Третья ипостась. Часть 1

Да, зашибись перспективка! А что, будто это в первый раз! Будто ничего подобного не было в истории! Когда это народ обожал того, кто может его спасти? Ведь это лишнее доказательство слабости человеческой, лишняя демонстрация того, что индивид, наделенный какими-то силами, выходящими за рамки обычных способностей, может дать фору всему людскому сообществу. Это же обидно!

Но ведь вся суть в том, что сами люди не хотят спасать себя, они ради себя и пальцем-то не пошевелят, а уж ради соседа... Вот такой парадокс — сами не хотим, другому не позволим, пропадать, так всем! Господи, да во что же я вляпалась?

Я размышляла подобным образом на протяжении довольно длинного участка пути, и мне становилось все хуже и хуже, пока я не вспомнила наши беседы с профессором. Да, я знала, что не выживу, если мне придется... ну, осуществить предназначенное. А еще хуже, знать, что именно это в тебе их и не устраивает, то, что ты способна на это. Почему, почему, ведь я стараюсь именно для них?!

Не зацикливайся на том, что думают о тебе другие, умолял меня Эллер, изживай свою мнительность, разорялся он. Не твое дело изводить себя рассуждениями о мнении окружающих или рассчитывать на всеобщую популярность. Даже если они тебя ненавидят, ты сделаешь то, что нужно. Именно это от тебя требуется, и никаких обид, как бы хреново тебе не было. Что знал профессор уже тогда? К чему он меня готовил?

Как ни странно, эти воспоминания успокоили меня. Сразу стало легче, и я даже вспомнила об одной замечательной вещи, которую чуть не упустила, предавшись мрачным размышлениям.

Он сказал, что испугался за меня. Значит ли это, что он в самом деле поверил в подлинность испытываемых мной чувств? Что мне может быть больно, страшно, что я могу устать или проголодаться, радоваться, любить...

Несмотря на очевидную запутанность ситуации, будущее разбавилось более светлыми тонами. О том, что может произойти что-то, потребующее моих неординарных способностей, я старалась больше не думать, усиленно гнала прочь такие мысли. Печальный опыт собственной жизни научил меня некоторым вещам. Нельзя ничего загадывать, никогда нельзя мечтать о том, что со мной будет. Однажды я размечталась, да так, что до сих пор не собрала себя в кучку после катастрофического финала. Хотя в последнее время было гораздо легче. Я покосилась на принца — не в нем ли причина? Тот легко бежал рядом с моей правой ногой и беззаботно болтал о чем-то. Я постаралась вникнуть в смысл его слов, а то еще обидится, подумает, что мне неинтересно. Ну вот, мне уже небезразлично, что он обо мне подумает! Ну и ладно.

Апрель, оказывается, рассказывал мне о королевском дворе.

— Мой отец хороший человек. Он любит музыку, покровительствует ученым. Вообще, очень веселый и умный. Он хороший правитель, народ любит его. Среди знати, несмотря на это, тоже популярен, его поддерживают. Все знают, если бы не его мудрая политика, мы бы давно воевали с Аахрондой. Понимаю, тебе пока ни о чем это не говорит, но ты разберешься. Плеяда, конечно, с тем еще гонором, но и они его уважают. Мне трудно будет занять его место.

Внезапно он помрачнел. Ну что ж, видно, не все так гладко в его родном королевстве. Везде свои тараканы. Если честно, сейчас мне не очень хотелось слушать о политических проблемах Верейны. Может, это было эгоистично, но только-только все стало налаживаться, так не хотелось слушать о плохом. Может, парень понял это, может, и сам не хотел о грустном. Тут я кстати вспомнила кое о чем, вскользь упомянутом им ранее.

— А что ты говорил о каких-то надежных людях?

Апрель смутился, порозовел и замямлил так, что можно было усомниться в его способности разговаривать вообще.

— Да это так, начитались всякого и решили сами что-то такое придумать. Ну, там, несколько человек, вроде такого Ордена. Делаем разные вещи, ну, вроде как в военные игры играем...

— Так, так, все, больше ничего не говори! — я протестующе замотала головой и прикрыла руками уши. — Я ничего не спрашивала! Чувствую, что не захочу этого услышать!

Судя по его виноватому взгляду, я права. Ребятки играли. Играя, вытащили меня из капсулы. То-то он себя вел, будто проходил квест в он-лайн игре. Геймеры чертовы!

Конечно, многого этот ответ не объясняет. Это я к тому, что капсулу-то все равно просто так открыть нельзя. Даже если принц и думает, что это игра, тот, кто навел его, имел в виду совсем другое. Не для игры меня разбудили, совсем не для игры. Думаю, этот кукловод находится в окружении парня, и мне не плохо бы было познакомиться с его друзьями. Вдруг, смогу его вычислить?

Хоть эта надежда захватила меня, я прекрасно отдавала себе отчет, что не многое смогу сделать. Ну, установлю я эту коварную личность, что дальше? Пытать его апельсинами? Прикинуться диким, но ужасно симпатичным привидением? Напоить ядом, а потом шантажировать противоядием? Выбор широк, только каждый метод по-своему невыполним.

Как бы то ни было, долго злиться я не могла физически, всегда была отходчива. И в этот раз не изменила себе. Какая разница, когда меня вытащили — ведь чуть больше чем через два года я и так бы проснулась. Или не проснулась. И вообще, кто знает, кого бы я встретила тогда? Могло быть лучше, но ведь не факт! А вдруг гораздо хуже? Что теперь гадать?

Кстати, у меня были и другие, гораздо более насущные вопросы. О дистрофических незнакомцах, неизвестно что от меня хотевших. О мутантах, вроде моих товарищах по несчастью. С ними даже Пушу не справиться, но мне они не угрожали. Они такие же, как я, как бы дико это не звучало. Сколько же людей угробили Эллер с моим братом, пытаясь создать расу сверхлюдей? Почему только со мной получилось? Я дала себе слово, что вернусь туда еще, хотя, конечно, предприятие это меня пугает. По крайней мере, Жорк на меня не наезжал, наоборот, протежировал. И эта потрясающая сила — он размазал четверых в пыль, даже не прикоснувшись к ним! У меня все как-то совсем не так. Да и правильно, ведь ничего глобального не происходит. И не об этом я должна переживать. Думаю, как раз наличие мощи послужит поводом для беспокойства, а сейчас вообще-то радоваться надо.

Чем ближе мы подходили к столице, тем больше поселений встречалось на пути. Это были и городки, и деревеньки, и просто отдельные усадьбы. Я видела их издали. Мы с парнем сразу пришли к единому мнению, что не стоит мне особо мозолить глаза людям.

И когда мы ехали по дорогам, на всякий случай я закрывала лицо белой маской, найденной в рюкзаке. Ведь именно с этой целью брат положил ее. Конечно, он знал или хотя бы догадывался о том, как меня здесь встретят. Думаю, если бы в мое время появилось такое непонятное существо, как я, его давно бы уже разложили на атомы в специальных военных лабораториях. Так чего же я жалуюсь на негостеприимность нынешних людей? Меняться не в нашей природе.

Увидев меня в маске первый раз, Апрель хмыкнул и заявил, что так я выгляжу более зловеще, нежели без нее. Я закрыла голову капюшоном. Апрель закатил глаза и отметил, что не хотел бы встретить меня на пустынной дорожке. Я сказала, что он дурак и ничего не понимает. Но от населенных пунктов мы все равно держались подальше.

Каждая деревенька была уникальной, но даже в мое время они выглядели практически так же, только сейчас с чуть большим уклоном в средневековье — мельницы с крыльями у быстрых речек, уютные небольшие домики из камня или самодельного кирпича. Зеленые палисаднички с пышными кустами сирени и белыми звездами жасмина. Ветер доносил до меня его аромат. Я прикрыла глаза и молча наслаждалась этим дивным, самым любимым моим запахом.

Открыв глаза, я заметила вопросительный взгляд Апреля. Захотелось объяснить.

— Я как бы вернулась назад, в мое время. Во дворе моего дома рос огромный куст жасмина. Он цвел уже после моего дня рождения, но однажды весна наступила как никогда рано, и он покрылся цветками уже в начале мая. Представляешь, какой подарок на семнадцатилетие? Я была очень счастлива тогда, и эта маленькая радость добавила ярких красок этому замечательному дню. А чуть больше, чем через месяц, все рухнуло. Внезапно, неожиданно, безвозвратно. И я думала иногда, а не был ли этот жасмин последней каплей в чаше моего счастья? Не решил ли кто-то, что для одного человека это слишком много? Что пора платить за него? Но я не возненавидела этот запах. Напротив, он часто спасал меня во время чернейшей депрессии от совсем нехороших мыслей.

Я разговаривала уже не с ним. Вопросы эти, конечно, риторические, но я будто ждала отклика какого-нибудь высшего существа, ну, допустим, некоего устроителя вселенского порядка, который знал все ответы.

Как всегда, ничего подобного не дождалась.

Парень молча слушал меня. Он был серьезен, что случалось крайне редко, а когда я закончила, внимательно посмотрел и выдал неожиданную вещь:

— Может, именно такие мелочи вроде давно знакомого запаха или какого-то слова, жеста, взгляда, и сохранили в тебе человечность. Видишь, даже время не смогло это в тебе уничтожить.

Я посмотрела на него в совершенном изумлении. Он пожал плечами и отвернулся, а мне стало жутковато. Может ли пятнадцатилетний мальчик делать такие выводы?

Я поежилась. Да, парень неглуп. И, самое странное, в этот раз я с ним полностью согласна.

* * *

Зря я подбила на это пса. Но, в конце концов, даже адской твари нужно питаться, а я, помня о своих терзаниях, провела с ним разъяснительную работу по поводу того, кого можно есть, а кем он должен подавиться. Я первый раз приказывала ему, но не хотела новых человеческих жертв. Пуш, конечно, понял меня и пообещал не включать в свой рацион никого прямоходящего. Вернее, он положил мне на плечо свою огромную голову, прикрыл глаза и пару раз громко шмыгнул носом. Я предпочла думать, что это обещание.

Мысль о том, что он бегает голодный, приводила меня в ужас, и я буквально заставила его идти охотиться этой ночью, клятвенно пообещав, что со мной ничего не случится. Что ж, клятва теперь нарушена, я почему-то сразу подумала об этом, когда очнулась после сильнейшего удара по голове, нанесенного ранее и отправившего меня в глубокую отключку. Можно было разрешить ему питаться наиболее сволочными персонажами. Такими, например, которые этот нокаут мне организовали. Никогда раньше меня не били, особенно по голове.

На удар она реагировала вполне адекватно — адски болела. Бедные боксеры, неужели у них так всегда? Неудивительно, что они такие хмурые. Потом обожгла мысль — что с Апрелем? Не думаю, что он спокойно стоял и смотрел, как меня шарахают по башке и вяжут, явно пытался вмешаться, но был еще слаб, а тут это нападение. Только бы его по голове не били! А то и так...

И где я, собственно, нахожусь? Я не могла этого увидеть, от пяток до макушки завернутая в какую-то материю. Меня несли на руках, скорее всего двое, потому что упор был у плеч и ног, а зад позорно провисал. И вообще, что за мода — нападать на беззащитную девушку? Достали уже эти притязания! Стоило проснуться — сплошные монстры, нападения, похищения. Хватит, надоело! Я серьезно разозлилась. Эта злость не позволяла страху захватить меня. Какое-то время. Я старалась подпитывать ее, распаляла себя наихудшими воспоминаниями о моих злоключениях. Но думы сбивались на оставшегося где-то парня. Только бы не...

Страх подкрадывался все ближе, пока все же не овладел мной. Что ни говори, а эти шесть тысяч лет пролетели для меня незаметно, я не знала, что со мной делали, а о похищениях и длительных путешествиях пешком раньше только в книжках читала. Да, меня нетрадиционно доставили на полигон, но тогда я лет пять уже ощущала себя замороженной рыбой, которую мало что может испугать. Тот, кому нечего больше терять, ничего не боится.

Судя по страху, терзавшему теперь почти постоянно, я снова обрела нечто ценное. Неужели отпустило? Раньше я думала, что пробуждение в таком странном месте и череда неожиданных ситуаций, в которые я постоянно попадаю, на время притупили бесконечную агонию. А потом, когда что-то определится, устаканится, успокоится, меня снова скрутит невыносимая боль одиночества и тоски. Но в том-то все и дело, что я уже не одна.

Меня распаковали уже в темноте. Оказалось, я была обмотана не только материей, но и веревками, для надежности. Бросили на землю, покрытую сухой листвой и длинными узорчатыми листьями папоротника. Я ткнулась лицом в казавшуюся мягкой кучку прелой листвы, но под ней скрывалась сухая ветка, острым расщепом она распорола щеку, заставив дернуться от резкой боли. Золотая струйка потекла под прослойку. Ладно, хоть не в глаз!

Я не знала, как отреагируют похитители на цвет моей крови, поэтому прижалась раненой щекой к земле. Это движение открыло обзор на их стоянку.

По небольшому открытому пространству передвигалось, устраивая лагерь, человек двадцать в черных балахонах. Некоторые в капюшонах, некоторые с открытыми лицами. Все мужчины, примерно одного возраста, около тридцати — тридцати пяти. Странное сборище, странное! Они напомнили мне членов какой-то религиозной секты: лица отрешенные, между собой не общаются, глаза смотрят внутрь. Такое ощущение, что они ничего вокруг себя не видели, постоянно витая в своих эмпиреях, и вызывала недоумение сама их способность передвигаться, ни на что не наталкиваясь. Они все будто находились в глубоком трансе. На меня внимания никто не обращал, и я была бы рада, если бы они вообще забыли обо мне и ушли куда-нибудь по своим сектантским делам. Они даже не ели, просто завернулись в свои балахоны и уснули, но, видимо, не все человеческое им было чуждо, потому что часовых выставить не забыли.

Я не знала, радоваться ли мне тому обстоятельству, что это не те "бойцы", ранее стремившиеся избавиться от Апреля. Уж те-то явно с ним не церемонились и били на поражение. А сейчас я хоть надеяться могу, что балахонники не причинили парню вреда. Ну, пожалуйста, пусть так и будет! Странно, а чего я за себя-то не боюсь? Меня ведь тоже не в карете везут!

Я долго лежала без сна, поглощенная своими кошмарами насчет Апреля. Потом провалилась в какую-то черную дыру, где и пребывала некоторое время, не сопровождаемая, к счастью, никакими сновидениями.

Красным.

Я узнала, где живет душа. Определила ее конкретное место в человеческом организме. Это место находилось на ладонь выше пупка, строго по центру туловища. Именно здесь сосредоточилось физическое воплощение моих переживаний с тех пор, как появился Глеб. Конечно, раньше я тоже испытывала сильные чувства: сдам ли экзамен, отпустят ли меня с подругами купаться на озеро, как признаться родителям о полученной по математике двойке. А потом и их исчезновение — это была черная дыра боли.

Но я как-то не отдавала себе отчета в том, что испытываю по этому поводу физическую боль, тем более, в каком именно месте. Сейчас я знала это наверняка. Я назвала это место клубком. Иногда оно завязывалось в тугой узел, толстой грубой ворсистой веревкой оплетая и сжимая все внутренности. Но бывало и так, что клубочек свивался из нежнейшей ангорской пряжи и легко щекотался изнутри. Таких моментов было мало. В основном внутри меня тяжело ворочался какой-то унитазный ершик. Я так привыкла к этой ноющей боли, что уже не представляла себя без нее. Она скручивала каждый раз, когда я встречала недовольный взгляд соседа по парте. Я не знала, как поступить. Ну, пересядь ты от меня, перейди в другой класс, другую школу, только не изводи постоянно ищущим настойчивым взглядом.