Этаж ноль

Доктор сделал паузу и вновь посмотрел на огонь.

— В общем, я смог восстановить все материалы. Абсолютно все, что было в журнале, упавшем в пропасть... Потом был доклад — очень успешный, позволивший мне получить грант на дальнейшие исследования. Потом были эти самые исследования... И в итоге... Я оказался здесь, с вами.

Он замолчал и скрестил руки перед собой. По лицу Хэнка Оуквиста нельзя было сказать, как он теперь относится к этой истории с потерянным журналом. Возможно, он сожалел, что все вышло так, а не иначе. Возможно, он был рад, что все, в конце концов, обошлось, закончилось благополучно... А может, ему просто было интересно, что же произойдет дальше.

В любом случае, сейчас доктор Оуквист сидел у костра в компании с двумя носильщиками, мальчишкой-навигатором, подозрительной женщиной и не менее подозрительным профессором. Все они, находясь под впечатлением от рассказа, бросали на Хэнка странные взгляды — Гроус смотрел оценивающе, Граас печально, Пак с детским восхищением, а что до Анны Левит, то в ее глазах появился какой-то странный блеск. Она смотрела на доктора так, словно видела его насквозь... Или хотела притвориться, что видит.

— А знаете, что кошки... — невпопад начал Пак, которому наступившее молчание доставляло едва ли не физическую боль, причем, юноша сам не понимал почему. — Часто говорят, что они мурлычут, когда им хорошо. Погладил кошку — мурлычет, не погладил — сидит тихо... Но это не совсем так. Точнее, совсем не так! На самом деле они издают подобные звуки в разных ситуациях — и когда им хорошо, и когда они обижены, испуганы, больны. И даже... — Пак запнулся. — Мурлычут даже умирающие кошки. Вот...

Он замолчал и поежился, хотя никакого ветра не было.

— Кто о чем, а Гато — о кошках... — съязвил Гроус. — Что за молодежь! И старших не слушает, и ничего не знает... — здоровяк понизил голос. — Кроме баек о каких-то кошках...

— Не каких-то! — возмутился Пак. — Они хорошие... Добрые... Честные...

— Кошки? Честные? — Гроус чуть не расхохотался. — Ну расскажи, расскажи еще что-нибудь смешное, а мы...

— Хватит! — громко сказала Анна. — Господин Гроус, мы — одна команда. Извольте соответствовать...

— Мисс Анна права, — присоединился к разговору профессор. — Не стоит перегибать палку... Тем более что молодой человек затронул весьма любопытную тему.

— Это какую же? — буркнул Гроус.

— Смерть. И, соответственно, жизнь.

Профессор снял очки, протер их специальной тряпочкой, одел и продолжил, задумчиво пожевав губы.

— Так вот... Знаете ли вы, что живые организмы обнаружены глубоко под землей? Да-да, на глубине около трех километров ученые нашли колонии микробов. Живых микробов. Но... Эти организмы казались мертвеннее камня, среди которого находились. Не проявляли активности, не росли, не развивались. Жизнь будто остановилась, достигнув некоторой точки... Точки сна.

Вполне логично полагать, что все организмы растут, чтобы иметь возможность выжить. Это действительно справедливо... Для тех, кто обитает на поверхности планеты. Но, как показывают исследования, в иных условиях жизнь ведет себя иначе... Для бактерий, оказавшихся в крайне неблагоприятной среде, единственная стратегия выживания — ничего не делать. Не проявлять активности, не тратить энергии — лишь бы продержаться. Недостаток питательных веществ заставляет их вести жесточайший режим экономии — они даже не размножаются. Или размножаются, но раз в сотню, а то и в тысячу лет...

Профессор усмехнулся.

— Не правда ли, разительно отличаются от тех же бактерий, населяющих пищеварительный тракт человека, которые делятся раз в десять-двадцать минут... Эта жизнь, жизнь вне жизни, словно спит... Спит и видит сны.

Винсент Стауф, торжественным голосом завершивший свой рассказ, замолчал и, поправив шарф, поднялся.

— Но мне пора... Не засиживайтесь допоздна, мы выходим на рассвете...

Четверо проводили его долгими взглядами. А когда профессор скрылся в палатке, Гроус, все это время бывший мрачнее тучи, пробурчал.

— Ну вот... Похоже, сознание нашего босса блуждает где-то в тумане... Проще говоря, он того...

Здоровяк покрутил пальцем у виска и зло сплюнул.

— Заведет он всех нас... Приведет...

— К гибели? — Анна тонко улыбнулась. — Вы это хотели сказать, мистер Гроус?

— А что? — упомянутый мистер Гроус с подозрением уставился на женщину. — Вам что-то не нравится... мисс Анна?

— Да нет, мне все нравится... — она лениво потянулась, точь-в-точь сытая и довольная кошка. — Особенно то, как вы говорите о том... В чем совершенно не смыслите.

— Я? Не смыслю?!

— Не имея никакого опыта... Выбравшись из богом забытой глуши и чудом попав в цивилизованное общество... Ах, как самонадеянно!

— Вы хотите сказать, что я ничего не понимаю? — Гроус помрачнел еще больше, сейчас он напоминал глубокую угольную шахту, давно заброшенную и всеми забытую. — Что я ничего не смыслю в науке?

— В. Е. Р. Н. О. — не без удовольствия проговорила Анна. — Вы совершенно правы, мистер Гроус.

— Да как ты... Вы... Женщина! — Гроус едва не издал медвежий рык. — Как может женщина судить о делах мужчин?! Как может такой человек называться женщиной? Предки в гробу переворачиваются, слушая эти россказни!

— Предки? Не женщина? — ласково осведомилась Анна. — Уж не хотите ли Вы, мистер Гроус, поспорить? Если я смогу убедить Вас в обратном, то получу половину денег, причитающихся Вам по окончании экспедиции... Если мне это не удастся — я признаю, что действительно не могу называться женщиной... Вы согласны? — они хитро посмотрела на здоровяка. — Или... боитесь?

— Опять! Хррррр! Да что ты о себе возомнила... — Гроус едва не добавил "женщина", но вовремя осекся. — Хорошо. Будь по-твоему... я согласен.

— Зря... — неслышно сказал доктор Оуквист, не отрывая взгляда от пламени.

— Делай, как считаешь нужным, — отстранился Граас.

Ну а Пак... он просто промолчал, широко раскрытыми глазами смотря на начавшееся... Действо.

Посмотреть действительно было на что — Анна Левит, загадочно улыбаясь и прикрыв глаза, встала, потянулась, демонстрируя идеальную фигуру, которую не могла скрыть даже теплая одежда, и начала расстегивать куртку. Не прошло и минуты, как верхняя одежда полетела на безмолвные камни, а женщина, наслаждаясь удивленно-восторженными взглядами, продолжала сеанс неожиданного стриптиза. Она медленно, цедя каждое движение, стянула с себя розовый свитер, который отправился вслед за курткой. Потом настала очередь тоненькой маечки, а потом...

Гроус охнул, Граас задумчиво хмыкнул и покосился на приятеля, а Пак покраснел и отвел глаза. Причиной такого поведения была женщина, стоявшая с той стороны танцующего пламени. Женщина, которая танцевала, извиваясь, будто змея. Женщина, чьи прекрасные обнаженные груди двигались в призрачном свете, как притягательный и нереальный мираж...

— Хорошо, хорошо! — не выдержал, наконец, Гроус. — Твоя взяла... Ты и в самом деле... Женщина.

— Вот и славно, — без притворства улыбнулась Анна Левит, прижимая к себе одежду. — Так что с нашим спором, мистер Гроус? А, главное, как вы собираетесь отдавать проигранное?

— Завтра... — через силу выдавил здоровяк. — Я поговорю... с профессором...

— Вот как? — в голосе прозвучала тень иронии. — Ну, хорошо. Завтра, значит, завтра. Жаль только...

Она печально взглянула на Пака, который так и не поднял глаз, безуспешно борясь со смущением.

— Жаль, что котенок все это увидел... Не стоило заходить так далеко...

Анна замолчала и, после небольшой паузы, ушла, чтобы привести себя в порядок. Оставшиеся у костра мужчины не решались продолжить разговор... А может, просто были сыты по горло событиями, случившимися за этот вечер. По крайней мере, с Гроуса уж точно было довольно — он сидел, замкнувшись в себе, и даже не ворчал под нос по привычке. По его самолюбию нанесли чувствительный удар... Возможно, слишком чувствительный, что сильно обеспокоило другого проводника и носильщика — Грааса. Но и тот не стал ничего говорить, понимая, что сейчас слова будут лишними. Что же до Пака Синмора, которого неожиданное представление повергло в самый настоящий шок, то он просто пытался осмыслить поведение Анны. Пытался понять, как можно так вести себя с тем же полковником... И, одновременно, не стесняться показывать почти незнакомым мужчинам свое тело... Он не понимал, но пытался понять.

И от этого было только хуже.

Единственный, кого практически не затронуло происходящее — доктор Оуквист — по-прежнему неподвижно сидел и смотрел на пламя. Неизвестно, что он хотел увидеть в ярко-желтых всплесках огня. Возможно, он и сам не знал... Да и не хотел знать.

Для доктора Хэнка Оуквиста все это не имело ровным счетом никакого значения. Он просто сидел и смотрел на огонь...

Потому, что хотел это делать.

Никто не хотел быть первым. Все смотрели на гору, на извивающуюся белую тропу и отводили глаза. Полковника одолевали нехорошие предчувствия, которые он привычно прятал за маской ледяного презрения и фальшивой крутости. Это был домик из песка, который пока держался, но волны подбирались все ближе и ближе... Гроус, хмурый и ненастный, как предгрозовое небо, вообще больше был занят своими мыслями и бесконечным переосмыслением вчерашних событий. То ему казалось, что он прав, а женщина просто использовала какой-то подлый трюк. То казалось, что он дурак, и зря вообще все это затеял. А иногда он думал, что никто не прав, никто не виноват, а случившаяся — просто нелепая и глупая шутка...

Доктор, как всегда замкнутый и молчаливый, внимательно смотрел по сторонам и качал головой. Он знал больше, чем остальные, но не хотел ничего им говорить. Все что хотел, он уже сказал... Блистательная Анна Левит выглядела слегка печальной, это было в ее глазах, в едва заметной усмешке, в нервных движениях. С самого начала экспедиция пошла не так, как предполагалось, с самого начала посыпались мелочи — очень раздражающие и весьма досадные. И даже выигранный спор... Она скорее проиграла его. В конечном итоге...

Граас, тот вовсе отстранился от остальных. Мол, решайте сами, а я пойду следом. Мне все равно куда идти... Его закованные в толстые перчатки пальцы перебирали четки. Слишком уж быстро... Пак Синмор, которого проводники упорно называли Гато, был еще слишком молод и наивен, чтобы в такой момент терзаться надуманными проблемами. Гора захватила его, таинственный храм на вершине манил и притягивал взгляд, выложенная белым камнем тропа казалась порождением высшей магии... Но и юноша не спешил идти вперед. Не потому, что боялся, не потому, что ждал, пока все решат за него, не потому, что был озабочен тяжелыми неизбывными думами... Просто Пак следовал старой мудрости, призывающей не лезть перед старшими. Они лучше знают. Они опытнее. Они...

Пак Синмор прекрасно понимал, что и старики могут быть глупее младенцев. Он понимал, что те, кто старше, вполне могут ошибаться. Он понимал, что стоять, как стадо перепуганных овец, у самой цели, просто-напросто нелепо. Но...

Он стоял вместе с остальными и ничего не делал. Только ждал. Так уж его воспитали...

...У каждого были свои мотивы, и никто не хотел лезть на эту несчастную гору. Маятник качнулся и застыл между двумя конечными положениями. Неопределенность. Присутствие равного выбора... Они стояли долго. Они могли стоять еще дольше, если бы не профессор, которому было все равно. Он развлекался, поглядывая на не находящих себе места подчиненных. А когда это наскучило... Сам первым подошел к тропе и ступил на белые камни, с ехидной улыбочкой осведомившись:

— Чего ждем? Когда гора свалится и храм рухнет к нашим ногам?

Послышались нестройные возражения.

— Нет? — притворно удивился Винсент Стауф. — Тогда... Ша-а-а-агом марш! В том же порядке, только я иду первым. И...

Он окинул небрежным взглядом своих подчиненных.

— Пак Синмор пойдет за мной. Следом.

Дорога казалось бесконечной, ноги после пары часов неспешной ходьбы гудели, как старые трубы, и всячески противились подобным издевательствам. Пак не знал, как себя чувствуют остальные. Судя по виду — держатся бодро, шагают и шагают вперед. Только вот в глазах не видно азарта... Только мрачная решимость.

...Выложенная белым камнем тропинка круто поднималась вверх, все больше походя на чудовищную винтовую лестницу. Пак начал считать шаги. Сбился. Бросил. Попытался прикинуть, сколько еще до вершины, но взгляд потерялся в грязно-серых облаках, окутавших гору... Как там сказал доктор? С одной стороны скала, с другой — пропасть... Пак видел, как камешки, отброшенные ногой одного из путников, ссыпаются вниз, теряясь на фоне бурой земли. Высоко... И лучше не терять бдительности.

Прошло еще два часа. Уставший до невозможности Пак еле передвигал ноги. Они казались деревянными. Они, казалось, жили своей собственной жизнью. Они болели и ныли... И, главное, дорога уж слишком однообразная. Белый камень, белый камень, белый камень... Скалы вокруг, густые, как кисель, облака над головой, широкая спина профессора впереди. Тот, наверное, совсем не устал — огромный опыт подобных экспедиций сказывает. Вон как вышагивает, будто робот-проходчик... Мимо бурых валунов, мимо жалких кучек поникшей травы, мимо искусственного выступа, на котором сидит странная белая птица...

Выступ? Искусственный? Птица? Белая?! Пак открыл рот, закрыл, снова открыл и так остался стоять, пялясь на место, мимо которого только что прошел профессор. Он был шокирован, но удивление почти сразу сменилось почти первобытным ужасом, потому что в считанных сантиметрах от лица юноши пролетел камень, размером с его голову...

Медленно, с ленцой, поворачиваясь в воздухе неровными гранями, позволяя насладиться собой во всей красе, увесистый булыжник скользнул наискось, сверху вниз, мимо ошеломленного Пака. Юноша будто видел только отдельные кадры, разбитые по секундам, слитые воедино и расфасованные... Он повернулся, провожая смертельно опасный снаряд, который успел пролететь не один десяток метров. Он смотрел и смотрел... А камень почти отвесно падал вниз, чертя прямую, как стрела, траекторию и нарушая при этом законы физики... Но не это было самым странным.

Профессор Винсент Стауф, подбоченясь и насмешливо взирая на юношу, стоял впереди. Его губы двигались, но ни единого звука не слетело с них... Вот только Пак Синмор прочитал все, что начальник экспедиции хотел сказать своему навигатору. Все, до последнего звука...

"Они не дадут тебе умереть..."

Они. Не дадут. Умереть. Вот, что сказал профессор. Вот какие слова предназначались юноше... Ему и только ему. Очередная неподъемная ноша...

— Что случилось? Почему остановились? — прозвучал за спиной недовольный голос Вирта фон Хеффера. — Опять Пак ворон считает?

— Нет... Там... — юноша запнулся, ему не хотелось рассказывать про камень... и про слова профессора. — Там... Птица...

— Ну, я и говорю — ворона... — полковник вышел из-за спины юноши. — Или нет... Черт! Что за дьявольщина?!

Теперь он видел то, что так потрясло Пака. Теперь он и сам был ошеломлен и сбит с толку... Белая, белоснежная, сияющая, как хрустальная статуэтка, до краев наполненная ослепительным светом... Птица... Важная, гордая, величавая... Ее можно было принять за статую, если бы не взгляд — мудрый, всепонимающий и всепрощающий. Такой... человеческий. И грустный, очень грустный... Птица сидела на квадратном выступе, сделанном из монолитного камня, причем так ровно, будто в дело пошел лазер или алмазный резак... Она сидела точно посреди круга, выбитого на этой же каменной плите. А еще там был треугольник, одна из вершин которого и являлась центром круга... А еще линия, исходящая из этой вершины, падала прямо на основание, пронзала его, как игла пронзает кожу, и исчезала среди белых камней тропинки...