куда занимательней моей.
— Не совсем так, — вздохнул он, — и эта самая информация не слишком-то связана с происходящим в Бамберге вообще... Со мною в город прибыл кое-кто, и это не наш служитель и не агент, но так случилось, что он в курсе всего происходящего. Точнее — она.
— Eia[31], — заинтересованно отметила Адельхайда, демонстративно устроившись поудобнее, как человек, настроенный выслушать долгую и увлекательную историю. — Продолжайте, майстер инквизитор, я вся внимание.
Курт поморщился, не ответив на ее многозначительную ухмылку, каковая исчезла при первых же словах повествования; рассказ о лесной ведьме Адельхайда выслушала безмолвно от начала до конца, не задавая вопросов и не прерывая, и потом несколько мгновений лежала в молчании, обдумывая услышанное.
— Уверен, что девочка не твоя? — уточнила она, наконец, и, увидев не слишком решительный кивок, коротко улыбнулась: — Жаль. Было бы забавно посмотреть на тебя в роли отца. Хотя, конечно, ребенка было бы жалко, посему — ну их к бесу, такие забавы... Итак, вот и обнаружилось еще кое-что, о чем Сфорца не счел нужным меня известить за все эти годы.
— Думаю, попросту потому, что не было повода, — предположил Курт, — Готтер тогда появилась, свершила свое дело — и исчезла. О ней знали Бруно и отец Бенедикт, Висконти и Сфорца — и этого было довольно. До сей поры всего лишь не было расследований, связанных с нею, и эта информация не касалась тебя напрямую; не думаю, что мне сделают втык за разглашение тайны, превышающей твой доступ.
— Напрасно ты притащил ее в Бамберг, — укоризненно вымолвила Адельхайда. — Помня о том, как обыкновенно завершаются твои расследования, не могу не заметить, что девчонку ты довольно некрасиво подставил, втянув в свои дела.
— Отказать этой 'девчонке' довольно сложно, знаешь ли, а она повисла на мне, как клещ.
— Чем-то она тебя зацепила, — произнесла Адельхайда почти серьезно. — Зная тебя, я бы сказала, что ты... опасаешься ее. Но вместе с тем, именно зная тебя, не могу не отметить, что — доверяешь, причем практически безоговорочно.
— Она вряд ли может оказаться наемницей Каспара или Мельхиора, — усмехнулся Курт, — и уж точно не станет строить заговоры за моей спиной. Хотя безоговорочно — я не доверяю никому, даже себе.
— Вы обосновались в одной комнате здесь, в Бамберге? И надо полагать, ты не отгораживаешься от нее запертой дверью.
— Резать меня во сне она тоже не станет.
— Как и я.
— Не понял, — нахмурился Курт, и Адельхайда улыбнулась, коротким жестом окинув комнату:
— Готова спорить на что угодно: ты не уснешь здесь. Будешь раздирать слипающиеся глаза, но спать в этой комнате не станешь, как и прежде, когда нам доводилось бывать вместе до утра. Я засыпала, ты — нет; ты ворочался до самого рассвета, если уходить надо было утром, или сбегал посреди ночи, если была возможность по-тихому проскользнуть незамеченным и вернуться в свое обиталище. Я знаю, что это означает: ты опасаешься засыпать при посторонних, и, сдается мне, я даже могу предположить, что за человек был тому виною... и надеюсь, что она не только сгорела на помосте, но и до сих пор горит в аду, да простит меня Господь за такие слова... До сих пор был лишь один человек, которому ты верил настолько, что мог доверить ему спину во всех смыслах: это Бруно. Мне же, невзирая на все, что нас связывает, такой чести не выпало.
— Я... — начал Курт, и она перебила, воспрещающе вскинув руку:
— Это не в укор тебе. Каждый для себя определяет правила безопасности; и, в конце концов, Сфорца был прав, говоря, что паранойя — наш лучший друг и что никогда нельзя быть слишком готовым. Меня не столько удручает то, что я не вхожу в твой круг полного доверия, сколько наводит на определенные размышления то, что в него входит некая лесная ведьма.
— Когда она выхаживала меня после отравления, я находился в ее сторожке без сознания, — отозвался Курт не слишком уверенно, — и вреда мне она не причинила.
— Сам ведь знаешь: вчерашний друг сегодня может стать злейшим врагом, и отсутствие враждебных намерений в прошлом еще не гарантирует того же в настоящем и будущем; тем паче, когда речь идет о малознакомом человеке. Здесь, видимо, нечто другое. Почему-то рядом с этой ведьмочкой ты чувствуешь себя защищенным; и тем более удивительно то, что ты так ее опасаешься при том. Тебе доводилось работать с конгрегатскими expertus'ами, брать ликантропа под личную защиту от людей и сдружиться со стригом — и после всего этого ты с таким смятением упоминаешь о способностях какой-то лесной ведьмы, с которой тебе приходится иметь дело.
— Она видит, когда я лгу, — мрачно заметил Курт. — Согласись, не самое приятное открытие.
— Ужас какой, — с усмешкой подтвердила Адельхайда. — Согласна, это просто страшно.
— И она обыграла меня в шахматы сегодня, — помедлив, договорил он. — Замечу: играть Готтер научил я — сегодня же. Разумеется, я не выкладывался на полную, и разумеется, я поддавался, и разумеется, вышло это у нее почти случайно — но все же тот момент, когда она выставила мне мат, я попросту прозевал.
— Вероятно, потому, что думал совсем не об игре?
— Мнится мне, ты слишком много общаешься с Александером, — покривился Курт. — И набралась от него дурных привычек; в частности — настойчиво присватывать мне малознакомых женщин.
— Касательно одной малознакомой женщины Александер все же оказался прав, — лукаво улыбнулась Адельхайда и пояснила уже серьезно: — Просто не так уж часто встречаются люди, которые вызывают у тебя доверие, и не суть важно, носят ли они штаны или платье — важен сам факт того, что ты не подозреваешь их ежечасно в намерении разрушить Конгрегацию, Империю и весь мир. Обыкновенно само лишь твое благорасположение к ним о чем-то говорит.
— О том, что я нахожусь под воздействием чар, например.
— Нет, — мотнула головой Адельхайда. — Слишком рассудителен ты сейчас для этого. Когда имел место приворот, насколько мне известно, именно способность к критическому суждению у тебя и пострадала первой... К тому же, присутствие этой Готтер-Нессель здесь и, как я понимаю, важность ее дальнейшего сотрудничества с Конгрегацией поддержаны и едва ли не навязаны руководством, которое общалось с нею несколько дней, а это лишний аргумент за.
— Остается только отыскать аргументы, которые подействуют на нее саму, — скептически заметил Курт и, подумав, пожал плечами: — Хотя должна же она понимать: раз уж на той стороне заинтересовались ее дочерью, в покое ее теперь не оставят, даже если сейчас все завершится благополучно. Связываться с какими-то малефиками она не пожелает — непричинение зла людям это ее пунктик; стало быть, будет пытаться дочь от подобной судьбы уберечь. Прятаться в лесу снова она явно не жаждет, а отсюда должен следовать логичный вывод, что, кроме Конгрегации, защитить их с дочерью некому. Ну, а с логикой у Готтер все в порядке.
— Полагаешь, девочка действительно может представлять такую уж ценность? Или все дело в том, что Каспар решил, будто она твоя?
— Готтер не раз упоминала о том, что Альта, когда подрастет, станет 'сильней ее'. Откровенно сказать, не имею представления, что это может означать в отношении ведьминских возможностей, но наверняка что-то серьезное. И мы ведь еще ведать не ведаем, что за человек был ее отцом; как знать, быть может, и от него девочка унаследовала нечто такое, что усилило ее таланты, полученные от матери... Готтер сказала, что подобрала его раненым, и именно от ран он все-таки умер. Человек, который в предсмертном состоянии способен на постельные подвиги (ну, не изнасиловала же она его, в самом деле, пока он был в бессознании?) ad minimum отличается невероятно глубокой витальной силой; или же Готтер умолчала о том, что наемник этот тоже был их ведьмачьей породы. Словом, как ни крути, а от Альты Каспар теперь не отвяжется: бросать любимые игрушки не в его привычках... Что? — нахмурился Курт, уловив на себе пристальный оценивающий взгляд, и Адельхайда пояснила, осторожно подбирая слова:
— Ты иначе стал о нем говорить. Сдержаннее как-то. Так же, как о любом другом, с кем тебе приходилось иметь дело... Остыл. Это хорошо.
— А у тебя какие успехи? — не ответив, спросил Курт. — Есть чем похвалиться, кроме по дешевке снятого домика и знакомства с сомнительными дельцами?
Адельхайда помедлила, несколько мгновений глядя на него неотрывно, и вздохнула, снова улегшись на спину и подложив руки под голову:
— Нет, мне особенно хвастать нечем... Для начала, я не слишком вольна в действиях и довольно ограничена в интересах, которые могу проявлять публично: присутствие мое в городе объясняется паломничеством, в частности — здесь меня привлекают Бамбергский всадник[32] и (уже приватно) общение с епископом. Георг фон Киппенбергер — личность занятная. Почти все время он проводит в своей резиденции, однако известен при этом весьма плотным вниманием к делам города и настоящей благотворительностью. Настоящей — то есть, не парой монет в год и словесным благословением на благо местного госпиталя, который, если уж на то пошло, содержится почти исключительно на его средства. При этом — имеет долю в делах торгового дома Гайер, и по слухам — весь доход именно на благотворительность и спускает.
