-Когда Курумо был здесь... он связал меня с собой, чтобы не дать восстановить силы, чтобы... чтобы я был на грани жизни и смерти, постоянно... он сделал так, чтобы Мелькор это всё видел. Я думал, он... Или Курумо солгал — лишь бы ударить меня?

В голосе прорвалась надежда.

— Может, он не мог... Мелькор... Почему Курумо все это делает? За что он вас так ненавидит? Хуже феанорингов!

-От любви до ненависти один шаг... если тот, кого любишь, отвернулся. Может, и за дело отвернулся. Но всё равно. Понимать не хочешь. А вот обратно... уже не вернуться...

Он замолчал, закусил губу, — говорить было трудно, почти невозможно.

-Мелькор... скажи ему: пусть уходит оттуда, как можно скорее. Пока эта скотина не добралась до него. Скорее.

У Нэйгель исказилось лицо, она оглянулась на Финрода.

— Финрод! Вместе мы сумеем до него докричаться — я чувствую, что сейчас не могу дозваться до него одна, словно преграда какая-то возникла — вместе, возможно, сумеем! Давай, прошу тебя!

Финрод молча протянул ей руку: так легче, так проще передать часть своей силы — как будто две реки сливаются в одно целое, незримый поток становится мощным, взлетает ввысь, к небу...

"Мелькор! Отзовись, прошу!"

Ему ответом было долгое молчание. Казалось, он уже не отзовется... когда вдруг издалека прилетел отклик-понимание: их услышали.

"Мелькор, уходи! — мысленно закричала Нэйгель. — Гортхауэр просит тебя об этом — пока у тебя есть возможность, уходи, не рискуй собой! Здесь Курумо!"

"Я уже на свободе, — донеслось коротко и жёстко. — Но этого и кто умеет чувствовать, не поймёт. Я знаю про Курумо... сейчас я иду за Гортом. Курумо сам ко мне придёт. Очень скоро."

— Он вырвался! — вслух проговорила Нэйгель. — Он вырвался, он сказал, что идет за тобой!

Гортхауэр опустил голову, — только на лице зажглась выстраданная улыбка. Волной донеслось, — всё неважно, неважно, что с ним самим, главное: Мелькор свободен, и жуткая, огромная тяжесть исчезла с души.

Но когда он снова поднял глаза на Нэйгель, его взгляд был полон тревоги — до предела.

-Будет бой. Сначала с посланниками из Валинора — Курумо узнает и не преминет сообщить своим господам, что мы устроили всё это лишь для обмана. Именно этого он и добивался: найти повод привести сюда войско Валар. Я не знаю, на что рассчитывает Мелькор, как он намерен это остановить, но я верю — он знает, что делает.

Нэйгель перевела взгляд на Финрода:

— Ниенна и ее посланница... верно?

Финрод кивнул.

-Думаю, да... и Олорин тоже. Если бы только разыскать его!

— Олорин! Это имя мне уже знакомо... Он сам, должно быть, где-то рядом! И потом, кому еще знать об этом, если не посланнице Ниенны? Они же должны общаться друг с другом. Но что нам делать сейчас? Мы сейчас здесь единственные, кто может хоть как-то обуздать феанорингов, хотя бы словами! Вернее, ты, Финрод — меня они все равно не послушают.

-Обуздать — это вряд ли, — неохотно признался Финрод. — Но сейчас главное — дождаться Мелькора и не допустить, чтобы кто-то добрался до Гортхауэра раньше, чем он придёт. Просто не пускать никого.

— Вдвоем мы долго не продержимся, если они захотят войти силой, нас только двое, пусть мы более умелы, но их — много... Так. Ладно...

Нэйгель словно впервые заметила — у стены тот самый топчан, где она лежала вчера.

— Финрод, послушай, давай перетащим топчан к другой стене, тогда он, — она кивнула на Гортхауэра, — хотя бы сидеть нормально сумеет, а не висеть вот так, как сейчас...

Финрод покачал головой.

-Оковы зачарованы, но я попробую... Открыть не открою, но от стены их отодрать, наверное, можно.

Он положил руку на металл, прикрыл глаза. Гортхауэр вздрогнул, — видно, ощущал действия Финрода, и было похоже, что ему это только добавляет боли.

— Может, не надо... — Нэй коснулась его плеча, — может быть, Мелькор сумеет сам — скоро...

-Не надо, — прошептал Гортхауэр. — Побереги силы, Финдарато, вдруг кто-то сюда и вправду полезет...

Нэйгель еще немного смотрела на это, а потом вмешалась: с хроа майа было гораздо проще, оно должно было легче отзываться на воздействие со стороны... Одним сильным движением воли она заглушила боль, пылающую в мозгу Горта. Сил хватило точно — на это.

— Вот так. По крайней мере, не будешь чувствовать боли — хотя бы что-то. Остается только ждать...

...Мелькора там не было. Он понял это довольно быстро. Хотя и оценил иллюзию — эльф бы ничего не заподозрил.

Первой мыслью было — сообщить Майтимо. Но потом...

Потом он решил: нет. Не стоит.

Наблюдать.

Пусть это всё зайдёт как можно дальше.

Мы посмотрим.

Он выбрался наверх и тронул коня в обратный путь. Понять, куда мог направиться Мелькор, было нетрудно.

Он коротко и страшно усмехнулся.

Черная тень промелькнула над ним — совсем низко, с немыслимой скоростью, так, что Курумо только успел заметить этот движение — и перед вздыбившимся конем возникла знакомая фигура. Мелькор. Давно, немыслимо давно он видел своего сотворенного в прошлый раз — более четырех веков минуло с тех пор...

— Кажется, ты хотел меня видеть... Морхэллен?

Курумо прищурился. Несколько секунд — успокоить коня, спешиться. И размеренным широким шагом направиться навстречу.

-Да. Хотел.

— Я перед тобой.

Во взгляде Мелькора была неодолимая преграда — неприязни и отторжения, сдерживаемого гнева.

Курумо помолчал. Из-под капюшона видно было: оценивающий взгляд, словно майа решал, стоит ли говорить всё.

-Ты не оставил мне выбора, Мелькор. Я думал говорить о другом, но сейчас — сейчас я могу лишь сказать, что ты вверг Эндорэ в новую войну. Уже вверг. Потому что я вынужден буду сообщить о том, что всё, что ты обещал нолдор, было ложью, — Курумо развёл руками. — Мне очень жаль, но скоро сюда придёт войско Валар.

Мелькор молчал — словно раздумывал, не стоит ли просто повернуться — и уйти. Но вместо этого он сделал еще один шаг навстречу. Тихо спросил:

— Откуда в тебе столько ненависти, Курумо?

Тот долго, очень долго смотрел Мелькору в глаза.

-Ты действительно хочешь, чтобы я ответил?

— Все четыре века в Эндоре я думал об этом. Представлял, как увижу тебя снова... и какие слова сумею сказать. И вместо этого — ты приходишь, чтобы порадоваться моей беспомощности, чтобы издеваться над братом... — Мелькор помолчал. — Да, Курумо, я хочу, чтобы ты ответил. Очень хочу.

-Ну что ж...

Он какое-то мгновение смотрел вдаль, затем, словно решившись, откинул капюшон.

-Представь себе, Мелькор, что ты живёшь мирной, спокойной жизнью в Амане. Тебе — да, не слишком интересно, потому что дело, которому тебя учат, не задевает тебя. Твой брат устраивает свару с Учителем — Ауле. Что ж... ты понимаешь, что брат прав. Не вполне, поскольку Ауле проявил излишнее самовольство, — Курумо позволил себе усмехнуться.

-И когда Ауле проговорился, тебе становится интересно. Наконец-то — интересно. Кто такой этот Враг, который вас создал. Что происходит, и что произошло раньше — до того, как ты появился в Арде. Поэтому ты тихо уходишь следом. А потом...

Курумо говорил ровно, словно события эти происходили не с ним, а с кем-то другим. Когда он снова заговорил, ровность эта не исчезла, но стала... нарочитой, что ли... Намеренной.

-Потом ты понимаешь, что тот, кто на самом деле тебя создал, тебе стал очень дорог. Беспредельно дорог. И что его слово о том, что ты делаешь, для тебя — главное. И что нет ничего дороже его внимания, его тепла, его заботы. А потом ты видишь, что ему, создателю, до тебя нет никакого дела. Ну, создаёшь. Ну, пытаешься обратить на себя внимание. Что за назойливость. И что он постоянно лезет на глаза, этот Курумо? Нам некогда, мы с Гортхауэром творим то, другое, третье. Уйди, ты что, не видишь — мы заняты, ты мешаешь. Вооружил орков?! Да как ты мог, да это же твари Пустоты, ты что, совсем не думаешь?

Курумо снова замолчал.

-Что бы я ни делал, для тебя я всегда — существо второго сорта, Мелькор. Вот Гортхауэр, он — да, он умеет, он создаёт, творит. А я — так. Чем бы дитя ни тешилось. Похвалим его, а будем думать — ну, до Гортхауэра он всё равно не поднимается, но уж как может. От Гортхауэра будем хранить любую мелочь, даже неудачную, а то, что приносит Курумо — да, спасибо, положим на полочку и забудем.

Он снова замолчал.

-Ты сам, своими руками превратил мою любовь в ненависть. Чего ты теперь от меня хочешь?

Мелькор закрыл глаза и высоко поднял голову. Слова Курумо били в самую точку. Он был прав, нелюбимый брат Гортхауэра... беспощадно прав. Зеркало в его словах — смотри в свое отражение, и ужасайся. Подлость: создать, привязать к себе — и бросить. Отчаяние — кинуться, ничего не видя, туда, где хоть кто-то, хоть как-то поддержит...

В горле все горело, и не могло пробиться наружу слезами. Не умел.

— Я верю, что ты не хотел той, первой войны. Но сейчас — сейчас-то, чем провинились перед тобою все остальные? Пусть ты ненавидишь нас, но война принесет погибель всем, живущим в этих землях!

-Сейчас — мне уже всё равно, Мелькор. Я покажу Королю Мира всё, что увидел здесь, и будет так, как он решит.

— Только покажешь? — медленно повторил Мелькор. — Зачем тогда ты вообще вызвался идти сюда?

Снова молчание.

-Ты действительно не понимаешь?

— Я видел то, что ты сделал с Гортхауэром. Месть... Если мстить — так, то о какой любви вообще можно вести речь?

Жёсткий взгляд в упор.

-А я ни на что и не надеюсь... если ты об этом. Что ж до мести... да, есть яростная, жестокая радость оттого, что ты бьёшь по тому, кто причинил тебе боль, и видишь, что твой удар достигает цели, оттого, как ты видишь, что тот, из-за кого ты страдал... долго... начинает на своей шкуре понимать и чувствовать то, через что заставил пройти тебя. Но я пришёл сюда не за этим. Точнее, не только за этим.

— Все, что он понял, — так же тихо, но уже с заметным напряжением проговорил Мелькор, — то, что ты, Курумо — последний мерзавец. Так за чем же еще ты явился в смертные земли?

-А вот этого я тебе, Мелькор, не скажу. Ты отнял у меня всё — право на любовь, на жизнь без боли, на уважение — своё и всех, кто рядом с тобой... и со мной был тогда. Это, последнее, — последнее сокровище моей души, единственное, что ещё не даёт мне стать... таким, как Тулкас, Ороме... то, из-за чего я ещё говорю с тобой... открыто и отвечаю на твои вопросы... Это я оставлю себе. Этого ты не получишь и не сможешь у меня отнять, как бы ни хотел.

Мелькор отвернулся. Некоторое время он стоял так, подняв лицо к небу, и было непонятно, что он испытывает в этот момент.

Шли минуты. Взгляд Курумо, движение облаков в небе, шелест ветвей вокруг...

Мелькор резко повернулся — глаза его были закрыты, лицо спокойно, но не нужно было особого труда, чтобы угадать, чего ему стоит это напускное спокойствие. И слова, которые он произнес, были теми, какие меньше всего ожидал услышать Курумо.

— Прости меня. Если сможешь...

-Простить... Что ты имеешь в виду? Эти пустые, ничего не значащие слова? Я не верю им. Да и ты бы не поверил, если бы за словами вновь последовало — то же самое. Что ты знаешь о том, сколько раз я прощал тебя... вас обоих. Тогда, давно. За каждый раздражённый взгляд, за каждое слово... не то слово. Сколько раз я оправдывал тебя, искал и находил объяснения, пытался уверить себя в том, что нет же, я неправ, я не должен так воспринимать... Для меня простить — это не пустые слова, Мелькор. Это — изгнать обиду, боль, вернуть любовь... может быть, не вернуть. Может быть, просто — перестать заставлять себя делать вид, что её нет, и что её навеки сменила ненависть. Вот что значит — простить. Ты этого просишь сейчас?

Мелькор открыл глаза — и снова прикрыл их.

"Конечно, этого. Неужели мне были бы нужны от тебя — слова? Но такое не дается одним словом, в одночасье. Даже если я шагну навстречу — Гортхауэр не сумеет сделать этого; я не сумею объяснить ему; он скажет — ты обезумел!.. из-за него было все... а ты хочешь снова вернуть его — к нам?

Так скажет он, и я не смогу возразить. Курумо, об одном я прошу: я знаю, невозможно вернуть все — открыто. Но хотя бы — знай, что ты тоже отнюдь не безразличен мне... О большем я не прошу."

Курумо отступил на шаг, поднял руку, словно закрываясь.

-Я всё-таки надеялся, что ты не будешь отговариваться Гортхауэром. Зря... Что ж. Значит, я действительно напрасно приходил сюда, в Эндорэ, значит — правильно сделал, что ушёл... Прощай, Мелькор. Я очень надеюсь, что больше я тебя не увижу.

Он резко развернулся и пошёл к своему коню, взлетел в седло.

Догнать его, схватить, бросить с коня на землю — не смей, ты никуда не уйдешь, ты нужен мне...

Картина встала перед глазами так явственно, что еще пару секунд — и Мелькор понял бы, что сделает это.

Потом перед ним вспыхнуло видением лицо Гортхауэра — искаженное, губы закушены, а рядом — второй, торжествующая усмешка — победитель над поверженным врагом... да что же это — кто из них настоящий, тот, с мерзкой улыбкой довольства, или бывший рядом сейчас? как ЭТО умудряется вмещать одна фэа?

...Поздно. Конь Курумо прянул с места и исчез за деревьями.

...Эхо разнесло по подземелью стук распахиваемой двери: в камеру Гортхауэра вошёл Майтимо. За его спиной виднелись воины, по стенам метались отсветы пламени факелов. Удовлетворённо оглядел майа, которому едва хватило сил, чтобы вскинуть голову, Финрода, глаза которого резко сощурились. Нэйгель он взглядом не удостоил.

Кивнул своим, — те подошли к Горту. На наручники действительно были наложены сильные чары, — каждое прикосновение заставляло майа вздрагивать от боли, было видно, что он едва сдерживается, чтобы не закричать. Наконец — после долгих, мучительных секунд — его оттащили от стены, выволокли в коридор: сам идти он не мог. Майтимо, не оборачиваясь, шагнул к выходу.

Нэй смотрела на все это, прикусив губу; в душе поднималось смятение. Показалось ей, или то была правда — в глазах Майтимо было довольство, когда он видел поверженного майа?..

Она поймала взгляд Финрода — и, выйдя следом за Майтимо, спросила первая:

— Куда вы его потащили?

Вопрос прозвучал резко, враждебно. Словно Нэйгель сама подтверждала сказанное недавно Маэдросом: "теперь мы враги тебе".

-В заточение, — коротко бросил Майтимо и ушёл вперёд.

Гортхауэра вытащили наверх, бросили в повозку, — остановились лишь для того, чтобы заковать в цепи. Казалось, здесь, на площади, собрался чуть не весь Химринг: стать свидетелями, как пленный майа в последний раз увидит солнце. Ворота крепости отворились — пропустить отряд.

Нэйгель с Финродом стояли рядом — у эльде в голове было только одно: позволят ли поехать с ними, хотя бы — сколько возможно... ей одной — не позволили бы. Вся надежда на Финрода — его желание Маэдрос не посмеет отвергнуть. И что же — Мелькор, ведь он сказал, что свободен — где же он? чего ждет? почему не вмешивается?