Созерцающие путь

— Медленно! Слишком медленно! — воскликнул я. — Мы не сможем помочь этим несчастным.

— Враг наверняка знает о подходе северной армии, — высказался первый советник. — Вот потому они и спешат начать штурм.

— Ваше величество, — сказал военный министр. — Наши силы будут кон-центрироваться на широких верхних площадях столицы. Вам следовало бы быть там. Не лучше ли предоставить оборону стен офицерам гарнизона?

— Вы хотите пустить здесь всё на самотёк? — спросил я. Затем обратился к командующему гарнизоном: — Передайте всем на стене: если имперцы погонят впереди себя пленных, без моего приказа не стрелять.

Тут люди в красном достали большие кривые ножи. Хладнокровно, как мясники на живодёрне, они быстро, без лишних церемоний приступили к делу; одновременно, как по сигналу, начали вспарывать жертвам глотки. Кровавые пятна дополнили жуткий рисунок. Тела задёргались, забились в агонии, но вскоре затихли. А на самой вершине в это время несколько алых, держась за руки, образовали широкий круг.

— Не могу смотреть на это, — я прикрыл глаза ладонью.

От неприятельских позиций донёсся уже знакомый сигнал к атаке. Я поднял голову и увидел, как механическая армада, изрыгающая чёрный дым, двинулась в нашу сторону. Впереди серым валом поползла толпа обречённых. Медленно, странно медленно они приближались к городским стенам. Вслед за машинами стали перемещать и катапульты.

Немного не дойдя до зоны поражения нашей артиллерии, самоходы остановились, пленные же продолжали идти дальше. Их лица ничего не выражали, глаза безучастно глядели перед собой, движения были какие-то механические. Они более всего напоминали заводных кукол.

— Неужели они все одурманены? — пробормотал я.

— Возможно, здесь мы видим род массового гипноза, — предположил первый советник.

— Не могу понять... — послышался недоумённый голос начальника гарнизона. — Зачем их выслали вперёд, а сами остались далеко сзади, за пределами действия наших катапульт?

Широкой волной людская масса приближалась к участку стены между башнями. В одной из них как раз находились мы.

— Откройте все ближние ворота, — приказал я. — Надо пропустить их внутрь.

— Нельзя, ваше величество... Это может быть ловушка... — запротестовали сразу несколько человек.

— И всё-таки это мои подданные, — ответил я. — Впустите их... но будьте готовы к любой неожиданности.

— Смотрите! — вскричал кто-то. — Она светится!

Я посмотрел на холм. Все линии схемы начали тускло фосфоресцировать. Свет был хоть и красный, но какой-то мертвенный.

— Что это?! — удивлялись одни.

— Возможно, был рассыпан какой-то химический реагент, — предполагали другие. — А теперь вот началась реакция.

Тем временем толпа, не обращая внимания на открытые в башнях ворота, вплотную подошла к стене. Нам было видно из боковых бойниц, как люди упёрлись руками в препятствие, словно пытались сдвинуть его. Мало того, следующие за ними начали подлезать под первых или забираться на них, лишь бы коснуться камней ладонями. Началась страшная давка, в которой многие нашли свою смерть. Те, кто никак не смог протиснуться к кладке, хватались за стоящих впереди, а в них самих упирались из задних рядов. Людей стиснуло так, что они образовали своего рода монолит по всей длине стены между башнями. А потом все замерли, застыли.

Пока мы гадали, что всё это значит, с холма донёсся довольно странный звук. Не то в трубы дули, не то в рога. Звук делался всё громче, всё насыщеннее, всё плотнее.

Я взглянул в ту сторону. Несколько алых на вершине трубили в какие-то духовые инструменты, больше походящие на огромные витые раковины. Трубили на все лады и невпопад, создавая жуткую какофонию, от которой волосы на всём теле дыбом становились. Красноватое сияние узора под ними ещё более усилилось, подсвечивая зрелище снизу. Если не знать, что этому предшествовало гнусное кровопролитие, можно было бы подумать, что на холме началось весёлое шумное празднество.

— Не знаю что это, но их трясёт, — сказал кто-то.

Действительно, всех людей, упёршихся в стену, начало колотить, как в ознобе. Но при этом никто из них ни на шаг не сдвинулся с места.

— Хорошо, что хоть нас не трясет от всего этого, — буркнул один из министров.

Напрасно он это сказал. Почти тут же мы ощутили, как дрожит под нами пол. Сверху что-то посыпалось, и мне послышался, вернее, почувство-вался — не столько слухом, сколько осязанием — приглушённый шум, словно камни в толще кладки зашевелились.

— Что происходит?! — раздались панические возгласы. — Это что, землетрясение?!

— Ваше величество! — крикнул первый советник. — Надо уходить. Оста-ваться тут бессмысленно... и просто опасно!

Я и сам понимал это, но всё стоял, зачарованно глядя, как толстенная кладка над упёршимися в неё людьми, трясущимся в жутком припадке, покрывается трещинами по всей длине и тоже начинает шевелиться. Неужели несколько тысяч рук, дрожащих в едином ритме, могут сотворить такое? Или это всё-таки волшебство?

— Это невозможно! Такого не может быть! — услышал я краем уха. — Люди просто не могут голыми руками раскачать такую твердыню!

Высокая, почти в двадцать пять локтей стена начала разваливаться, обрушиваясь на головы людей, стоящих у её подножия. Меня молча взяли под руки и повели вниз. Говорить не было толку: всё заглушал раскатистый грохот. Мне показалось, что башня вот-вот обвалится на нас, но нет, обошлось. Мы благополучно выбрались наружу, где нас ожидал конный эскорт.

Я взглянул на то, что раньше было городской стеной. Кучи глыб, похоронивших под собой людей и механизмы, громоздились между башнями, которые теперь напоминали два клыка в беззубом рту. Клубящаяся пыль медленно оседала вокруг. Солдаты гарнизона пытались наспех, чем попало перекрыть улицы. Местами подтаскивали и разворачивали немногочисленную технику. Никто не ожидал такого быстрого прорыва. Несомненно, имперская машинная армада на всех парах спешит к пролому. А противопоставить ей здесь практически нечего.

— Ваше величество, нам надо как можно быстрее покинуть это место, — торопили меня. — Возможно, часть армии с той стороны уже переправилась в верхний город.

Упрашивать меня не пришлось. Вскочив в седло, я последний раз оглянулся и увидел, как на каменные груды, дыша паром и дымом, карабкаются механические чудовища. Затем, всадив шпоры в бока, поскакал во весь опор по улице вглубь Мэйдла. Мои приближённые поспевали следом.

* * *

Мы мчались галопом по широкой мостовой меж опустевших зданий, когда над головой вдруг раздался резкий свист. Вражеские кугели, перелетали через нас, падали на крыши и улицы впереди. Значит, либо имперцы уже подтащили артиллерию к самой стене, либо у них появились какие-то новые сверхдальнобойные катапульты. Оставалось лишь надеяться, что все жители окраинных кварталов успели уйти. Городские власти призывали их к этому с самого начала осады.

Бомбардировка оказалась довольно плотной, море пламени преградило нам дорогу. Лошади дико заржали, иные встали на дыбы. Сзади отчётливо слышался шум сражения: наши отчаянно пытались сдержать атакующих.

— Ваше величество! — крикнул первый советник. — Ехать дальше по улице невозможно. Надо уходить в сторону, пробираться переулками, пока враг до нас не добрался.

Я только кивнул в ответ. Оставаться здесь, под снарядами и с имперским авангардом буквально на хвосте, было равносильно смерти.

Мы свернули в первый попавшийся переулок, наполнив его дробным цокотом копыт. Мимо пролетали серые стены с тёмными дырами окон. Я старался не думать, что нас ждёт за следующим поворотом.

На улицу нам выехать не удалось, помешала баррикада. Её навалили напротив выхода, не заботясь особо о тактике, а может быть с умыслом: перекрыть противнику дорогу, если для нападения он решит воспользоваться переулком. Так или иначе, всадникам невозможно было перебраться через это импровизированное укрепление, а разбирать его для нас было некому и некогда: все, кто был рядом, отражали сейчас атаку врага.

Похоже, имперцы не поленились развернуться широким фронтом, зашли далеко вправо и влево от бреши, чтобы двинуться разом по многим улицам. Удивляла только скорость их продвижения. Казалось, что городские войска совершенно обескуражены прорывом и всё не могут собраться с силами для достойного отпора.

Пришлось, теряя драгоценное время, искать обходной путь через дворы. Выскочив, наконец, на открытое пространство, мы тут же попали под плотный обстрел с неприятельских самоходов, уже преодолевших хлипкий рубеж баррикад.

Конники не могут противостоять бронированным монстрам, так что пришлось спасаться, бежать от неминуемой гибели, стараясь отыскать по пути любую щель, способную защитить от железного шквала. Он косил верховых, как жухлую траву. Мало того, ко всему этому стал примешиваться весьма ощутимый жар: машинные огнемёты извергали в нашу сторону фонтаны огня. Послышались вопли горящих людей, неистовое ржание лошадей. Несмотря ни на что, гвардейцы пытались прикрыть меня, заслонить собою от надвигающейся смерти.

— Спасайтесь, ваше величество! Уходите вон туда! — Мне указали на не-дальний проулок. — Мы вас прикроем!

Вскоре я нырнул в спасительный лабиринт сумрачных проходов на другой стороне улицы. Шум боя позади заметно приутих. И снова беско-нечная скачка между серых стен, снова блуждание в тёмных дворах. Я сам себе казался крысой, готовой забиться в любую дыру, лишь бы уцелеть. За мною следовал только мой верный советник, остальные либо отстали, рассеявшись по дворам и переулкам, либо полегли, защищая своего короля. Я вытащил из седельной сумки самострел. Страх заставлял меня дёргаться, нацеливая его на каждую подозрительную тень.

* * *

Мы продвигались по улице, то и дело вскидывая оружие и стреляя во всё, в чём нам чудилась хоть малейшая угроза. Вокруг царил невообрази-мый хаос, от гари першило в глотке и в носу. Из-за каждого угла, из каждого окна в нас норовили выстрелить или что-нибудь кинуть. После гибели знаменосца нести стяг досталось Крабу, что его отнюдь не обрадовало: ведь он стал для врага самой желанной целью. Но приказы сотника не обсуждаются. Медный перезвон, разливающийся над городом, раздражал донельзя. Тем более что наша армия получила приказ изничтожать на своем пути всё, что имеет отношение к северной религии: храмы и набатьни, артефакты и священников.

Если бы командование не распылило так силы ради возможно большего охвата территории, штурм шёл бы куда успешней. Мы бы встретили, конечно, упорное сопротивление, но только на определённом участке. А так вся наша техника осталась позади. Не скажу, что шестьсот шестьдесят шестому не повезло. Скорее наоборот: его экипажу повезло больше, чем нам или экипажам других машин, штурмовавших назначенную нам улицу. В отличие от остальных, он лишь потерял ход и теперь его срочно чинили в районе непосредственных боевых действий. Я отрядил в помощь самоходчикам троих из моего десятка.

Немногочисленную горстку людей — всё, что осталось от третьей центурии после штурма укрепления, — повёл наш чумной капитан. Похоже, его здорово контузило в самоходе, который сейчас бездвижно торчал на развороченной баррикаде. Мы безо всякой поддержки двинулись вглубь неприятельской столицы вслед за геройствующим безумцем. И чем дальше шли, тем меньше нас становилось. Что себе думал этот центурион? Надеялся выслужиться, получить следующий чин, заплатив за него нашими жизнями? Или искренне хотел захватить какой-нибудь стратегически важный пункт? Оставалось только гадать.

За следующим поворотом нас обстреляли. Впереди рассредоточился отряд защитников города. Товарищи мои валились, как снопы. Мы отвечали из самострелов, а потом сошлись в рукопашной. Началась кровавая мясорубка. Все бились отчаянно, никто не хотел ни уступать, ни отступать. Помню, как упал Краб, уронив стяг центурии. Я подобрал его, ощутив в руках тяжесть толстого древка, по всей длине обвитого железной полосой. И ринулся на ближайшего сака, и воткнул острое навершие — не хуже, чем у пики, — ему в рожу. А потом ещё и ещё, второму, третьему... Помню, как отбивался от вражеских ударов или уклонялся от них и каждый раз неизменно сражал противника. Дракон красным бликом мелькал передо мной, весело изрыгал пламя на жёлтом полотнище, словно упивался этой бойней. Я же полностью слился со своим оружием, как бы став его продолжением, отстранился от всего, будто вместо меня теперь некая безжалостная машина для убийств металась от врага к врагу. Потом вдруг понял, что драться больше не с кем. Да и некому: на ногах остались только двое: я и капитан центурии. Остальные лежали на мостовой. Некоторые ещё корчились в агонии. Офицер, не обращая ни на что внимания, двинулся, пошатываясь, вперёд, будто не набегался ещё. Я поспешил следом, догнал и взял за плечо, пытаясь остановить. Он оглянулся. Вид у него был совершенно ошалелый, глаза мутные.

— Надо возвращаться, командир... — выдавил я.

Взгляд его, наконец, прояснился, глаза сощурились.

— Трус! — взревел он, наводя на меня самострел. — И это предлагает унтер-офицер, костяк нашей армии?!

— Но капитан, это ведь бессмысленно! — Я попятился от него.

Впереди послышался конский топот. Из переулка на улицу вынеслись два вражеских всадника. До них было рукой подать, так что рассмотрел я их хорошо. Лошади под ними были чисто белой масти, да и сами они были в белом, не лишённом изыска одеянии. Ясно, не простые кавалеристы.

Они заметили нас, но сотник успел выстрелить первым. Один из наездников выпал из седла, и тут же ответный выстрел другого заставил офицера охнуть. Я покосился — он медленно оседал на мостовую с торчащим из панциря дротом. Идиотский приказ брать столицу саков во всём блеске ничем не прикрытых доспехов стоил жизни уже не одному воину Империи.

Я остался один на один с врагом. Мой разбитый самострел валялся где-то сзади. А оружие капитана было далеко, не дотянуться, да он ещё и упал на него, накрыв своим грузным телом. В руках было только знамя с имперским гербом, да топор на боку, мой неизменный лабрис, пустивший сегодня немало крови. Не так уж много, чтобы противостоять конному стрелку.

Однако молодой всадник почему-то медлил. Осанка у него была горделивая, длинные светло-русые волосы струились из-под головного убора на белоснежный мех воротника, а бледное красивое лицо коверкала гримаса ненависти. Уж не о нём ли предупреждал давешний сон?

* * *

Я сразу узнал этого варвара со стягом Империи в руках. В тот раз я хорошо его рассмотрел через мощную оптику. Жуткие детали недавней казни тут же вспомнились в мельчайших подробностях, пронзив всё моё существо яростью и гневом. Ведь это он, именно он истязал вчера моего единственного друга и утешителя. Это он глумился над моим добрым наставником. А теперь вот нагло заступил мне дорогу, похожий в своём рогатом шлеме на дьявольское отродье. Рожа грязная, небритая, сам весь перепачкан кровью убитых им сэксондцев. Трупы густо покрывали мостовую позади него, плавя снежную корку ещё дымящимся красным месивом. Как жаль, что весь боеприпас я потерял где-то по дороге! Как жаль, что последний дрот истрачен на имперского офицера, что стоял рядом с этой тварью!