Осознание

   — А сейчас старуха? — съязвил я.

   — Да нет. Просто я за это время такого навидалась. Да и изменилась сильно. — она пожала плечами смешно и продолжила. — Когда он стал ходить, он был в ногу ранен, мы с ним часто гуляли. Лето настало, уже тепло было. Мы с ним уходили в лес и там целовались... ну и не только... ну, ты понимаешь. Что я тебе говорю?.. И он, и я словно голодные были. Это не описать.

   Я, улыбаясь, кивал, вспоминая себя в восемнадцать лет и свою первую постоянную подругу, с которой, как мне казалось, можно было из постели вообще не вылезать.

   — Ну, как-то так все это и продолжалось, пока он не выписался и его не отправили сюда в город поддерживать порядок. Я осталась там, в госпитале. Сначала очень скучала по нему. Потом чувство притупилось. Я даже еще раз влюбиться успела в мальчика, совсем дура, он ведь был даже младше меня. Попал к нам после падения с разрушенного здания. Он ползал, думал, чем поживиться, а здания-то после резонирования вообще никакие. Рассыпаются. Вот он и сорвался. Руку сломал, ногу. Я за ним ухаживала постоянно. Тоже ночами с ним целовались.

   Она прыснула смехом в ладошку и сказала:

   — Он совсем не умел целоваться. Я его учила. А зимой приехал Пашка и сказал, что это он за мной. Что он в городе тут нормально устроился и получил разрешение привезти ее. Уж не знаю, как он разрешение получил. Я же не жена ему была. Я не долго собиралась. Чем в той глуши торчать, лучше тут жить. Ну, а как приехала, меня глядящие вызвали и сказали, что при новом порядке, который они создают, все должны приносить пользу обществу. И у меня есть несколько путей. Пойти работать, родить ребенка или идти проституткой в бордель. Я в таком шоке была. Ты не представляешь. Мне Пашка говорил, что я буду жить, как у бога за пазухой, что мне не надо будет работать. Я ему в истерике заявила, что он меня зачем привез? Проституткой сделать? Или матерью-героиней в мои девятнадцать лет? Он тогда напряг всех кого знал и меня в кинотеатр устроили. Бабушку какую-то уволили, и меня приняли. Еще бы он меня не устроил. Он меня к каждому столбу ревновал. А как представил, что я буду с кем придется этим заниматься, так чуть с ума не сошел.

   — Он тебя любит. — пожал плечами я.

   — Не знаю. — сказала она. — Два года назад точно любил. Сейчас скорее относится, как просто к близкому человеку. Но как он ревнует... мне иногда так стыдно. Он помню, дрался из-за меня не один раз. А из-за чего? Просто из-за того, что я стояла, улыбалась и разговаривала с кем-то. Он сумасшедший в этом плане. Если узнает, что я с тобой поехала, он тебя убьет... да и меня заодно. Он подумает, что я про тебя специально спрашивала у него. Мол, влюбилась в тебя сразу.

   Я засмеялся и подумал, что никто не знает, что из этого всего выйдет...

   — О чем это я. — засмеялась она. — Такие подробности человеку, который имя мое узнал двадцать минут назад?

   — Иногда проще говорить с незнакомцем, чем с тем, кого знаешь долгие годы. — сказал я тоже смеясь. — А ты его любишь?

   Она, улыбаясь, смотрела в окно и молчала, словно не слышала мой вопрос. Я же не настаивал на ответе и просто вел машину. Мне было приятно, что я еду не один. Что со мной не шкодливая команда из Василия и двух офицеров, которые вчера намечали со мной ехать, а спокойная милая девушка. Пусть у нас неудачной была первая встреча, главное, что теперь-то все нормально. Я слушал музыку, не вникая в слова, наслаждался теплым ветром, что задувал в салон через чуть приоткрытое окно.

   — Наверное еще люблю. — Ее слова прозвучали для меня даже несколько неожиданно, так долго она не отвечала.

   Я не настаивал на продолжении, но она пояснила свое долгое молчание:

   — Я просто и правда задумалась, а люблю ли я его. Получается люблю. Я прощаю ему его поведение. То, как он обращается со мной. Это мне не нравится, но я же не ухожу от него. Хотя знаю, что мой начальник выбьет мне комнату в любой момент. Я же работаю на территории района. Так что жилье меня не держит. В подвалы города мне идти не придется. Да и он, когда мы ссоримся в свои казармы уходит. Случись что, не думаю, что он меня выгонит. Он мне нравится. Он открытый человек. Никогда не юлит. Говорит что думает. Честно и ясно. Он не дурак. В этом году получит лейтенанта. Обязательно получит. Ну а что он так себя ведет... я ведь могу это переносить...

   Я сказал честно, что думал:

   — Первый раз слышу, чтобы так отвечали на вопрос любишь или нет.

   Она засмеялась и спросила:

   — А как обычно отвечают?

   — Ну, как как... — смутился немного я — Отвечают "Конечно!" или "Да ты что!". Но так вот "наверное люблю". Ты первая.

   — А ты сам любишь кого-нибудь?

   Тут уж я заулыбался, и мне пришлось к ее смеху сказать:

   — Наверное, да... люблю.

   Она, смеясь, вжималась в дверцу. Ее после моих слов о "первый раз слышу" несказанно повеселил мой ответ. Закурив, она спросила:

   — А кого?

   Я даже не думал рассказывать или нет. Я просто рассказал:

   — Подругу моего друга.

   — Ха! Еще скажи, что ты такой порядочный и ни разу с ней не переспал? — язвила она, не переставая улыбаться.

   Я, смеясь, объяснил ей ситуацию:

   — Она-то меня не любит. Да и вообще... они уже как полгода уехали.

   — Куда? — спросила она с интересом.

   Пожав плечами, я ответил:

   — Не знаю. Они очень хотели найти земли без глядящих. Сначала думали прорваться на север и перейти границу. Не удалось. Потом им удалось очень далеко забраться на юг, но их поймали. Но вот с первым снегом они ушли и так до сих пор о них ничего не слышал.

   — Прикольно. — сказала она. — Я бы тоже с удовольствием уехала бы. Пусть не туда, где нет глядящих, но куда-нибудь на юг. Вчера, когда твой друг моего Пашку уговаривал, я тоже на него наседала, мол, давай уедем, давай уедем.

   — А он что? Согласился?

   — Не знаю, будет думать, говорит. Тут ему обещают лейтенанта. Там обещают просто спокойную жизнь сытую. Полковник твой говорит, что он не в праве пока присваивать даже полевые патенты. А в системе исправительной сложно получать очередные звания. На охране не нужны офицеры практически. Так что он будет думать. Ну, пусть думает. А я, если невтерпеж станет, сама побегу к твоему другу и попрошусь с ним. Надеюсь, найдет мне там нормальную работу. Меня этот кинотеатр уже задолбил.

   — А чего так? — искренне удивился я. — Фильмы зато новые видишь.

   — Да кто тебе сказал? Это те, кто на этажах работают видят. Они просто в зал заходят и стоят, смотрят, а я-то на кассе, внизу. Короче, не вижу я нифига. Только вечером иногда. Когда на последний сеанс продаешь билеты. Кассу посчитала, сдала, тогда иду, смотрю. Но редко. Если не бьется касса, сижу, проверяю записи. Или даже если бьется, то спешу домой. Мой-то хоть и приходит раньше меня, приготовить ничего не может сам. Сидит меня ждет. Или в клуб идет.

   — А на что вы живете, если ты говоришь, что он все спускает.

   — А я же больше него зарабатываю. У меня сейчас на кассе получается восемьдесят единиц. — она довольно улыбалась, ожидая от меня реакции. Но меня не впечатлила ни сумма, ни то, что она больше своего парня зарабатывает. — Он у меня деньги еще берет иногда.

   Я, всматриваясь в далекие домики впереди, скинул скорость и сказал:

   — Странная у вас пара. А чего вы не поженитесь? Пошли бы в комендатуру. Или в город, в мэрию. Зарегистрировали бы.

   Пожав плечами, она сказала:

   — Не хочу. Я сама себя не понимаю. Но не хочу. Мне сейчас двадцать лет, скоро стукнет двадцать один. Я с ним два года. Два с половиной. Но, не поверишь, ни разу не было желания выйти за него. Живем и живем.

   — Почему не поверю? — сказал я, усмехаясь. — После твоего "наверное люблю", поверю.

   Она казалось, обиделась на меня, и я пояснил:

   — Прости, если обидел тебя. Просто та... подруга... ее зовут Наталья. Я ее тоже спрашивал, почему они не закрепят отношения. Ее ведь мой друг тоже ревновал во всем. Она мне отвечала так. Секс для нее почти ничего не значит. Мой друг ей нравится. Он, как бы так сказать, отвечал ее требованиям к лидеру... он действительно сильный человек. Выносливый и не злой. С ним столько всякого произошло в жизни. Но он не злой. И не был злым. Я, наверное, значительно хуже него. Но вот она к нему относилась именно так. Спать с ним прикольно. Общее дело делать тоже. Но его ревность ее бесила. Не знаю, говорила ли она с ним на эту тему, но мне она объяснила, что она ему не принадлежит и принадлежать не будет.

   Она слушала меня и, когда я замолк, смотрела на мое сосредоточенное лицо и тоже молчала.

   — Вот так. — сказал я, чтобы показать, что я все сказал и жду ее мнения на эту тему.

   Пожав плечами, она ответила:

   — У меня по-другому. У меня наоборот ощущение, что я ему принадлежу. Сама понимаю, что это не так. Понимаю, что могу вырваться. Но что-то держит. Мы-то и не спим с ним иногда неделями. Он говорит, что на ночных дежурствах сильно устает. А я... Ну, а что я могу сделать. Я пыталась, как бы это сказать. Ну, проявить себя что ли. Брала дело в свои руки... — она засмеялась сама со своих слов и только через некоторое время продолжила, улыбаясь грустно. — Но он обычно говорил, что хочет спать, и вообще он не любит, когда его заставляют делать то, что он в данный момент не хочет. Типа ему этого и на работе хватает...

   Она тоже заметила домики, что были уже близко. Я-то на них смотрел с опаской. Достаточно одного снайпера на этой дороге в этом месте и ни одна машина бы не прошла. А вот Настя смотрела с восхищением на белые стены и красные, выкрашенные антикоррозийным грунтом железные крыши.

   — Идиллия. Как на картинках. Поля, начинающие зеленеть. Домики у дороги.

   Я кивнул, напрягаясь все больше и больше по мере приближения к этому комплексу домиков. Уже поравнявшись с ними я заметил возле одного из них джип с эмблемами глядящих, а за высоким деревом, из-за которого я его и не видел, флагшток с флагом. Водитель в джипе дремал, откинувшись на сиденье. Я остановился и, выйдя, подошел к машине глядящих. Постучал в дверцу и водитель проснулся, резко сев. Увидев меня в окне, он схватился за автомат, лежащий на соседнем сидении, но успокоился и, опустив стекло, спросил меня, что случилось. Я сказал, что, проезжая, увидел, что он такой в машине лежит и подумал, что что-то случилось. Сами мы едем на высоты, на пикник с моей подругой. И надо ли нам на посту отмечаться, что мы его миновали?

   — Это не пост. — сказал водитель, понимая мое желание не нарушать каких-то неизвестных мне правил. — Это застава. Сейчас все на занятиях в поле. А вас и так отметили. Вон, башня через дорогу. Там наблюдатель всегда. Отмечает проходящий транспорт. Так что езжайте спокойно. Не забивайте себе голову. Понадобились бы — остановили.

   Я поблагодарил и водитель, лукаво подмигивая, пожелал нам хорошо отдохнуть.

   — А чего ты останавливался? — спросила Настя, когда мы поехали дальше.

   — Да кости размять решил. Пройтись. Заодно спросить, куда ехать дальше. А он и сам не знает. — соврал я.

   — Так ты не знаешь куда ехать? — удивилась она.

   — По карте все просто. Тупо по этой дороге ехать и там увидим. Но мы уже должны были бы их заметить.

   — Неплохо ты покататься наугад. — засмеялась она и я вместе с ней. — Да ты путешественник.

   — Нет, я романтик. — отвечал я. — Разве не романтика поехать, куда глаза глядят.

   Но скоро мы и, правда, увидели высокие холмы. Часть из них у основания была изъедена эрозией и технологическими разработками. Уж не знаю что там, щебень или просто песок забирали, но некоторые холмы напоминали обгрызенные по краям пирожные или скорее караваи хлеба.

   — Нам туда? — спросила Настя, и я кивнул, посматривая, нет ли впереди поворота к холмам.

   Скоро нам попалась пересекающая главную, грунтовая дорога, и я без колебаний свернул на нее. Пока двигались к холмам, проехали насквозь жилую деревню. Над многими восстановленными домиками вились дымки, и Настя только удивилась, что мы никого из людей не видели.

   — Это одно из тех поселений, которые город устраивает каждую весну. — пояснил я. — Мне тоже в голову приходила идея встать в очередь в группу нового поселения. Эти вот деревушки заготавливают для города сельхоз продукцию. А что никого не видели, так они-то сюда как раз от глядящих уходили. А кто еще на машине может приехать? Вот-вот.

   Настя покивала и сказала:

   — Так они тут, получается, сами по себе живут?

   — Нет, конечно. Первый принцип глядящих — полный контроль. Тут с ними живут и те, кто их охраняет, и те, кто их условно сторожит. Понятно, что отсюда бежать раз плюнуть, только вот зачем бежать? Им никто жить не мешает. Пашут землю, сеют. Собирают урожай. Получают деньги... простая работа не хуже и не лучше других. Хотя может и лучше. Зимой они наверняка ничем тут не занимаются. Хотя, я не знаю. Может я и не прав. — подумав, я сказал. — На обратном пути заедем. У меня мелочь после заправки осталась, купим что-нибудь вкусненького с рук, чего в городе не взять.

   — А что тут можно купить?

   — Не знаю. — честно сказал я. — Может курицу, может, мяса возьмем настоящего и на огне приготовим.

   — Не говори так, я сейчас слюной захлебнусь. — застонала она.

   — У меня там консервы, хлеб есть... — сказал я

   — Я по мясу нормальному соскучилась. Хочу вот такого размера отбивную. — она показала руками, и я вслух усомнился, что она такую осилит. — Это ты меня не знаешь. Я осилю. Я могу, есть много и все равно не буду толстеть.

   — Повезло. — засмеялся я.

   К первому крутому холму мы подъехали спустя минут десять. Поняв, что на него просто так мне не забраться, я уже думал ехать к другому. Но, видя, что они все тут такие, я решился на подъем.

   — Пойдешь со мной? — спросил я Анастасию.

   — Издеваешься? — скуксилась она, и, показывая взглядом на туфли на высокой платформе, добавила: — Куда я в такой обуви?

   — Ну, тогда не скучай. — Сказал я и, взяв один параплан, пошел вверх.

   Идти было тяжело. Очень болели пострадавшие в свое время от вибрации колени. Иногда останавливаясь, я видел, как Настя, стоя у машины, курит, наблюдая за моим подъемом. Я махал ей и видел ее руку мне в ответ. Она даже кричала мне, но что я так и не смог разобрать. Пока шел, я закономерно думал, что надо бы найти площадку для полетов, до которой можно добраться на машине, а не так вот... через отдышку и боль в суставах.

   Подъем у меня занял минут сорок. Может чуть больше. Остатки я просто полз на голой воле к победе. Меня уже на середине тянуло плюнуть и спустится. Ну, его нафиг такое удовольствие. Наконец, на широкой и длинной, полого изогнутой вершине я просто сел на песок и камни и устало стал рассматривать даль.

Красота, конечно, была необычайной. Синее небо без единого облачка проваливалось в темный горизонт и краски постепенно переходили в зеленовато-серый цвет весенней земли. Прореженная черными полосами целина явно готовилась к посевной местными жителями, и я был рад видеть это. Все-таки это жизнь. Нормальная жизнь. И еще больше мне становилось непонятным, почему на такую красоту не выпускают забитых в подвалы городских жителей. Почему, когда можно дать им снова заселить старые деревни, им дают умирать от плохой воды и холода в разрушенном городе. Я смотрел, набираясь сил встать, и думал в какую сторону направить свой полет. И еще большой загадкой для меня было то, как надо вообще на этом крыле летать. Взлетать против легкого ветерка или по ветру? Простой интуицией я выбрал направление и увидел вдали речное русло. Наверное, будет красиво посмотреть на реку сверху, решил я.