— Го-о, мы здесь. Мы пришли за тобой. Не волнуйся. — зашептала мама склонившись к его уху. — Сейчас мы вытащим тебя отсюда. Пойдём... в безопасное место. — По её щекам заструились горячие слёзы, которые она торопливо смахивала рукой. — Потерпи...
Но Го-о, казалось, никого не видел: взгляд его был устремлён в иной мир — Мир духов. Он смотрел сквозь нас, словно вокруг него не было ни плачущей мамы, ни меня, боязливо сидящего рядом, ни Ойты выглядывавшей из-за наших спин. Только губы его беззвучно шевелились.
-Давайте попробуем ещё раз, — сказала Ойты. — Поставим его. Он пришёл в себя — это хорошо, может и идти сможет.
Мы опять просунули головы под его плечи. Мама что-то продолжала говорить ему ласковым успокаивающим голосом.
— Ну... встали! — скомандовала Ойты и мы начали подымать на ноги.
Го-о широко открыл рот и зарычал от боли. Голова его свесилась на грудь.
— Опускайте! Опускайте! — закричала мама. — Мы убьем его так!
Мы снова опустили обмякшего тхе-хте на землю. Старуха сердито сплюнула.
— Так не пойдет! Ему очень больно. Мы только рану ему разбередили. Нельзя его нести.
— Что же: по— твоему, нужно бросить его здесь!? — гневно спросила мама и тут же замолчала и закрыла лицо руками. Ойты с сочуствием погладила её по волосам.
— Не говори глупостей. Мы не оставим его. Нужно только что-нибудь придумать... — глаза старухи забегали по сторонам. — Нам нужно... нужно сделать... волокушу... Да, волокушу! Мы уложим его и потащим: это будет нетрудно, а главное, так мы меньше будем мучить его. — Ойты даже запрыгала на месте.
Мы быстро соорудили лёгкую волокушу, скрепив две длинных жерди двумя же перекладинами, для чего воспользовались ремнями из охотничьей сумки Го-о, которую мама подобрала рядом с ним ещё утром, и которую потом зарыла в кучу папоротника. К шестам и перекладинам мы привязали моё одеяло. Вот и всё: нехитрое устройство было готово. На одеяло мы переложили Го-о, мама перекинула его сумку через плечо, и мы все взялись за жерди.
Первой трудностью, с которой мы столкнулись, был подъём раненого тхе-хте из оврага. Нам с мамой пришлось вскарабкаться наверх и оттуда тащить волокушу, а Ойты подталкивала её снизу. Оставалось надеяться, что обморок, поглотивший сознание Го-о, не даст ему чуствовать боль, которую, несомненно, причиняли ему мы, пока затаскивали его на крутой подъём. Потратив немало времени и сил, мы всё же подняли его из оврага, и сами в изнеможении попадали рядом. Особенно тяжко пришлось Ойты: бедная старуха судорожно хватала ртом воздух и кашляла. Она скорчилась на земле и дёргалась в охвативших её судорогах. Мама шептала заклинания, я просто лежал без движения. Немного погодя, когда мы, мал-по-малу, пришли в себя, мама дала сигнал к выступлению. Снова взялись мы за длинные жерди и поволокли тхе-хте по зарослям, напрягая все силы. Лес в этом месте был очень густой, из-за чего мы часто петляли, чтобы обойти возникающие тут и там препятствия: то поваленное бурей дерево, то какой-нибудь овражек, то непроходимый чащобник. Мы с мамой ещё держались, но Ойты скоро начала сдавать: ноги её подкашивались и она с трудом передвигала их, руки ослабели и отказывались тянуть тяжёлый груз. Мама долго присматривалась к ней, а потом сказала:
— Бабушка, оставь. Мы сами справимся.
Ойты не стала спорить. Дрожащие пальцы ее соскользнули с шеста и она грузно плюхнулась в траву. Мама остановилась; встал и я. Мы осторожно опустили волокушу на землю.
— Никакой помощи от меня. Одни хлопоты, — пожаловалась старуха, приподнимая широкое потемневшее ещё более лицо. — Такая вот она — старость, немощная...
— Перестань, бабушка. Ты не виновата. Мы сами справимся. Ты просто иди за нами.
— Да, уж ... — протянула Ойты.
Когда мы снова тронулись в путь, Ойты уже не помогала нам. Она взяла у мамы сумку тхе-хте, нашла какую-то палку и, опираясь на неё, всем телом, ковыляла позади. Нам часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и на этих привалах мать рассказывала нам о том, что произошло на тропе. Полные слёз глаза её и искривившиеся губы говорили как тяжело ей было.
... Мама проснулась ещё до восхода солнца. На востоке занималась заря. Мама приподнялась и тронула за плечо Ойты. Старуха тут же пробудилась и непонимающе уставилась на неё. Шёпотом, чтобы не потревожить меня, мама объяснила Ойты, что пойдёт к тропе, чтобы разведать, что там делается. Если всё будет спокойно, она вернётся за нами. До её возвращения мы с Ойты должны были оставаться на месте. Порешив на этом, они вышли из-под мохнатой ели, и мама тихо сказала напоследок:
— Если я не вернусь к полудню, пробирайтесь сами.
Сказав это, она отвернулась от онемевшей старухи и пошла в лес. Она быстро дошла до возвышенности, за которой проходила охотничья тропа. Наверху она остановилась в тени кедра. Солнце уже поднялось над холмами и всё вокруг расцветилось яркими красками. Внизу солнечные лучи, пробиваясь между деревьями, высвечивали жёлтые пятна. Все сверкало от росы. С места, выбранного мамой для наблюдения, ей был виден короткий отрезок тропы, вившейся под мохнатыми елями и тёмной полосой прорезавшей сочную зелень. Тропа была пуста: мама никого не увидела. Мама не стала сразу спускаться в долину: своих узнает и отсюда, незачем рисковать, спускаясь к тропе, где могли прятаться враги. Исходя из этих соображений, она осталась на вершине, где среди кустов могла надёжно укрыться от любых глаз.
Мама сидела долго, напряжённо вглядываясь в затенённую, дышащую влагой, низину. Что-то шевельнулось справа, со стороны стойбища; если ей не показалось, значит... Враги? Да нет, наверное, просто глаза устали. Она потёрла веки и снова напрягла зрение. Нет. Точно почудилось. Наверное, птица спорхнула с ветки и та качнулась. Глаза заслезились. Мама заморгала. Надо всё же спуститься и посмотреть следы. Страшно, но необходимо. Если на тропе будут только следы наших, то бояться нечего: они ещё на охоте, а враги не посмели удалиться далеко от захваченного тхе-ле. Тогда она быстро вернётся и захватит меня и Ойты, и мы все вместе пойдём в предгорья навстречу мужчинам. Если же она увидит следы присутствия чужаков и Пыин-ли... Успеет ли увидеть, или огромная стрела пронзит её тело раньше? Она помолилась Проматери, поднялась с колен и, отодвинув пушистые ветви кедра, пошла вниз.
Но стоило ей сделать всего несколько шагов, как она снова заметила движение на тропе, только теперь уже слева, откуда должны идти наши охотники. Сгрудившиеся деревья мешали рассмотреть то, что происходило внизу, но она теперь была точно уверена, что там кто-то был. Вот в просвете мелькнула какая-то тень, за ней другая, третья, затем ещё и ещё. На видимом участке тропы показался человек, за ним другой... Свои! Мама заулыбалась. Теперь скорей к ним! Надо предупредить. Она ликовала: среди охотников она сразу заприметила одного из своих мужей — Го-о. Мама подняла руку и помахала им; глупая, они же её не видят! Она раздвинула ломкие ветки смородины и хотела, уже было привлечь их внимание окриком, но...
Охотничий отряд уже находился прямо напротив неё, когда кусты по обе стороны узкой тропы зашевелились и скрывающийся в них вражеские войны, с изготовленным для боя оружием, выступили им навстречу. Мама в страхе присела, но потом опять выглянула. Только губы её шептали: "Опоздала!" Высокие кряжистые чужаки и Пыин-ли с выставленными вперёд копьями и натянутыми луками, в полной тишине приближались к растерянным Сау-кья, которые лишь непонимающе переглядывались друг с другом. Враги, вдвое превосходившие их числом, стали окружать их. Охотники сбросили на землю свою добычу и в знак мира подняли руки над головой. Затем, те что стояли впереди, признали среди людей вышедших из леса с оружием в руках и разрисованными в чёрный цвет лицами, Пыин-ли и что им крикнули. Но последние, как и их союзники, хранили мрачное молчание, не убирая оружия. Началась сумятица. Сау-кья что-то кричали, объясняли, но враги оставались немы к их призывам.
Охотники, которые стояли ближе, попытались приблизиться к вооружённым людям, но те, по команде человека в берестяной шапочке, увенчанной конским хвостом, подняли дикий устрашающий вой. Сау-кья зашевелились, кто-то попятился, передние попытались протиснуться назад, но не успели.
Зазвенели тетивы тугих луков, зажужжали выпущенные стрелы и брошенные копья. Всё кончилось очень быстро...
Стоящие впереди, упали сразу — в каждого попало по несколько стрел. Остальные бросились наутёк. Враги выпустили новый дождь стрел и побежали за ними, выхватывая из-за поясов тяжёлые палицы и каменные топоры. Раскинув руки, упал ещё один охотник — Кья — узнала мама. Беглецы и преследователи скрылись среди деревьев: лишь громкие крики отмечали их путь. Крики и шум погони всё отдалялись. Мама вскочила на ноги и, уже ни о чём не думая, позабыв осторожность и страх, со всех ног кинулась вниз по склону. Её занимало только одно: нужно найти своих тхе-хте... Нужно осмотреть убитых... Проломившись сквозь малинник, она выскочила на тропу; перед ней лежали утыканные стрелами двое убитых: нет, это не Го-о и Мэн"ыр. Впереди лежал ещё один покойник, но она знала кто он — Кья, друг Мэн"ыра (он был частым гостем в нашем тхереме, в отличие от своей жены Сечжи; всегда такой учтивый и обходительный... И за что только духи наградили его такой сварливой женщиной?!). От сворота по высокой траве расходилось несколько только что проторенных дорожек — следы в паническом бегстве ишущих спасения Сау-кья и кровожадных врагов; даже трава ещё покачивалась. Крики уже замирали где-то в отдалении. Мама посмотрела на уходящую вправо тропу, на дорожки в траве: куда идти? По тропе — слишком опасно: по ней чужаки и Пыин-ли будут возвращаться. Она сделала глубокий вздох, сошла в густую траву. Выбрав одну дорожку, она бегом устремилась по ней. Кое-где на листьях горели в солнечных лучах капли свежей крови: кто-то уже был ранен. Затем она увидала брошенный впопыхах лук, оброненную стрелу: оружие кого-то из мужчин нашего рода. Да ведь это же оружие Го-о! Она заволновалась ещё больше и стремглав полетела вперёд, сбивая руками высокие стебли. Потом она набрела на ожерелье, набранное из кусочков кости. Она подняла его и руки её затряслись: это ожерелье она сама делала для Го-о... Она еще быстрей побежала вперёд и вскоре вышла на прогалину, где обнаружила тело Т"эмо. Подойдя к повисшему на ветвях охотнику, она заглянула в застывшее лицо. Он был мёртв. Мама вскинула руки и глухо застонав, опустилась на землю. Слёзы застилали её глаза: сколько смертей... Борясь с охватившим её отчаянием она с трудом встала на нетвердые ноги. Осмотрелась... Из травы, немного поодаль, выглядывала чья-то нога... Сердце её сильно забилось от страшного предчувствия. Она медленно приблизилась и... наверное упала бы, если б не ужас, придавший ей силы.
Она опустилась перед лежащим навзничь охотником... Медленно подняла его руку, прижатую к груди. Вокруг всё было перепачкано кровью. Она толкнула охотника и тот застонал... Это был Го-о.
... Мама не могла сказать, как долго она просидела рядом с тхе-хте. Время точно остановилось. Она сидела, тупо уставившись в перепачканное кровью родное лицо и плакала. Когда слёзы были выплаканы все до остатка, и глаза зажгло, она очнулась от оцепенения. Сняла с плеч Го-о его походную сумку, вытащила оттуда моток ремней, сорвала охапку травы и наложила на рану, туго перевязав её. Затем она вытерла его лицо и откинула пучок скомканной липкой травы подальше, чтобы враги не догадались, что где-то поблизости находится раненый. Подхватила раненого тхе-хте под руки и потащила в лес...
— Девять против двух десятков! — говорила мама, когда мы снова остановились в тени раскидистой черёмухи для отдыха. На волокуше хрипел Го-о. — Разве могли они выстоять!? Это была настоящая бойня! Сколько ещё нужно крови, чтобы унять их голод? Они нас всех перебьют...
Ойты, сидящая подле неё, заморгала, а я заерзал на месте.
— Тех, кто спася, отыскать будет очень трудно, — сказала старуха. — Они наверняка хорошо попрятались...
— Неужто это люди? Разве могут люди так поступать? Зачем убивать других людей?.. Не понимаю..., — мама заплакала и уткнулась лицом в плечо Ойты.
— Нам, пожалуй, надо идти на запад... — продолжала старуха.
Нужно было идти и мы снова взялись за жерди волокуши: мама с одной, а я с другой стороны. Ойты навалилась на посох и мрачно осмотрелась по сторонам, словно укоряя лесную чащу за тяжкие испытания, которыми она нас щедро наградила. В другое время, в другом месте, меня возможно и позабавило бы это, но только не теперь, когда жизнь показала нам своё второе, страшное лицо. И мы тронулись дальше, продираясь сквозь дебри вслед Небесному Огню.
Я лежал на боку, повернувшись лицом к весело трещавшему смолистыми кедровыми дровами огню, и сквозь приоткрытые веки наблюдал как к звёздному небу, меж чернеющих вершин деревьев подымается жёлтое зарево. Костёр был большим: Ойты нарочно развела его таким: Как только стемнело, стало холодать. Но это была не главная причина. В сумерках кто-то, или что-то, пришло к нашему биваку: сначала заелозили подвинутые с места камни высоко на склоне, уже невидимом в темноте; затем раздался шорох в кустах у ручья. Я даже подскочил на своей лежанке и со страхом покосился в ту сторону.
— Не бойся, это не враги. Они бы не стали к нам подкрадываться — прямо бы подошли. Должно быть, зверь какой-то бродит, — пыталась шёпотом успокоить меня Ойты. — Кровь чует, — она бросила беглый взгляд в сторону ложа Го-о, где сидя прикорнула мама. — Но огонь побольше развести не помешает.
Она положила в костёр несколько толстых сучьев, а сверху ещё кинула сырых кедровых веток: смолистая хвоя мгновенно вспыхнула и свет раздвинул окружающий мрак.
— Не бойся, — ещё раз подбодрила меня старуха и уселась на место. — Спи спокойно.
Но я ещё долго не мог уснуть. Мне казалось, что это вовсе не зверь бродит в кромешной тьме, а Горный дух, жаждущий дотянуться до меня, сцапать костлявыми руками и утащить в своё логово. А рубашки его я видел, пока светло было: пустые берестяные чехлы, с давно сгнившей сердцевиной в изобилии валялись на замшелых полу-зелённых осыпях. Точно — это Горный дух посетил нас! Я посмотрел на Ойты и увидел, что она прислушивается к звукам ночного леса. "Худое место", — успел я подумать перед тем, как глаза мои закрылись, и я погрузился в тяжёлый сон.
Глава третья
Утром обнаружилось, что вовсе не Горный дух бродил в ночном мраке вокруг нашей стоянки: на земле, всего в полутора десятках шагов от ложа Го-о мы нашли отпечатки лап крупного и дерзкого хищника — барса. Его не только не отпугнул людской запах, но и наш большой костёр его не сильно тревожил: по следам мы определили, что он почти до рассвета пролежал за еловой порослью, наблюдая за нами. Только приближение рассвета вынудило его отступить. Непонятно было одно: чувствуя близость крови, исходивший от постели раненого, хищник почему-то не напал на нас, даже не сделал попытки. Возможно, что он был сыт и пришёл посмотреть на тех, кто вторгся в его владения из простого любопытства, кто знает?.. Но, так или иначе, это происшествие заставило нас ещё более увериться в своей уязвимости перед лицом величественных дебрей, куда волей судьбы нас занесло. После раскрытия тайны ночных шорохов, мы немедля начали сборы в дальнейший путь, так как соседство опасного и хитрого зверя нас совсем не устраивало. Наскоро перекусив остатками вчерашней трапезы и собранными Ойты ранним утром кореньями и кедровыми орехами, мы умылись в ручье и собрались у волокуши, где, недвижимый, лежал Го-о. Мать и старуха сменили повязку на его ране и мы переглянулись. Кто-то должен был дать сигнал к выступлению.
