На задворках Галактики

Очнувшись, я сразу же горько пожалел об этом. Голова будто раскалывалась на мелкие кусочки, попытка пошевелиться немедленно отозвалась острой пронизывающей болью во всем теле и, кажется, на нем не осталось больше места, которое бы не болело и не доставляло мучений. Я попытался приоткрыть глаза и по ним резанул безжалостный свет. Я вновь зажмурил воспаленные веки. Рот был заполнен противной соленой жидкостью, я захлебывался и чтобы сплюнуть мне пришлось собрать все свои силы и слегка повернуть голову. Я осторожно попытался вновь открыть глаза. Перед моим носом торчали грубые высокие ботинки на толстой подошве. Было больно даже просто водить глазами, но я все же, как мог, поднял их верх и увидел штанину грязного болотного цвета. На это ушли мои последние силы, и я снова впал в благословенное забытье.

Следующий раз, когда я на время пришел в себя, то услышал громкие сердитые голоса. Голоса ссорились, угрожали, о чем-то яростно спорили и каждый звук словно молотом бил по моей несчастной голове. Мне не было до них никакого дела, мне хотелось только одного — тишины.

Потом, на мгновенья приходя в сознание, я чувствовал, что меня подняли и куда-то несут, небрежно перекинув через плечо, словно мешок. Затем меня бесцеремонно сбросили на землю, и это отозвалось резкой болью в каждой клеточке моего тела, но следом наступил, наконец, полный покой, и я провалился в темноту.

Мне не хотелось выплывать из этой уютной темноты к яркому свету, боли и страданию, но она отступила и первое, что я ощутил, выходя из беспамятства, было то, что я лежу на чем-то мягком, но колющемся, и эти крошечные уколы очень раздражали меня. Я с трудом разлепил глаза и понял, что лежу на соломе. Это торчащие соломинки и засохшие стебельки так изводили меня, впиваясь в измученное тело. Кругом царил приятный полумрак, в котором можно было разглядеть деревянные стены какого-то сарая и возвышавшуюся рядом фигуру. Я узнал ее. Надо мной стоял Дэнкфорт и пристально смотрел на меня голубыми льдинками, похожими на глаза. Нет, кажется, что-то не то. Глазами, похожими на две льдинки. Я чувствовал, что рядом со мной находится кто-то еще, но этого человека я не мог видеть.

— — Он очнулся, — констатировал Дэнкфорт, адресуя свое сообщение тому, невидимому.

— Ты должен тотчас отвечать на все мои вопросы, — а вот это уже мне. — Где граф Байерд?

Его голос вонзался как лезвие в мой воспаленный мозг. А где граф Байерд? Последний раз я его видел... Он был... Я с усилием старался собрать свои разбегающиеся мысли. Ох, если бы не так болела голова.

— Говори! Отвечай немедленно и правдиво, это в твоих же интересах, в противном случае ты горько пожалеешь о своем упрямстве. Где Эдмонд Байерд? Куда вы его дели? Он жив?

Ну, когда он оставит меня в покое. Он не уйдет, пока я не отвечу. Надо попытаться ответить.

Тут дверь сарая резко распахнулась, и внутрь влетел какой-то запыхавшийся человек.

— Его нашли!

Дэнкфорт резко повернулся.

— Где?!

Еще не успев получить ответ на свой вопрос, он стрелой метнулся к выходу, на бегу рванув закрывавшуюся дверь. Та захлопнулась с громким стуком, который дикой болью отозвался у меня в голове. Вестник бросился следом. Снова рывком распахнулась и оглушающе громко стукнула, захлопнувшись, дверь. Я чуть не застонал. Человек, стоявший позади меня, видно, тоже заинтересовался происходящим и вышел из тени. Я видел его несколько секунд, пока он шел к выходу. На беду, он тоже не снизошел до того, чтобы осторожно прикрыть за собой треклятую дверь. В третий раз ее стук мучительным эхом отозвался у меня в голове. И, слава богу, наконец наступила блаженная тишина. Я благодарно вздохнул и закрыл глаза, надеясь вновь погрузиться в милосердную тьму.

Когда я снова пришел в себя, то обнаружил, что лежу не на соломе в сарае, а на кровати в комнатке с очень белыми стенами и потолком. Окна были старательно задернуты такими же белоснежными занавесками. Впрочем, свет уже не резал мне так глаза, и каждое движение не отзывалось болью во всем теле. Я обнаружил это, когда повернул голову и увидел внимательно наблюдавшего за мной человека.

— Так и думал, что вы вот-вот проснетесь, — сообщил он мне.

Кажется, это его я видел несколько секунд в сарае. Только сейчас он был одет во все белое. Я вспомнил, что так одевались на Деметре врачи. Так, значит, я в больнице. Это хорошо. Но вряд ли у друзей. И это плохо.

— Господин граф велел доложить, когда он очнется и можно будет с ним говорить, — раздался женский голосок. Так я обнаружил присутствие в комнате третьего лица.

— Ну что ж, Луиза, можете сообщить, что он в здравом уме и твердой памяти, — откликнулся человек в белых одеждах. — Но мое мнение, как лечащего врача, таково, что больной еще слишком слаб и нуждается в уходе.

Должно быть, мнением врача не поинтересовались или имели на этот счет какие-то свои соображения, но вскоре мне вкатили какой-то укол, а затем велели собираться и идти куда-то за офицером в синем мундире. Впрочем, идти сперва пришлось недалеко, по больничному коридору. Медицинский персонал попадался нам очень редко, а других пациентов и вовсе не было видно. Наверное, меня поместили в какое-то обособленное крыло. Мы подошли к двери, табличка на которой гласила, что за ней должна находиться старшая медсестра. Вместо этого в залитом солнцем кабинете я узрел Дэнкфорта. Он торчал за пустым столом, прямой как столб, и смотрел на меня жестким немигающим взглядом. Вдоль стен здесь стояли несколько стульев и крошечный диванчик. Мною еще владела слабость, и я уселся на него без приглашения.

— Мне предстоит сейчас принять некое решение, касающееся непосредственно вас, Гарвей, — без вступления начал мой противник. — Но сначала я хотел бы прояснить кое-какие моменты и получить ответ на некоторые свои вопросы. Не намерен скрывать, что от этого, в какой-то мере, будет зависеть ваша судьба.

Я молчал.

— Думается, вы не станете отрицать, что мысль отправить графа Байерда в подземную темницу принадлежала вам. Так да или нет?

Я лишь кивнул, чтобы он отвязался. Разговаривать с этим человеком мне не хотелось.

— Ну что ж, с этим все ясно. И я полагаю, что вы..., — он на мгновенье замолчал, — ... что вы прекрасно осознавали... Опять пауза.

В этот момент дверь отворилась и в комнату, мимо застывшего как изваяние офицера, вошел сам Байерд, невероятно бледный и исхудавший. Да уж, легок на помине. Дэнкфорт встревожено встал.

— Право, тебе не следовало приходить сюда самому. Ведь врач предписал тебе постельный режим и полный покой.

Он направился к Байерду, чтобы поддержать его, но тот сам прошел к столу и обессилено опустился на ближайший к нему стул.

— Не стоит волноваться из-за таких пустяков, друг мой. Уж три-то шага я в состоянии сделать. Притом то, что здесь сейчас происходит, касается и меня лично.

— И все же не следует столь легкомысленно относиться к своему здоровью.

— Я признателен тебе за твою заботу, — слабо улыбнулся Байерд, облокотясь на столешницу. — Однако, как видишь, я уже вполне силен и бодр. Все уже в прошлом и больше нет причин для беспокойства.

— Не вполне согласен с тобой, друг мой. То, что тебе довелось пережить, может еще серьезно сказаться на твоем здоровье. Быть фактически погребенным заживо столько времени в этом ужасном промозглом склепе, без пищи, без света... Нет, такое даром не проходит и может подорвать самый крепкий организм. А ведь ты знаешь, что твое здоровье представляет ценность не только для тебя и для меня. Коль скоро ты находишься не при исполнении, то обязан всемерно оберегать себя.

Я потрясенно уставился на Байерда. Тот заметил устремленный на него взгляд и истолковал его по-своему.

— Вы, как я вижу, изумлены. Возможно, вам не понятно, как я смог выжить. Действительно, без воды шансы мои были бы равны нулю. Но на мое счастье в одном углу с потолка регулярно капала вода, а под ней находился довольно плоский камень с небольшим углублением. Мне не ведомо, выточила ли эту ямку вода или ее выдолбил некий несчастный узник, бывший прежде меня в этом узилище. Тем не менее, этот камень сослужил мне хорошую службу, и я смог продержаться, покуда меня не вызволили. Вот и все объяснение моему чудесному спасению.

У меня голова шла кругом. Я и подумать не мог, что графа так и оставят в том каземате, без еды и без воды. Неужели мои товарищи поступили так осознанно? Нет, я не мог в это поверить. Скорее всего, им стало просто не до того, надо было спасать самих себя. И если им удалось вырваться из замка, то, конечно, последней их заботой было сообщить слугам, где находится Байерд. Но я с содроганием представил, что было бы, если б графа не нашли вовремя. Его смерть была бы поистине ужасна.

К реальности меня вернули слова самого Байерда.

— Кстати, вы произнесли тогда весьма интересную и поучительную лекцию об идеалах и этике вашего Галактического сообщества. Я давно хотел лично вас поблагодарить и сказать, что извлек из нее соответствующие выводы.

— Что ж, надеюсь, что вам когда-нибудь доведется послушать еще одну такую лекцию, — ответил я.

— Ну, уж нет, больше не надо. Мы теперь как-нибудь сами. Обойдемся без вмешательства ваших хозяев и чужих проповедей, — Байерд презрительно усмехнулся.

— Отчего же, иногда очень полезно бывает узнать другую точку зрения, начинаешь по-новому оценивать известные тебе факты. Я бы сам с интересом выслушал такого проповедника, когда он обезврежен. Почему бы не послушать шипение змеи, когда у нее вырваны ядовитые зубы? Не желаете ли просветить нас сейчас насчет своих идей и намерений, Гарвей? — насмешливо произнес Дэнкфорт.

Естественно, я не счел нужным ничего отвечать.

— Ты уверен, что избрал правильную тактику, если действительно хочешь выслушать то, что мог бы тебе сказать Гарвей? — заметил Байерд. — Не в каждом столь грубые нападки способны вызвать фонтан красноречия.

— О, боюсь, меня неправильно поняли. В таком случае прошу прощения у присутствующих и приношу вам свои извинения, Гарвей. Я не имел намерения вас оскорбить или унизить, — откликнулся Дэнкфорт. — И признаюсь, что прежде недооценивал изворотливость вашего мышления и эластичность гуманных принципов. Однако теперь я отдаю вам должное. Ведь в том, что ваш тонкий замысел сорвался, нет никакой вашей вины.

И тут до меня дошло, на что намекает этот тип. На то, что я специально отправил Байерда в темницу, чтобы он... Что я избавил его от неминуемой расправы только затем, чтобы заморить потом в подземелье?! Что за дичь! С какой бы это стати?! Я задохнулся от возмущения. Еще никто и никогда не обвинял меня в жестокости, коварстве и лицемерии. И кто же посмел это сейчас сделать?! Льстивый прислужник сатрапа, отъявленный лицемер, хладнокровный и расчетливый преступник, руки которого были по локоть в крови его невинных жертв. Вот уж воистину, люди судят о других по самим себе. Нет, оправдываться перед этими господами было ниже моего достоинства. Но и молчать я не стал, чтобы Дэнкфорт не вообразил, будто я его боюсь или мне сказать ему нечего.

— Такой, как вы не может меня ни оскорбить, ни унизить, ни вообще как-то задеть. Слишком мало я вас уважаю. То есть, просто презираю. И плевать я хотел на то, что вы там обо мне думаете. Не сомневаюсь, что рано или поздно и вы и вся ваша камарилья провалитесь в тартарары, туда вам всем и дорога! Сгинете вместе со своим Повелителем!

Дэнкфорт никак не отреагировал на мою тираду. Он отвернулся со своим обычным бесстрастным видом и даже не удостоил меня взглядом. Наступила короткая пауза. Затем Дэнкфорт обратился к Байерду:

— Ну что ж, кажется, ты нашел ответ на свои сомнения, друг мой?

Тот ответил не сразу. Он стащил со стола деревянный карандаш для пометок на бумаге и машинально вертел его в пальцах.

— Думаю, что да, — сказал наконец Байерд. — Пожалуй, что так. И ты, кажется, принял свое решение?

— Пожалуй, что так, — криво улыбнувшись, откликнулся его собеседник.

— Знаю, что ты всегда и во всем руководствуешься в первую очередь интересами нашего Повелителя. Поступай, как считаешь должным.

— Сейчас тебе, пожалуй, больше нет нужды здесь оставаться. Ступай, наконец, к себе, приляг и отдохни хорошенько, Байд. Мой офицер проводит тебя.

— Я ведь говорил тебе уже, к чему эти детские прозвища: Байд, Дэнк, — поморщился Байерд.

— Ах, извини, Эдмонд. Мне это нравится, но если тебе не по сердцу...

— Нет, что ты, не в этом дело, Ральф. Мне тоже дороги эти милые воспоминания, но ведь мы давно уже выросли. Твое беспокойство мне очень приятно, но неоправданно. Впрочем, раз у тебя на душе будет спокойней, если я пройду путь до своего ложа в сопровождении почетного эскорта, то, пожалуйста, я не против, друг мой.

И Дэнкфорт препроводил Байерда до двери, передав его, словно драгоценность, с рук на руки своему офицеру. Какое искреннее участие. Какая нежная дружба! Как это все трогательно, особенно, если не обращать внимания на то, что один из верных товарищей смотрит на тебя так, будто решает, проглотить ли тебя с потрохами прямо сейчас или оставить на ужин.

Взгляд, которым Дэнкфорт одарил меня от двери, как я уже понял, не предвещал мне ничего хорошего. Вернувшись к столу, он уселся и вновь уставился на меня с тем же выражением лица. Вроде как обдумывал новые, пришедшие ему в голову соображения. Что если не оставить на ужин, а засолить? Или замариновать? Во всяком случае, такое было у меня впечатление, а может, казалось все с голодухи. Я вдруг вспомнил, как давно я не ел, аж засосало под ложечкой.

Наши размышления прервал скрип отворившейся двери и появление в комнате нового лица. Я еще никогда не видел этого человека. Это был коренастый, плотно сбитый мужчина. На его короткой бычьей шее сидела массивная, совершенно лысая голова с большими ушами, отвисшими мясистыми щеками, приплюснутым носом и тяжелой челюстью. Под покатым лбом прятались малюсенькие бегающие глазки, а над широким тонкогубым ртом притулились крошечные усики. И все же я не назвал бы его внешность уродливой, нет. Скорее, отталкивающей и омерзительной. Ведь люди не отвечают за то, какими вылепила их мать-природа. Но на этой гнусной физиономии можно было без труда прочесть немалый список пороков ее обладателя.

— Вижу, меня никто не встречает, а вас никто не предупреждает о моем появлении. По отношению ко мне это невежливо, а с вашей стороны как-то неосмотрительно, — заявил вошедший.

— Ну, в чем-чем, а в легкомыслии и неосторожности меня еще никто упрекал, — вставая, с усмешкой ответил граф. — Приношу вам мои глубочайшие извинения за несоблюдение дворцового этикета. Но надеюсь, что в этой скромной обители мы можем обойтись без излишних церемоний. Прошу вас, садитесь, Шиндсвит.

— Не придирайтесь к моим словам. Я так это брякнул, чтобы завести разговор. Знаю, что врасплох вас не захватить, — ответил его собеседник, тяжело опускаясь на стул. — Черт с ним, с этикетом. А вот когда вы собираетесь принести извинения за поведение ваших людей?

— Вот как? — приподнял бровь Дэнкфорт. — Но я не нахожу их поведение предосудительным.